Когда я учился в пятом классе мы нашли новое развлечение - кататься на товарных вагонах, благо железная дорога (Московская Кольцевая) была совсем рядом и проходила прямиком за ТЭЦ-16.
Сначала мы просто ходили по рельсам соединительной ветки, которая вела на плодоовощную базу, перед ТЭЦ-16, с интересом разглядываля рельсы, читая надписи на них, из которых мы выяснили, что их выпустили в 1943 году. Иногда по ним проходили небольшие составы и тогда мы мечтательно смотрели вслед, особенно я и Колька Пилясов, поскольку мы надеялись стать машинистами.
Но за ТЭЦ была «настоящая» дорога, двухпутная, по которой ходили «настоящие» составы – то из пятидесяти, а то и из шестидесяти вагонов. Поэтому, когда нам надоело смотреть на «игрушечные» составчики, идущие на плодоовощную базу, мы стали ходить туда и также мечтательно смотреть на проходящие поезда. О! Как бы прокатиться?
Словно заманивая нас, поезда достаточно часто останавливались перед нами. Почему – не знаю – может быть их не принимала товарная станция Серебряный бор, может были еще какие-то причины, но, повторяю, случалось это очень и очень часто. А почти на половине товарных вагонов были так называемые тормозные площадки – маленькие, открытые с трех сторон будочки для часового. Часовых в то время уже не было поэтому будочки были свободны. А к этим будочкам вела такая маленькая завлекательная лесенка, типа, металлического штормтрапа. Мы смотрели и смотрели на лесенки, понимая, что достаточно взобраться по ней и можно прокатится на настоящем товарном поезде, болтаясь из стороны в сторону в дорожной пыли, слушая грохот колес и бряцание автосцепок. Это тебе не «вшивая» электричка в которой нас катали родители. В ней не было никакой романтики – двери закрыты, окна закрыты, кругом народу – туча. Не шуми, не скачи, не лезь! Вот набор слов, который сопровождал почти каждую. Разве это интересно!
А здесь – одни, без родителей и взрослых, на товарном вагоне, в открытой будочке… Мечта!
Но, поскольку мы были слишком малы, то смелости залезть на поезд у нас не хватало. К тому же мы очень боялись на крутом вираже вылететь с тормозной площадки. Ведь нам было по десять-одиннадцать лет. И, быть может мы никогда бы не решились на поездку, если бы не позвали как-то раз с собою Генку, который был старше нас и, соответственно, смелее. Он, без лишних слов, рывком запрыгнул на тормозную площадку, а за ним, преодолевая страх, рванули и мы.
Так и начались наши катания. Обычно мы ловили поезд, идущий в сторону Серебряного бора, который останавливался под светофором, напротив ТЭЦ и ехали на нем до товарной станции, где поезда всегда останавливались, хотя бы на две минутки, которых нам хватало, чтобы соскочить с поезда.
Обратно мы возвращались пешком благо близко. Но… но потом мы стали дожидаться поезда, следующего в обратном направлении, поскольку заметили, что все поезда сбавляли ход или останавливались у ТЭЦ-16. Соскакивать с поезда на небольшом ходу нам очень нравилось, поскольку во всех фильмах того времени (а тогда фильмы были либо про Гражданскую, либо по Вторую Мировую войну, других не было) герои спрыгивали с поезда. Помню вначале было страшно, а потом настрополились прыгать только так. Колька делал это очень артистично – с несколькими переворотами, прыжком вставая на ноги. Я – намного хуже, плюхаясь как тюлень. После чего, пыльные, грязные, счастливые шли домой.
И все было хорошо, до одного, «черного» дня, после которого окончились наши катания. Да… мы, прокатившись от ТЭЦ до товарной станции, заметили, что прямо на выходном пути, стоит поезд. Было ясно, что он сейчас-сейчас тронется. Мы быстро залезли на площадку и он поехал. Мы радовались, что теперь не придется тащится домой пешком и веселились. Но зря…
Поезд, вместо того, чтобы сбросить скорость перед ТЭЦ-16, наоборот, лишь прибавил ее и пролетел мост над Новохорошевским шоссе в одно мгновение. Мы притихли – с одной стороны, мы обрадовались посмотреть дорогу побольше, но, с другой стороны, мы не знали, куда нас увезет этот поезд и как будем возвращаться назад. Генка пошутил, что, поскольку дорога кольцевая, то поезд проедет по кругу и вернется, вновь, на Серебряный бор. Мы ухмыльнулись, скорчили улыбку, хотя знали, что это не так.
