Сердце Анжелы радостно вздрогнуло, когда на мониторе мобильного телефона высветился знакомый номер с фотографией сына.
- Алло! Славик!
- Мамуль, все нормально! Не волнуйся! – услышала она такой родной голос своего единственного сына, своей кровиночки. – Доехал отлично. Ребята нормальные. Нам разрешили всем позвонить домой. Ты только не волнуйся, телефоны приказано сдать. Буду писать. Алло! Слышишь? Буду писать!
Волны радости, сменились щемящим беспокойством.
- Славик! Славик! – Твердила она как заклинание, - беспокоюсь, плохо слышно!
- Мамуль, скажи лучше, как чувствуешь? – донеслось издалека.
- А? Чувствую? Лучше, лучше, родной! Служи спокойно!
Славику уже исполнилось двадцать три, он успешно закончил академию, стал менеджером и был призван в армию, но для Анжелы он так и остался розовощеким малышом с широко распахнутыми наивными глазами и сейчас год разлуки с сыном казался ей нескончаемой вечностью. Она была сумасшедшей матерью, теряющей разум, при одной только мысли об опасности, которая могла подстерегать ее дитя за каким-нибудь поворотом судьбы.
Тревога не оставляла ее ни на минуту, поймут ли там в суровой мужской жизни его нежную ранимую душу, не сломают ли? Он был для нее всем: счастьем, воздухом, солнцем, самой жизнью. И она не представляла себе, что когда-то он станет совсем взрослым, самостоятельным и уйдет от нее в незнакомую, и потому опасную свою даль. Что когда-то войдет в его судьбу другая женщина, которая почему-то представлялась ей непременно капризной и глупой вертихвосткой.
Она ревниво приглядывалась ко всем знакомым девушкам ее ненаглядного Славика, тут же находила недостатки, непременно серьезные и губительные для возвышенной души ее сына. Славик посмеивался над ней, но не понравившуюся очередную девушку больше в дом не приводил.
Муж Павел беспокойств Анжелы не разделял, иногда посмеивался, иногда подшучивал, но никогда ее не осуждал. Мужчины, оба трепетно любили ее и старались не огорчать.
«Не отдам никому свое сокровище»! – Приглаживая непослушные все еще по-мальчишечьи вихры, часто говорила Анжела.
Утерев попавшимся под руки кухонным полотенцем непрошенные слезы, то ли радости, то ли жалости к себе, которая в последнее время была ей присуща, обильно стекающие по щекам, и капавшие прямо на трубку, все еще в задумчивости зажатую в руке, Анжела, наконец, взяла себя в руки.
Откладывать давно запланированную операцию больше было нельзя. И сегодня ей еще предстояло дойти до врача и получить направление.
То, что после этой операции от нее, возможно, ничего не останется, как от женщины, и что так волновало ее поначалу, постепенно отошло на второй план. Теперь речь могла идти только о сохранении жизни. Да и муж, как мог, развеял ее сомнения, уверяя, что ее жизнь для него самое главное, а все другое второстепенно. Так это или нет, ей и самой теперь стало не важно. Павел находился в том самом критическом возрасте, когда «седина в голову - бес в ребро». А вот сыну она нужна точно.
В поликлинике у кабинета гинеколога, как никогда, было много народу. По коридору сновали сестрички с какими-то пробирками в ящичках и медицинскими инструментами в металлических контейнерах, санитарки вазюкали прямо под ногами половыми тряпками, надетыми на швабры. И это почему-то даже не раздражало, а воспринималось как должное. Пациентки послушно поджимали ноги или отходили в сторонку. Анжела тихонько наблюдала за суетой думая о своем, о грустном.
Взгляд наткнулся на выходящую из кабинета заплаканную девушку, глаза их встретились. Анжеле стало неловко, словно она подсмотрела чужую беду. Она уже поспешила отвести глаза, когда вдруг услышала тихое:
- Здравствуйте…
«Наверно, показалось», - Анжела вновь посмотрела на девушку, но та уже отвернулась, и как-то неловко, бочком продвигалась к выходу, пряча заплаканные глаза. Нос же ее предательски громко продолжал хлюпать. Что-то знакомое было в этой девушке, и Анжела теперь была почти уверена, что знает ее, но вот откуда, не могла вспомнить.
- Мы знакомы? – Пересиливая собственную инертность, она встала и подошла к девушке.
- Извините, я тороплюсь, - едва промямлила та.
Анжела начала что-то припоминать.
- Ты Оля? Тебя Славик к нам приводил. Мы еще чай пили.
- Я Аня. Извините, я тороплюсь, - упрямо шмыгая носом, твердила девчонка.
