НА СНИМКЕ: Мой первуй юбилей в армии - 10-й день по прибытии в полк.
* * *
Целый день нам отвели на отдых. Это слово в Советской Армии понималось весьма своеобразно: как синоним работы. Было как раз воскресенье, и нас то и дело выгоняли на улицу: подметать «территорию». В октябре, как водится, в России листопад. Большие и маленькие тополя (а других деревьев, кажется, в военном городке и не было) ежесекундно роняли пожухлую листву. А начальству нравится, когда на земле ни соринки. Поэтому с утра и до вечера в такую пору года можно было видеть возле казарм, штабных и хозяйственных помещений преломлённые в пояснице, согбенные долу фигуры солдат, с вениками в руках подметающих дороги, стадион, плац – всё, что только можно подметать. Вот и нас заставили. Но метёлок не дали: надо сделать самому – из чего хочешь.
Хотелось бы – из гибких прутьев лозы, из стеблей просяной соломы, как делают у нас на Украине. Но здесь этого материала не было. А был буйно разросшийся на пустырях, высохший без дождей бурьян. Будылья – огромные, с них осыпается всякая дрянь, от такого подметания толку – чуть. Но начальству, по пословице советских времён, не надо, чтоб ты работал – ему надо, чтоб ты мучился…
Кстати о начальстве: без него – нельзя. И нам его тотчас вручили, а нас – ему. Пополнение выстроили, сформировали по спискам взводы, отделения, а затем напротив нашего строя поставили личный состав полковой школы. Школа готовила сержантов для зенитно-артиллерийских подразделений танковых войск. Срок обучения – ровно год. Весь этот год курсантов обучали по всем предметам солдатской науки и по материальной части зенитной техники. Чтобы с сегодняшнего дня, с момента прибытия нового пополнения, они сами могли обучать молодых.
Целый год будущие младшие командиры под ярмом нелёгкой солдатской муштры мечтали об этом заветном дне – и вот он наступил. Полковая школа – это 365 дней жизни строго по уставам. Если для остальных солдат полка бывают всё же какие-то послабления, отступления от строгостей военного распорядка, то курсанта полковой школы гоняют, как сидорову козу. В воскресенье обычному солдатику нет-нет да и выпадет какая-нибудь фора: полежать, почитать, письмецо ли написать, в картишки ли перекинуться, в домино сбацать… А у курсантов – непременно кросс! Или – преодоление полосы препятствий. Или – ещё какое-нибудь там метание гранат…
И вот, наконец. перед присвоением звания младшего сержанта настал период стажировки. Через несколько недель каждый получит должность где-то на батарее, в огневом взводе, где есть солдаты и постарше годом службы, - на них не поездишь. Взять реванш за год муштры, в полной мере вкусить сладость власти после стольких унижений можно лишь на новичках, на «карантине» (так нам теперь называться весь период прохождения «курса молодого солдата»).
Назначение первого командира – для каждого новобранца момент знаковый. У выпускников полковой школы званий пока нет, но не именовать же их нам: «товарищ солдат», - ведь мы и сами – «товарищи солдаты». Поэтому нам велят обращаться к нашим непосредственным начальникам хотя и не по уставу, но – с чувством трепета: «товарищ командир».
В моём взводе зто – маленький, курносый, рыжеватый Фетищев. Потом я узнАю, что он – из Алтайского края, с окраины Барнаула. А командир моего отделения – неуклюжий, с туповатым лицом, украинец ОдОд. Но, кажется, отделением он командует попеременно с худым, на волка смахивающим Балахановым. Одод деревенщина, с характером добродушным. А Балаханов – из города Запорожья, у него взгляд, намётанный на еврейские физиономии, меня он сразу опознал – и стал придираться к пустякам. В казарме, готовясь по команде «перекур» выйти на улицу, я вытащил из пачки папиросу - и тут же товарищ командир Балаханов наказал меня нарядом вне очереди, заставив мыть пол. Оказывается, вытащить папиросу в помещении – грубейшее нарушение устава! – Да ведь я не курил в помещении! – Неважно. – А если б я закурил – вы меня посадили бы или расстреляли? – Не пререкайтесь, выполняйте приказание! (То есть: бери ведро с водой, тряпку – и драй цементный пол).
Прошло ещё два-три дня, и повели нас вечером в баню. Темно – хоть глаз выколи, иду в середине строя и ровным счётом ничего не вижу, с непривычки всё время спотыкаюсь. Балаханов на меня покрикивает. А по возвращении из бани я был вызван к начальнику карантина (он же и начальник полковой школы) - грозному майору Андрианову .
- Ты зачем путал строй, мешал задним шеренгам? – зарычал на меня майор. Гад Балаханов настучал-таки ему… Стоит поодаль – и подвякивает:
- … Пытался курить в казарме – я его наказал!
Но майор – даром что свиреп на вид – с выводами не спешит, спрашивает у Фетищева:
- А как он вообще?
И Гена Фетищев, впоследствии, на протяжении долгого времени, мой командир и товарищ, приходит на помощь:
\
- Вообще-то он дисциплинированный. Но, товарищ майор, он очки носит, в темноте видит плохо…
Майор оставляет кляузу без последствий. На Фетищева нам повезло.
Но это всё будет потом. А в тот первый день всё-таки выдались минутки, чтобы оглядеться и … сфотографироваться. Вдруг появился возле нашей казармы разбитной, говорливый парняга с круглым, улыбчивым лицом, в руках – фотоаппарат-лейка, из уст, через каждые два-три значащих слова, непременное «бля»:
- А ну, фазанищи, бля, налетай, бля, кто смелый: сейчас очередью, бля, всех поклацаю – пусть девки, бля, дома посмотрят, какие вы красивые, бля, в новых портянках, грёбаный в рот!..
Фазаны – это мы, солдаты-первогодки: с местной, приморской терминологией нас ещё в поезде познакомили везшие пополнение солдаты. В следующем году мы получим право называться «салагами», а на третьем году – «стариками». Конечно, у каждого фазанчика вспыхивает желание запечатлеться, увековечиться. Ваня Конончук (мне с ним всю службу предстоит оттрубить) - предприниматель в душе, клиентура тут же обступает его, становлюсь и я у соседнего тополя – и на всю жизнь – а, может, и для потомков – оставляю позорную память о том. каким был смешным и жалким в тот первый день военной службы своей… Отец. которому я послал снимок в лагерь, написал оттуда, что я на фото «швейкообразен». Но Швейк, по крайней мере, был солдатом бравым. Чего обо мне, судя по этому снимку, не скажешь. А дело в том, что мне немилосердно жали сапоги – отсюда и странная эта осанка, и вымученная улыбка…
Вечером нас построили и, слегка потренировав на мгновенное выполнение команды «Становись!» и «Разойдись!» - отпустили на покой, предупредив: завтра с утра начинается для нас новая жизнь!
Далее читать главу 9-ю "Карантин" http://proza.ru/2011/06/23/877