НА СНИМКЕ: Иннина подруга Сталла Матлина и её друг и мой попутчик в эшелоне новобранцев Додик (Дима) Квят незадолго до нашего с ним призыва в Советскую Армию. Харьков, 1954.
Последний нонешний денёчек
Гуляю с вами я, друзья!
А завтра рано, чуть светочек,
Заплачет вся моя семья…
* * *
Старинную эту рекрутскую песню нередко певали в нашем доме. И вот она зазвучала по-особому в моём сердце: настала моя пора!
Уж я было совсем перестал ожидать призыва. На дневном отделении института познакомился с Инной, и очень скоро попытки совместных академических занятий окончились неудачно: свадьбой! То, что я не служил ещё в армии, как-то не смущало ни меня, ни её, ни её родителей, а уж у моих спрашивать было далеко и бессмысленно. В апреле мы «расписались» и отпраздновали свадьбу, одновременно сдавали экзамены, получали дипломы, подписались под «распределением» на работу… Весна прошла на удивление спокойно: впервые за последние годы меня даже не вызвали в военкомат. Летом съездил повидаться с родителями: неожиданно в «особых», то есть самых свирепых лагерях разрешили свидания, до тех пор строго запрещённые… И с середины августа 1954-го мы с женой приступили к работе: учителями в средней сельской школе, километрах в 90 от Харькова. Нам пришлось туда переехать на жительство, но выписаться из города мы, конечно, не спешили. Вот почему повестка пришгла по моему старому адресу, и вызывал всё тот же знакомый Кагановичский райвоенкомат – мой почти что приятель майор Охапкин.
По проторённой дорожке – на медкомиссию. На сей раз работала она в областном Доме врача. Мне указали там, где надо раздеваться, я вошёл в помещение, напоминавшее небольшой предбанничек. Увидел там несколько дверей, ведущих в разные комнаты или кабинеты, а также несколько голых и полураздетых фигур. По привычке и я быстренько разделся, выскользнул из трусов и бодро открыл дверь в одну из комнат.
По напряжённой тишине, которая вдруг воцарилась явно в связи с моим появлением, я понял: что-то не так. Но что – не сообразил. В небольшой комнатке находились две молоденькие женщины: врач-отоляринголог (эту её специальность легко было определить по зеркалке на лбу) и медсестра, в руках которой был прибор для определения кровяного давления. Обе выглядели остолбеневшими. От их испуга остолбенел и я.
Молоденькая ушница сказала мне что-то неразборчивое; не расслышав, я подался вперёд, чтобы понять её слова.
- Сюда – одетыми! – строго повторила врачиха. Охнув, я ретировался, успев расслышать рассыпчатый смех медсестры и её лукавый голос:
- Да ладно, чего уж теперь, заходите!
Но я уже опять был в предбаннике….
Оказывается, дух «оттепельных» реформ заставил даже заскорузлых солдафонов отступить от многолетнего обыкновения, и некоторые элементы проверки разместили особо, входить сюда надо было в одежде.
Натянув трусы, я вернулся и, красный от смущения, должен был выслушивать лукавый шопот докторицы, проверявшей мой слух:
- Шестьдесят шесть… сорок пять…
А потом ещё и пройти антропометрию у сестрицы, кусавшей губы от сдерживаемого смеха.
Либерализация, правда, помогла мне решить волновавший меня вопрос. До отправки в армию мне ещё предстояло какое-то время ходить на работу. А ведь я – учитель. Если остригусь наголо – хоть в класс не иди: дети засмеют! Тем более, что у меня, как назло, уши – на отлёте. Я обратился к военкому и попросил, в виде исключения, разрешить мне не стричься вплоть до отправки.
И – о чудо! – он разрешил. Отправку мне назначили на 25 сентября.
Рассказ о медкомиссии ужасно развеселил мою смешливую жену. Она до того разрезвилась, через каждые пять минут вспоминая постигший меня конфуз и каждый раз заливаясь переливчатым смехом, что мне стало не по себе.
- Послушай, - сказал я озабоченно, - это даже как-то странно выглядит. Похоже, ты не сознаёшь, что через несколько дней нам предстоит расстаться на годы…
Сказал – и пожалел: без малейшего перехода моя весёлая-превесёлая Инка залилась горючими слезами. Навзрыд!
Далее читать главу 4-ю "Резерв Главного Командования"
http://proza.ru/2011/06/23/827