Успокаивало то, что невдалеке за мостом будет товарная станция Пресня, на которой поезд мог остановиться. Но не тут то было. Поезд, словно скорый литерный, пролетел Пресню, даже не притормозив. Мы одновременно и побаивались – поскольку с каждой минутой удалялись от дома, даже не зная толком куда мы едем, но и радовались, потому что первый раз двигались на такой высокой скорости. Тормозная площадка скрипела, наклоняясь в поворотах, колеса выбивали ритмический стук, который был для нас каким-то магическим звуком, как бой тамтамов, как биение сердца, как пульс жизни. Все вокруг ходило ходуном, а мы ехали в неизвестность, обеими руками вцепившись в поручни.
Поезд, не сбавляя хода, проскочил какими-то грязными задворками и вылетел к гигантскому, по тем временам, зданию элеватора на Мукомольном проезде (платф. Тестовская). Замечу, что я много лет думал, что платформа называется так, поскольку рядом элеватор, а там зерно из которого, в конце концов, делают тесто. Лишь, окончив школу, я узнал истинное происхождение названия платформы. Сейчас здание элеватора такое малюсенькое в сравнении со небоскребами Делового центра. Но, тогда, для нас, привыкших считать девятиэтажный дом высоким, оно казалось действительно гигантским.
Затем – мост через Москву-реку, где у нас захватило дух от высоты и страха. Мост был совсем «прозрачным» – через шпалы просвечивала вода. Казалось, что поезд, как в сказке, плывет в воздухе над водой. Видимо от неожиданности никогда ранее не виденного, мы не заметили конструкций моста. Было полное впечатление, что рельсы просто висят сами по себе.
Поезд, по прежнему, не сбавлял ход. Над нами пролетел кинотеатр «Киев», про который мне как-то рассказывала мать, что, когда-то, как я еще не родился, ходила сюда с моим отцом. Пронеслась метростанция «Кутузовская» и началась дикая тряска на стрелках, заставившая нас со всей силой вцепиться в поручни, чтобы не вылететь вон. Я обхватил вертикальную стойку и прижался к ней щекой, ноги мои скользили туда-сюда по дощатому полу тормозной площадки.
Опять грязные задворки и… мост! Мост памяти моего отца, который переходил его много раз, а один раз – вместе с моей матерью, которая испугалась до смерти и обратный путь проделала в объезд на троллейбусе. Этот мост был приспособлен для пешеходов, поэтому через него воду почти не было видно. Мы ехали как по «настоящему» мосту. С него открывался великолепный вид на Дорхимзавод с его трубами и набережные Москвы-реки, вплоть до Кутузовского проспекта, где я жил когда-то.
Миновав мост поезд выехал на высоченную насыпь, проходящую через все Лужники, на которой он неожиданно сбросил скорость так, что Генка предложил прыгать, пока мы не ухали черти куда. Но мы с Колькой отказались, потому что насыпь показалась нам слишком крутой и мы побоялись переломать ноги, когда будем катиться по ней вниз. Лучше посмотреть на Стадион Ленина, раскинувшийся под нами, и узнать куда нас еще занесет, чем бросаться на верную погибель.
Пока поезд шел по кольцу, было как-то спокойно – ведь мы ехали по своей Москве, пусть далеко от дома, но по Москве. Здесь можно было как-нибудь добраться до дома. Но поезд может свернуть на какую-нибудь ветку, идущую прочь от Москвы. Вот это нас пугало. Резвость с которой двигался поезд, позволила Кольке предположить, что он везет куда-нибудь секретный груз и поедет на Урал в Сибирь без остановок. Я возразил – на секретном поезде должна быть охрана, а здесь ее нет. Следовательно это – обычный поезд и он скоро остановится, но когда? Вот этого мы и не знали!
