НА СНИМКАХ (слева направо): мой сослуживец и друг Михай (Михаил) Манеску - рядовой взвода разведки; он же (слева)до призыва в армию с товарищем во время учёбы в Черновицком педагогическом училище
* * *
1 декабря во всей Советской Армии начинался учебный год. В казарме вывешено огромное расписание, каждому взводу там предусмотрено своё: подготовка политическая, тактическая, физическая, занятия по специальности и прочее. От завтрака до обеда – шесть часов, академический час не по 45 минут, как в школе, а по 50, - думаю, для удобства: чтобы все перерывы были по 10 минут. В школе, по-научному, это рекреация. Ну, а в здесь – по-солдатски: перекур.
Большинство занятий в каждом взводе общие. А по специальности мы, например, с Петей Поповичем заниматься уходим к радистам. Изучаем там в специально оборудованном классе – глинобитной хижине – материальную часть (свою радиостанцию), а также приём и передачу радиограмм. В классе с полдесятка столов. На каждом укреплено по два ключа Морзе. Перед нами за главным столом – наш учитель, командир радиовзвода лейтенант Василенков – круглолицый, добродушный, доброжелательный. Его стол тоже снабжён ключом, а мы все в наушниках, которые, оказывается, надо именовать «головными телефонами». Слушаем, какие он подаёт сигналы. Перво-наперво он объяснил: короткий сигнал – это точка, или буква «е», сигнал чуть подлиннее – тире. Или «т». А дальше мы пишем заточенными с двух сторон карандашами, группы знаков, по пять штук в группе. Хитрый лейтенант старается нас запутать:
еееее ттттт еееет етете тееет - и так далее
Мы входим в азарт. Сперва различать точки и тире трудновато, потом дело пошло чуть получше, но коварный Василенков прибавил темп. Постепенно, день за днём, вводит он новые знаки – буквы, а потом и цифры, медленно наращивая скорость передачи. В то же время учит нас и самих манипулировать ключом, передавать точки, тире, потом буквы и цифры.
Объясняет, как правильно отрегулировать ключ, как держать руку. Если всё это делать не по правилам, предупреждает лейтенант, можно «сорвать руку». Потом исправить этот недостаток будет невозможно.
Ближайшая цель этих занятий – в итоге первого года службы довести скорость приёма и передачи до 12-ти групп в минуту: таков норматив радиста 3 класса.
В то же время лейтенант проводит с нами занятия по материальной части: устройству радиостанции. Те, что у нас, в других местах давно «ископаемые», в нынешней армии множество современных радиостанций – и портативных, и размещённых в больших спецмашинах. Но мы обречены пользоваться старьём. Обе упаковки нашей с Петром станции помещаются в длинном деревянном ящике с двумя петлями-ручками по бокам, это наша постоянная ноша во время учебных тревог. Вначале мы тащим эти 42 килограмма в машину, а после окончания тревоги пыхтим-«волокём» обратно…
Тренировка в работе на станции предстоит нам летом – на дивизионном сборе радиотелеграфистов. А пока мы за станцией не дежурим, но лишь осваиваем её теоретически, а также учимся развёртывать и подключать антенну «диполь» или «наклонный луч».
Моя персона вызывает у многих в полку, особенно у некоторых офицеров, острый интерес: рядовых с высшим образованием у них ещё не бывало, я – первый. Но именно в нашем полку оказался таким не единственным: в одной из батарей служит Иван Оленченко – ровно моего возраста учитель математики и физики. Его-то не призывали по другой причине: он учился на дневном отделении пединститута, а там давали отсрочку. Иван – вислоносый, слегка напоминающий турка хохол откуда-то из срединной Украины, он человек деревенский и, как и я, уже женатый. Более того, у него уже и сын есть.
В строевом подразделении Иван пробудет недолго – его вскоре переведут в артмастерскую. Руки у парня золотые, голова светлая, душа тёплая – мы с ним сдружимся.
Но в полку ещё, как минимум, два учителя. Правда, не с высшим образованием. А со средним специальным: оба окончили Черновицкое педагогическое училище. Один из них попал в наш взвод и стал вскоре моим ближайшим другом. Это Михаил Манеску, румын, родившийся в Бухаресте, но впоследствии оказавшийся на территории СССР и ставший советским гражданином. Вот его, как и меня. не призывали из-за пятна в анкете, только из-за другого «пятна»: румын как представителей нации, имеющей вне Советского Союза собственную национальную государственность, призывать в нашу армию было «не полёжено». Или, по меньшей мере, не желательно.