Вдруг она не выдержала, и слезы водопадом хлынули ей на блузку.
Анжела никогда в жизни не видела столько слез и растерялась, но тут же собралась.
- Аня! Ну, конечно, Аня, память моя дырявая, - мгновенно переиграла она. Ситуация становилась неловкой, голос невольно фальшивил, но какое сейчас это имело значение. Она решительно взяла девушку за локоть и подвела к единственному свободному месту у окна.
- Что у тебя случилось? Говори, я все равно не отстану, - Анжела сама себя не узнавала. Откуда вдруг взялась эта настырность и, собственно, какое дело ей - матери семейства до этой чужой девчонки? Тем более, что своих проблем хватает.
Девушку вдруг прорвало, создавалось впечатление, что слова, долго удерживаемые внутри, наконец, вырвались на свободу.
- Он…! Владик…!
- Какой Владик? – Анжела даже не сразу поняла, что ее сын, так представлялся прекрасному полу.
- Он сказал, что никогда на мне не женится…
- Так, а что ты в женской консультации делала?
Через пять минут Анжела услышала сбивчивый рассказ от захлебывающейся слезами девчонки, что та беременна, что срок критический и что врачи настаивают, чтобы она рожала по каким-то там медицинским показаниям. А она сама решила, что непременно будет делать аборт, потому что этот ребенок никому не нужен, что, как только она родит, ее выгонят из общежития.
- Оля, а родители твои где? Они знают, - теряя самообладание, спросила Анжела
- Я Аня, - сквозь слезы настойчиво возразила девушка, - и еще я из детского дома. Меня один раз удочерили в пятилетнем возрасте и потом вернули обратно. Я ничья. – Закончила она с вызовом.
«Бог поможет»,- всплыли в памяти слова Олюшки – монашки и решение пришло мгновенно
- Так! – сама еще не понимая, что должно последовать за этим утверждением, выкрикнула Анжелка. – Будешь рожать, раз врачи так сказали. И еще, ты теперь не ничья! Ты теперь, АНЯ, наша! А точнее моя! Моя дочь!
Отступать после таких слов было некуда.
Через неделю предстояла операция. Анжела не спеша шла по Невскому, наслаждаясь накатившим на нее внезапным чувством свободы. И, не смотря ни на что, настроение было какое-то приподнятое, словно предчувствие чего-то очень хорошего витало в воздухе. Она любила такие минуты. Любила влиться в поток пешеходов, куда-то спешащих или просто прогуливающихся, в котором можно было затеряться, раствориться и побыть наедине с собой.
Глаза ее рассеянно читали вывески. Что-то зацепило. Но что? Вот! «Врачи – гомеопаты».
«Зайти что ли?» - подумала она, а ноги сами уже несли ее к дверям кабинета.
- Нет показаний для операции, - пролистав историю болезни несколько раз вдоль и поперек, изучив все анализы и снимки, изрек врач, сразу ставший для Анжелы симпатичным и добрым, - все лечится. Можно смело отложить операцию. Проведем курс!
И действительно, уже через месяц Анжела с удивлением отметила, что кровотечения перестали быть такими изнуряющими и обильными, а боли прекратились. На щеки вернулся румянец, а в глаза блеск. Все происходящее так напоминало чудо, что она боялась в это поверить окончательно. Операция не понадобилась. Проведенное обследование после курса лечения показало положительную динамику. Болезнь отступила.
У Ани родилась девочка. Как все это пережил Славик, и как складывались у него отношения с Аней, другая история. Для Анжелы все закончилось замечательно, она приобрела дочь, внучку, которую в честь монашки назвали Олечкой, дождалась сына из армии.
Утро настойчиво пробивалось в дом сквозь тяжелые шторы на окнах. Анжела счастливо потянулась на простынях полусонная, заспанная, с еще закрытыми глазами нащупала на тумбочке две путевки, которые муж вручил ей вчера за ужином.
- Надеюсь, тебе понравится путешествие, ведь мы с тобой еще ни разу не были на Средиземном море.
В мерцании свеч, зажженных специально по поводу ужина, она видела его огромные блестящие глаза, в которых отражались и язычки пламени самих свеч и еще так много всего. Наверно, здесь было все многообразие чувств, накопившихся за долгие годы их совместной жизни, и, конечно, главным из них была любовь. В том, что это была любовь, которая и в словах то никаких не нуждалась, Анжела не сомневалась.
- А давай перед путешествием обвенчаемся, - как само собой разумеющееся предложила она.
И вот уже снова начиналось утро нового дня. Жизнь продолжалась.