Предыдущая глава:
http://www.proza.ru/2011/06/22/1369
Глава 7
Тема размышления: любовь и ненависть; в перерыве – бренди.
Странно. Я писатель, пусть и начинающий, я могу искусно составлять диалоги персонажей, предвидя ход их беседы, плетя паутинку «несказанного» между вибрирующими звеньями слов и фраз… а свой разговор с Верой не могу спрогнозировать даже в общих чертах. Что мне сказать? А если я это скажу, что она ответит? Пусто в моей бритой башке.
Она меня не простила, это я уже понял, не смотря на то, что «идиот». Было бы странно, если бы она легко простила вторую такую сильную обиду. Вопрос в другом: любит ли ещё она меня? В её глазах я не нашёл ответа на этот вопрос. Она была какая-то… слишком спокойная. А ещё – она хохотала. Да, хохотала, и совершенно искренне. Человек не смеётся так, если у него взволнованно бьётся сердце.
Куда девается любовь, если вдруг обнаруживается, что её уже нет? Где она теперь? Какая чёрная пучина поглотила ея? Господи, что же я наделал…
Мне стали часто вспоминаться наши с ней встречи. Долгие разговоры на самые разные темы, её нехитрый юмор, её внезапная задумчивость… Её руки грациозно-неспешные, нежные ямки на её пояснице… Этот волнующий контраст – спокойная, статная, уверенная дамочка на людях – и томно-текучая, податливая женщина в постели… Мне вспоминались её ласки… И то, как она смотрела туманно и счастливо, и как она запрокидывала голову на пике любви, и как в этот момент я целовал маленький дрожащий подбородок… Почему-то всё это стало для меня огромной ценностью. Как я радовался, если удавалось – вдруг! – выудить из памяти ещё одну какую-то деталь, надолго забытую! Я трепетно помещал эту деталь на самое видное место в моём заболевшем воображении…
Мне было нестерпимо больно. И я радовался этой боли, потому что ненавидел себя за то, что всё это так бездарно погубил, – и желал себе зла.
Я ещё два раза приходил встречать её с работы. Она вела себя точно так же. Отвечала неохотно и односложно. Насмешничала. Высмеяла мою лысую голову. Впрочем, кажется, она всё-таки солгала, и на самом деле нет у неё никого…
Как мне завоевать её снова? А разве ты её когда-то завоёвывал, «Генуля»? (Был я уже Генусиком, пора побыть и Генуликом. Без палочки.) Так уж вышло, что эта женщина в наших отношениях всегда сама проявляла инициативу. Неужели в ЭТОМ всё дело?! Неужели мужчина подсознательно презирает женщину, которая первая его полюбила и плюнула на собственную гордость?!
Боже мой, Боже мой!.. Я не хочу быть «обычным мужчиной», я не хочу быть таким! Я хочу, чтобы всё было КАК РАНЬШЕ, чтобы она любила меня, но чтобы я не был больше рассеянным мечтателем и жестокой, теплохладной тварью…
(В памяти всплывает «хочу на калуселю…»)
Я НА ВСЁ ГОТОВ ДЛЯ ТЕБЯ, ПРОСТО ЗА ТВОЮ ЛЮБОВЬ! Которой я никогда не стоил. Что мне делать?.. Что же мне делать?!
Я с ужасом отметал какие-то воспалённые мазохические картины, мелькавшие перед моим внутренним взором. Я не спал по ночам. Стонал, вцепившись зубами в простыню… В конце концов, я снова стал пить. Благо, подоспела небольшая сумма денег, давно и мучительно мною ожидаемая.
Всё как раньше, мой дорогой Геночка. Изменились только декорации.
Эх, Гена, если твои ноги оторвались от земли, это ещё не значит, что ты взлетел. И если ты касаешься земли лопатками, это ещё не значит, что ты держишь её на своих плечах. А ведь мне казалось, что я перерос себя «ветхого». Неужели я росту как сосулька? Сверху вниз? Хе-хе…
Открываю ноут (ТАМ был комп, отданный в полное моё распоряжение, а ТУТ – нету компа, ноутбук подарил мне кузен, потому что купил себе новый), плаваю на ПрозеРу, как камбала, пишу рецензии, «а нюх, как у соба-ба-ки, а глаз…» Рядом стоит бутылка бренди. А курить можно во всех комнатах (которых – одна, да мне хватает). Голова моя ясна, как всегда бывает после первых ста пятидесяти грамм. Я люблю быть пьяным, ибо я умею правильно пить, это мой талант, – я становлюсь остроумным, проницательным, мудрым, вдумчивым. Грамотность только катастрофически падает, украинизмы лезут, но мои друзья на сайте приняли меня со всеми моими многочисленными недостатками.
Кстати, на днях я получил письмо от Альтера, очень странное. Мне до сих пор не по себе. Оно дышит ненавистью. Если говорить, о чём оно… Эээ… Я не уверен, что можно. Но скажу так – это некая summa petrovologia. Вероятно, итог изучения моего творчества…
Альтер, я просто хочу понять! Это Вы понимаете?
Ненависть – жуткая вещь. Но она бывает разной. Когда мне было лет 16-17, я пытался создать «Философию Ненависти» (у меня вообще склонность к писанию трактатов), я оправдывал ненависть, старался внести в неё положительный смысл – самозащита, борьба, опора, подпитка… Не в плане межчеловеческих отношений, Боже упаси! – я же очень мирный и тихий, всё понимающий, да и редко меня обижали родня, сверстники, я прирождённый «любимчик», – а в плане метафизики.
