НЕБЕСНАЯ БРЕШЬ
Рассказ
Февраль-Июнь 2011
/всякий приказ потерял бы свою силу, если бы внизу были его родные: жена, которой 10 лет назад он признался в любви, с которой соединил свою жизнь. Смотря в ее серо-голубые глаза, он получил ответ: «Да», на предложение руки и сердца, месяцем позже, смотря в ее глаза, он узнал, что у них будет малыш. И всякий приказ потерял бы свою силу…/
***
«Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня»
(Иоанна 16:3)
***
Однажды, мой сын спросил меня: почему священники распяли своего Спасителя? Я не нашел что ответить ему: такова Воля Божья, так было предопределено от сотворения мира, Он добровольно отдал себя на крестные муки, - перечислял я доводы, которые знал, в надежде что он получит ответ на свой вопрос.
— Папа, но ведь, не Сам же Он себя распял, а Его народ и священники, я сам читал в библии, почему, зачем они это сделали, если ждали Его столько лет? Этот вопрос эхом отозвался из потаенных уголков моего сердца, желая вырваться на волю после многих лет заточения.
— Я не знаю… — искренно ответил я, но воистину правда, что Бог дает мудрости просящим у Него, — Знаешь сын, быть может, они распяли Его, потому что не узнали Его, никогда не знали Его и не смогли узнать, когда пришел к ним.
— Пап, а ты сможешь узнать Его?
И снова не нашел что ответить ему. Работая журналистом, мне не раз приходилось задавать трудные вопросы, на которые я бы всегда нашел что ответить, но вопрос моего сына пронзил мой защитный панцирь и проник глубоко в душу, заставив задуматься не на шутку.
Быть может, я тоже, вместе с вождями израильского народа убиваю Спасителя, убиваю Христа в своем сердце – гордостью и непрощением, равнодушием, пренебрежением – убиваю, потому что не знаю Его или просто в очередной раз прохожу мимо нуждающегося, не узнав в нем Его.
Особенно явно я осознал эту взаимосвязь, когда взялся изучать архивные материалы и брать интервью для нового репортажа посвященного годовщине одной трагедии, случившейся на краю рассвета.
***
Предваряя рассвет, 9 августа 1945 г. с острова Тиниан взлетел американский бомбардировщик Б-29 "Бок Кар", неся на борту смертоносный груз.
Набрав высоту 2300 м, самолет повернул на северо-восток к намеченной цели. Кроме десяти человек основного экипажа на борту находились еще двое: лейтенант Ф. Ашворт, на которого была возложена ответственная задача, и его помощник - лейтенант Ф. Барнс.
На рассвете Б-29 пересек воздушную границу Японии, летя на высоте 10 тыс. м., недосягаемой для японских истребителей, неуклонно продвигался к цели, неся на борту гибель и страдания ничего не подозревающим жителям страны восходящего солнца.
Ашворт и его помощник Барнс не спускали глаз с черного ящика, на котором тускло мерцает огонек индикатора. Под черным ящиком лежит пятитонная плутониевая бомба - 1,5 м в диаметре, 3 м в длину, похожая на гигантское яйцо, которое на базе назвали "Толстяком". Прошло 12 часов, как Ашворт с помощником поставили взрыватель на предохранитель.
В определенный момент, пролетая над городом, лейтенант Ашфорт должен нажать на кнопку… Он знает, что произойдет после. Он, принимавший участие в ядерных испытаниях, более всех остальных членов команды, знает о разрушающей силе этой бомбы, но даже не представляет, каковы будут реальные масштабы этой трагедии, унесшей десятки тысяч жизней мирных людей. Ему нужно всего лишь нажать на кнопку автоматической системы бомбометания.
В бумажнике, который он носит под сердцем, во внутреннем кармане куртки, лежит фотография его семьи – жены и детей, которые ждут его дома… Ему нужно нажать на кнопку – это приказ.
Но, одно очевидно: всякий приказ потерял бы свою силу, если бы внизу были его родные: жена, которой 10 лет назад он признался в любви, с которой соединил свою жизнь. Смотря в ее серо-голубые глаза, он получил ответ: «Да», на предложение руки и сердца, месяцем позже, смотря в ее глаза, он узнал, что у них будет малыш. И всякий приказ потерял бы свою силу… Если бы жизнь тех, кого он так любит была поставлена под угрозу – дороже их нет ничего.
***
Небо над Нагасаки оказалось затянуто облаками. Пилоту удалось разглядеть расплывчатые контуры порта, домов в центральной части города, построенных после землетрясения 1923 г., реку Ураками, извивающуюся между холмами. Капитан Суиней получил приказ: осуществить сброс бомбы при визуальном контроле в зоне ясной видимости, кроме того, требовалось выполнить детальную фотосъемку операции, а значит, скинуть бомбу по приборам, на ощупь, означало – не выполнить приказ в полной мере.