Мы познакомились с Манеску ещё в карантине. Общительный и разговорчивый, он, однако, по-русски говорит с чудовищными ошибками, с сильным акцентом. А лицом, как считают многие, смахивает на еврея. Я-то этого не нахожу: у него облик, скорее, «среднеевропейский», разве что смуглее, и зарастает бородой он так же быстро, как и я, что, впрочем, свойственно многим брюнетам независимо от национальности. Из-за этого нас много раз будет путать новый заместитель командира полка подполковник Русин. Встретив меня и заметив, что я не свежевыбрит – потребует.
- Пять минут: побриться и доложить!
Через несколько минут попадётся ему Манеску – у того тоже подбородок и щёки синие. Русин кричит на него:
- Ты почему не выполнил моё приказание?
А это он принял его за меня. В другой раз всё повторится – только наоборот: его Русин пошлёт побриться, а мне устроит распеканцию. За невыполнение…
Мне как еврею Манеску первому (и, может быть, единственному) поведал трагедию своей первой любви. Он встречался с сокурсницей-еврейкой, но её мать решительно разрушила их роман, запретив дочери выходить за «гоя». Та послушалась. Михаил никогда не ставил ей этого в вину, рассказывал о ней с нежностью и любовью. Лишённый какой-либо национальной идиосинкразии, я глубоко ему сочувствовал, а мать девушки осуждал за национально-религиозный предрассудок и фанатизм.
Жениться на другой Миша не успел, да и не было у него пока что другой.
В полку служило много молдаван. Они с румынами по существу один народ, язык практически общий. Только и разницы, что румыны писали латиницей, а молдаване –кириллицей. Манеску пользовался у них непререкаемым авторитетом.
Я проникся к нему особенной симпатией после такого случая.
В одной с нами казарме был старослужащий солдат Сенька Веньжин – широкогрудый коротышка из глухого сибирского села. Не знаю почему, но среди сибиряков повышенный процент русопятов, кичащихся своей русскостью и презирающих инородцев. У Веньжина была невероятно противная мне привычка высмеивать нерусских, приставать к ним, говорить им гадости. Притом, сам он обладал внешностью скорее каряка или якута, нежели русского: узенькие глазки-щёлочки, широкоскулая физиономия… И вот однажды я стал свидетелем того, как этот Сенька из-за чего-то задрался с Манеску. Меня они оба видеть не могли – я стоял в стороне за койками. Так что Манеску говорил и действовал не напоказ.
В ходе спора Веньжин не замедлил высказать свой главный «аргумент»: назвал Манеску евреем. Тот вполне мог отвергнуть такое «обвинение», но делать этого не стал.
- Да, я еврей! – с гордостью сказал румын. – А еврей – что: не человек?
Этого было для меня достаточно, чтобы навсегда проникнуться доверием к моему товарищу.
Прошло много лет. Мы с Михаилом первое время обменивались письмами. Перед тем как меня уволили в запас, он получил отпуск с выездом на родину – не в Румынию, однако, а в Закарпатье, где он успел поработать учителем, и в Черновцы, где оканчивал педучилище. Там, в Черновцах, училась его «заочница» (партнёрша по переписке, с которой он познакомился заочно, при посредстве служившего у нас в полку молдаванина). Приехав в отпуск, он на ней женился, и через год они вместе поселились в Закарпатье, где он стал заведовать школой в румынском селе.
Как часто бывает в жизни, наша переписка прервалась.
И вот – в 1990-м лечу в самолёте из Будапешта в Тель-Авив. Огромный «Боинг» заполнен евреями-репатриантами. Все возбуждены, легко идут на контакт. Разговорился с соседним пассажиром - он из Закарпатья. Наудачу рассказываю, что служил вместе с Манеску – «он там в ваших краях директор школы»…
- Михаил Николаевич?! – обрадовался сосед. – Да ведь мы с ним друзья!
Господин Городецкий рассказывает мне о нашем общем друге: да, он женат на той же Паше, у них несколько уже взрослых детей, Манеску и теперь директорствует в школе села Глубокий Поток…
Приехав в Израиль, я Михаилу написал. Но ответа – не получил. Что ж, может, он забыл меня. Или затрудняется писать по-русски. Или ещё какая-то есть причина… Как бы то ни было, желаю ему счастья.
Далее читать главу 14-ю "Начальник ликбеза" http://proza.ru/2011/06/23/1323