Полюбовавшись стадионом и Комсомольским проспектом…
(тогда я еще не знал, что через, буквально (ой, как нам с высоты своей старости кажутся краткими детские сроки) через четыре года я буду здесь учиться и встречу здесь свою первую любовь. Но это будет позже, не через четыре года, а через четыре класса! А это совершенно не одно и тоже! Как сказал я однажды: «В детстве, как на Крайнем Севере – год за три считают».)
…мы выскочили на очередной мост (я не знал, что его называют Андреевским), ведущим нас на огромный холм Ленинских гор. С левой стороны (мы ехали лицом к хвосту состава) виднелся шпиль МГУ, который мне очень понравился именно с этого ракурса. Мать возила меня к МГУ, но сблизи, он не произвел на меня такого впечатления. Но еще больше понравилось то, что поезд, поднимаясь в гору, стал понемногу сбавлять ход. Мы вознадеялись, что он скоро остановится и стали ждать. Медленно, но не совсем, поезд проехал под мостом Ленинского проспект и попал в выемку, над которой виднелись какие-то высокие помпезные дома, как вдруг… заскрипел, засвистел, вздрогнул и стал тормозить. Да так резко, что нас прижало к стене вагона. Рывок-рывок, звон автосцепок и поезд встал.
Сматываемся – так сказал бы я сейчас. Но Колька проорал знаменитые «Тазы!!!» (как я выше отмечал, это «Атас» в нашем дворовом варианте) и стал спускаться по лесенке. Генка, пользуясь тем, что старше и ловчее, просто спрыгнул через него на землю. Последним слез я с дрожащим сердцем – а вдруг поезд поедет и я попаду под колеса.
Стоило нам только отойти на чуть-чуть от вагона, как поезд снова заскрежетал и, набирая скорость, двинулся в путь.
А что же делать нам? Как вернуться домой?
Генка предложил ждать следующего поезда и ехать обратно. Но я, испугавшийся до смерти, сказал, что проще прорваться в метро и подъехать поближе к дому. Но как? Денег-то у нас не было! Но все равно я пошел к метро, а остальные побрели за мной.
Разжалобить бабушку вахтера пустить нас в метро, поскольку у нас украли деньги, не удалось. Старая крыса строго блюла социалистическую копейку. Видимо, в молодости, она работала в женской тюрьме вертухаем. Мы, в душе пожелав ей сдохнуть, вышли на улицу. И тут… у входа сидели «барыги» (как их называла моя мать), которые торговали всякими продуктами «собственного огорода» – укропом, чесноком, картошкой и проч. Цены у «барыг» были выше, чем в магазинах, а качество несравненно выше, что и вызывало жуткую ненависть к ним моей (и не только моей) матери. Глядя на их сальные, зажравшиеся рожи и вспоминая все то гадкое, что мать мне говорила про людей такого пошиба, я решился на побирушничество, граничащее с вымогательством.
Подойдя к самому толстому мужику, я сказал: «Дай нам денег на метро 15 копеек! Нам домой надо!». Он спросил: «А почему я?», а я ответил: «Потому что ты обираешь мою мать, барыга!» Генка, в тот момент, подумал, что я сошел с ума и, что нас сейчас будут бить. Но барыга только рассмеялся и дал нам кучку мелочи – однокопеечных монет – но зато много. Сколько их там было не считал, но на них мы спокойно доехали до метро «Сокол», а оттуда на троллейбусе и, кажется, у нас еще осталось что-то на мороженое. Значит, барыга дал нам почти пятьдесят копеек! Это было много в те, голодные, годы.
Столько лет прошло, а, как вчера, помню его полное улыбающееся лицо, и слова: «Ну, на… возьми копеечку…», и град копеек, сыпящийся в мои ладошки. Спасибо ему большое за это. Надеюсь, что торговал он долго и счастливо и не попадался ОБХССовцам.
После этого случая мы больше не ездили на поездах. Сначала мы боялись что снова уедем к черту на рога, а потом нашли себе другие, гораздо более интересные в этом возрасте, развлечения – например, подглядывание под юбки девчонкам.