Время шло, уровень горючего в баках катастрофически падал. Нельзя было терять ни минуты. Нужно либо найти цель по радиолокатору, либо резко изменить курс и сбросить бомбу в море. Они должны были решать, и решать быстро.
Над портом Суиней сделал крутой вираж. На экране радиолокатора штурман Пельт видел лишь обрывистые контуры города.
Но внезапно, плотные облака, окутавшие город словно порвались и в образовавшуюся небесную брешь устремились яркие солнечные лучи августовского рассвета, возвещая о начале нового дня каждому жителю города.
С лучами рассвета из облаков вышел Б-29, теперь из кабины пилота город был виден как на ладони. Ашворт и другие члены экипажа увидели внизу крохотные дома, - людей не различить, мельче букашек, о которых они, как о людях, об их судьбах и мечтах – не знали ничего…
***
Кейтаро проснулся на рассвете. Утреннее солнышко заглядывало в его скромное жилище, под кровом которого он жил со своей семьей: женой, которую полюбил еще в юные годы, и двумя сыновьями.
С годами его любовь к жене не угасала, а напротив, чем больше он узнавал ее, окружая нежностью и заботой, тем глубже и чище становилась любовь к ней. Он называл ее Маёми, что означает – «искренняя улыбка». Порой его отношение к ней было похоже на обращение с хрупкой вазой из тончайшего фарфора и изящной росписью. Но хрупкой, Маёми была только с виду, внутри же был крепкий духовный стержень, словно ствол бамбукового дерева, устойчивый, благодаря глубоко вросшимся в землю корням.
Маёми встала раньше своего мужа и уже готовила завтрак. В эти полуголодные дни она находила возможности порадовать своих мальчиков простой, но удивительно вкусно приготовленной пищей. Мальчиками она иногда называла двух своих сыновей и мужа, когда они вместе возвращались с рыбалки, одинаково чумазые, наперебой рассказывая ей о радостных минутах проведенных вместе за любимым занятием, при этом демонстрируя незаурядный улов.
Старшего сына звали Такеши, что означает – «бамбуковое дерево», а имя младшего Акено – «ясное утро».
Часто бывает, что старший ребёнок в семье наследует в большей степени, характер и внешние черты матери, а следующий за ним более похож на отца. Именно так и сложилось в семье Танигути. Младший Акено унаследовал чуткое и заботливое сердце отца, глаза, в которых живет неподдельный интерес к своим ближним и любовь, которая скрепляла их семью и помогала преодолевать все трудности и невзгоды. Старшему Такеши досталась искренняя улыбка матери, впрочем, его имя соответствовало характеру – напористый, целеустремленный, родители могли доверить ему младшего брата и быть спокойными за обоих, зная, что Такеши позаботится. И в этом он также был похож на Маёми.
Кейтаро невольно улыбнулся утреннему солнцу, которое так нетерпеливо заглядывало в окно. Это был один из тех редких дней, когда смок от городских пожаров рассеивался и над городом парили легкие облака, купаясь в синеве неба, так продолжалось ровно до следующей бомбардировки.
Подойдя к жене, Кейтаро нежно обнял ее, заглянул в карие глаза, желая излить волну ласковых слов…
— Доброе утро, Маёми.
— Доброе утро, Кейтаро.
Кейтаро работал почтальоном в местном почтовом отделении Нисиура-Ками. Утром, приходя на работу, он доверху наполнял свою наплечную сумку письмами и свежими газетами, затем садясь на старенький велосипед, отправлялся по намеченному маршруту, не спеша, крутя педали. Кейтаро нравилась его работа, ему доставляло удовольствие объезжать родной город на велосипеде и доставлять каждое письмо, каждую телеграмму до своего адресата, видеть радость на лицах людей получающих долгожданное письмо и сострадать тем, кому доставленная телеграмма принесла печальное известие. Маршруты почтальона редко повторялись, ему нравилось прокладывать новые пути и исследовать окрестности города, когда приходилось доставлять телеграмму в близлежащие деревни.
— Если сегодня будет также мирно и солнечно, то вечером пойдем на рыбалку! – пообещал Кейтаро своим мальчишкам.
Акено подбежав к отцу, протянул ему листок бумаги:
— Папа, это тебе! – радостно провозгласил он.
— Это ты сам нарисовал?! – воскликнул Кейтаро, рассматривая детский рисунок, - Спасибо сын, я буду всегда носить его с собой! Он сложил листок вдвое и положил во внутренний карман жилетки – ближе к сердцу.
Маёми положила в его сумку, аккуратно завернутый обед и, накинув ремень ему на плечо, ласково улыбнулась.