Разумеется, это всё чушь и страшное кощунство. Не может быть ненависти, которая защищает и даёт силы.
И всё-таки – ненависть бывает разной.
Когда я перечитал письмо Альтера сегодня утром, несколько раз, внимательно «вслушиваясь» в его интонации, то обнаружил ХАРАКТЕР этой ненависти. Она не яростная, не обжигающе-ледяная, а какая-то… монотонно-сверлящая, мучительная… В ней ощущается надрыв, скорбь… И тоска неизреченная… Как будто я ещё и виноват, будучи объектом такой отчётливой, убийственно-плачущей ненависти…
ЧТО Я ВАМ СДЕЛАЛ, АЛЬТЕР!?!
То, что со мной сделал Олесь, когда однажды явился без звонка и увидел меня, описать невозможно. Я сразу забыл и про своего электронного корреспондента, и про сайт, и про «Закрытие проекта…», и даже про Веру.
Я стоял перед ним, понурив голову, босой, в одних трусах, с полупустой бутылкой пива в руке, на фоне нежно-салатового сияния нашей ПрозыРу. Я уже рассказывал, как ко мне относился Олесь в последнее время? Так вот, – то было просто тёплое дружеское воркование по сравнению с тем, что он орал сейчас.
Он обматерил меня последними словами, он припомнил мне невыполненное задание (оправданно невыполненное, но теперь это уже не важно), он угрожал мне всеми карами, которые возможны в этом мире, а главное – грозил умыть руки и плюнуть на меня («Пусть твои родичи с тобой возятся, а я тебе не нянька!!»). Он даже выхватил у меня из рук бутылку и швырнул её в раковину на кухне, где она с шикарным дребезгом разорвалась как граната.
Я пообещал ему, что пить больше не буду. (И я не лгал! Потому что деньги мои давно уже кончились, и я дважды занимал у соседей.) Наконец, он ушёл, всё также гневаясь, но, по-моему, очень довольный собою. «Во вторник чтоб был на студии! Как огурчик!»
Я сидел на кухне, разминая в пальцах сигарету. Перескакивал взглядом по меленьким осколкам стекла на полу, так деревенский идиот считает звёзды на небе. Вера, ты мне нужна, Вера. Ты мне очень нужна. Прошу тебя, Вера. Ведь я уже другой. Давай забудем то, что было, умоляю. Мне помощь нужна, я уже другой…
Хотя, какой я, к чёрту, другой…
…В этот раз я просто-запросто перегородил ей дорогу. Так что она даже удивилась (от меня агрессии никто не ожидает, а зря), сплела руки под грудью. Я сказал: «Вера. Прошу тебя… Стань моей женой.»
Она вытаращилась на меня. (Прошла непомерно долгая минута.) А потом проговорила, задумчиво нахмурив свои чаячьи брови: «Алкоголь доконает тебя».
Нет, имени моего она не добавила.
Кевка смеётся в глаза своему лучшему другу, хрупкому мальчику по прозвищу Куся (его я упоминал в своём рассказе «Моль в головоломке»). Почему же он смеётся? Потому что Куся ударился коленом, и на его лице появилась комичная гримаса боли. Но разве это повод для смеха, Кевочка? Посмотри, как меняется его лицо – теперь на нём недоумение, а теперь – печаль и обида… Ведь ты – его друг, он тебя любит больше всех других ребят во дворе, ходит хвостом за тобой. Ты и вчера его обидел, – его обозвали «Кусей», а ты знаешь, как его злит эта гадко-непонятная кличка, – а ты засмеялся вместе со всеми, и даже громче всех… А он сегодня утром пришёл, как ни в чём не бывало, и позвал тебя собирать майских жуков, и так искренне обрадовался твоему согласию.
В каждом из нас сидит маленький садист. Мне кажется, Вера почувствовала некое удовольствие от моего униженного поведения… Значит, она больше не любит меня. Но это всё равно. Это всё равно. Я задолжал, не так ли? Я всё равно буду приходить и встречать её с работы, ради этих пятнадцати-двадцати минут бессмысленного и невыносимого «общения». Отступлюсь, только если удостоверюсь, что она полюбила другого мужчину. Иногда я всё-таки отдаю долги. Пора сделать это правилом.
«Алкоголь?!» – я вскинул голову и посмотрел на Веру почти с ненавистью. И вдруг заметил, что у неё в глазах – слёзы. Слёзы, которые она изо всех сил пытается сдержать, скрыть. Она забавно почесалась пальцем возле носа.
– Женой… Ты разрушил моё сердце, Гена, – каким-то неестественно высоким голоском сказала она. – Чего ты ещё хочешь? Чего? Я пережила эту боль. Изжила. Ты придумал новую пытку для меня?
Я расслаблено шатнулся к Вере, чтобы обнять её, – она глянула так, словно я выхватил нож, и я снова выпрямился.
Пришёл автобус. И это был первый раз, когда я обрадовался его приходу. Потому что когда Вера уехала, я повернулся и пошёл, закрыв лицо ладонями, сотрясаясь от глухих, сдавленных, сплющенных рыданий. Пока не врезался в столб, в лучших чаплинских традициях.
Продолжение тут:
http://www.proza.ru/2011/06/24/1244