— Доброго дня Кейтаро, и пусть в твоей сумке будет больше хороших новостей.
Он снова заглянул в ее глаза, обнял за хрупкие плечи и что-то прошептал на ухо. Искренняя улыбка сорвалась с губ Маёми в ответ.
— Храни тебя Бог.
— Благословляю вас и люблю.
***
К десяти часам утра чистое небо плотно укуталось облаками, словно желая укрыть жителей города от знойного августовского солнца и быть может – незваных гостей.
В почтовом отделении, Кейтаро направили в окрестную деревню, находившуюся в трех километрах от городского массива – требовалось доставить срочную телеграмму и вдобавок раздать новые агитационные листовки. Он смазал цепь своего велосипеда и отправился в путь, выбрав одну из двух дорог, ведущих в пункт назначения – огибающую холмы.
Кейтаро, передавая телеграмму адресату, увидел радость на лице пожилой женщины, - «Значит, новость оказалось хорошей», - подумал он. Листовки быстро разошлись, и перед его глазами снова пробегала грунтовая дорога, огибающая холмы, облака плотно закрывали синеву неба, - «А ведь, там за этим покрывалом, все также искриться солнце, по-прежнему светит и греет, хотя сейчас его не видно, но я не сомневаюсь, что оно есть», размышлял Кейтаро, вглядываясь в облачную даль.
И внезапно, словно в ответ на его размышления, плотные облака, окутавшие город как будь-то порвались и в образовавшуюся небесную брешь устремились яркие солнечные лучи августовского рассвета…
«Ну вот, я был прав, оно не изменилось, такое же яркое и согревающее, только притаилось за облаками».
Спустя несколько мгновений, вслед за лучами рассвета, яркая вспышка озарила небосвод, словно солнце не удержалось на своей орбите и рухнуло на землю.
***
В следующее мгновение, безжалостная неведомая сила отбросила Кейтаро вместе с велосипедом на спину, ударив о содрогающуюся землю. Он прильнул к ней, чтобы не взлететь на воздух. Оглянувшись назад, Кейтаро увидел, что дома, которые он недавно миновал, оказались разрушены, вдалеке увидел сбитого с ног ребенка. Словно кто-то выдернул землю из под ног, как скатерть из под накрытого стола, превратив сервировку в хаос опрокинутой и разбитой посуды. Крупные камни летели по воздуху, один из них упал на покореженный велосипед почтальона и как баскетбольный мяч, отчеканив, улетел вверх.
Когда земля стихла от содроганий, Кейтаро попытался подняться. Одежда его обуглилась, а кожа на открытых руках покрылась волдырями, но он не чувствовал никакой боли. Его велосипед оказался скручен в клубок и пришел в негодность. Почтовая сумка, висевшая на руле, раскрылась – письма и листовки были рассыпаны вокруг.
Встав на ноги, Кейтаро машинально собрав письма, положил их около велосипеда, и направился к дому, по прямой дороге через холмы.
В эти и последующие мгновения Кейтаро, думал о них, о тех, кто ждал его дома: Маёми, Такеши, Акено…
***
Незнакомый пейзаж предстал пред взором Кейтаро. Центр города был объят огнем. Горели не только люди, горели бетонные строения, а железо и сталь превратились в спекшиеся шарики. Ударная волна разрушила то, что не успело расплавиться при вспышке, и превратила город в пустыню. На земле в радиусе полутора километров от эпицентра взрыва в одно мгновенье люди просто испарились. От них остались только тени, которые взрыв припечатал к асфальту. Чуть дальше - пепел и обгорелые кучи костей.
«Небо было черным, все в округе было разрушено в один момент, но нигде поблизости не было воронок от бомб. Чем ближе я подходил к центру, тем гуще становился дым от пожаров, в некоторых местах виднелись разрушенные, раскуроченные здания.
Приближаясь к центру, я увидел фигуру человека, подходившую ко мне, еле державшуюся на ногах, человек был совершенно нагим, его тело покрывали кровь и грязь. Тело было ненатурально вздувшимся. С обнаженной груди и с бедер свисали лохмотья. Человек держал руки перед грудью, ладонями вниз. С лохмотьев капала вода. И тут оказалось, что эти лохмотья, на самом деле — человеческая кожа, и капала не вода, а его кровь...
Я посмотрел вперед, и на уцелевшем мосту увидел множество израненных, истерзанных людей. Волосы их были опалены, кожа на руках и лицах стекала, словно оплавленная. Они жались друг к другу, некоторые ползали на четвереньках, другие с трудом стояли или опирались на плечо товарища. Люди, у которых от взрыва вытекли глаза, ползли по улице, стараясь по памяти найти путь к реке, чтобы утолить страшную жажду...»
Кейтаро тщетно пытался найти то место, где был его дом. Заглядывая в изуродованные лица проходящих людей, пытался найти знакомые черты, услышать родной голос…
Обессилев, он опустился на землю. Очень хотелось пить, но сил подняться уже не было. Вдруг, словно вспомнив о чем-то очень важном, Кейтаро сунул руку во внутренний карман обуглившейся жилетки и достал сложенный лист бумаги. Это был, чудом сохранившийся рисунок его младшего сына Акено, подаренный в последнюю минуту расставания. Он дрожащими руками развернул уцелевший листок… Его сын нарисовал, тех, кого очень любил – рядом друг с другом стояли папа и мама, старший брат и он сам, в руках они все вместе держали одну большую рыбу, и у каждого на лице красным карандашом была нарисована улыбка.
Кейтаро, в немом порыве, поднял голову вверх, обратив глаза к черному небу, он вспоминал последнее утро, когда они еще были все вместе, солнце, без спроса заглянувшее в их дом, искреннюю улыбку на лице Маёми, объятия сыновей… Он успел сказать им что любит их, успел обнять её и прошептать ласковые слова, успел потрясти за плечи Такеши, успел рассмотреть рисунок Акено.
«Через минуту на землю просыпался черный дождь из хлопьев сажи. О том, что он несет главную опасность, никто не знал. Уцелевшие не прятались от черного снега, получая огромные дозы радиации».
***
9 августа 1945 в 11:02 утра по местному времени тяжелый бомбардировщик B-29 сбросил с большой высоты атомную бомбу на промышленный район города Нагасаки, полностью уничтожив 1.5 кв. мили жилого массива (3,84 кв. км). Смерть унесла сразу около 73 тыс. жизней. Еще 35 тыс. человек умерли после долгих мучений.
Тремя днями ранее 6 августа 1945 в 8:15 утра другой B-29 сбросил с большой высоты первую атомную бомбу на Хиросиму. Более чем 4 квадратные мили (10,25 кв. км) города были моментально и полностью опустошены. 66 000 тысяч человек погибло, 69 000 получили ранения.
За несколько месяцев до годовщины трагедии, состоялась моя поездка в страну восходящего солнца, в город, воскресший после ядерного взрыва, где я увидел зеленые рощи, играющих в парках детей, жизнь, победившую смерть. В этом путешествии я познакомился с Кейтаро, который и поведал мне свою историю – одну из тысяч историй жизни и смерти жителей Нагасаки, не оставившую равнодушным и меня.
Свою жизнь после потери семьи, Кейтаро посвятил служению людям, выступая перед школьниками и политиками, говорил о ценности человеческой жизни. Г-н Танигути рассказывает людям в Японии и за границей о реалиях атомной бомбардировки и выступает за уничтожение ядерного оружия.
В его глазах я не увидел печали и озлобленности, напротив, они излучали мир и человеколюбие. Он откровенно отвечал на мои вопросы, с большой теплотой и любовью рассказывал о своих родных: Маёми, Такеши, Акено, словно его расставание с ними – временно, и он ожидает скорой встречи с теми, кого так давно не видел, будь-то находясь в затянувшейся командировке, ожидает возвращения домой.
Я спросил его, сохранился ли рисунок его младшего сына, о котором он упоминал в рассказе. В ответ, г-н Танигути кивнул, закрыв на мгновение глаза, достал из внутреннего кармана пиджака жесткий кожаный чехол и протянул мне.
В следующее мгновение, в своих руках я держал тот самый рисунок Акено – подарок отцу, на пожелтевшей от времени бумаге. В эти минуты я думал о своем сыне, о том, как люблю его и что мог бы проводить с ним больше времени, ведь он так быстро растет. Я благодарил Бога за этот бесценный дар – быть отцом. Нарисованные детской рукой папа, мама и двое мальчишек, держащие большую рыбу, научили меня ценить то, что мне дано, тех, кто рядом со мной.
Кейтаро позволил мне сделать фотоснимок этого рисунка, а так же его семейной фотографии.
***
Изучая репортажи давних лет, я наткнулся на речь президента Трумена с которой он выступил по радио в день убийства мирных жителей Нагасаки, более всего меня поразили следующие слова: «Мы благодарим бога за то, что бомба появилась у нас, а не у наших противников, и мы молим о том, чтобы он указал нам, как использовать ее по его воле и для достижения его цели...»
Если верить официальным интервью, то никто из участников экипажа Б-29 не сожалеет о соделанном, в один голос, отвечая, что они исполняли приказ. Но все же есть среди них исключение в лице майора Изерли - командира самолета метеорологической разведки. Испытывая муки совести, он стал активно выступать против использования атомного оружия, но, не зная как справиться с поедающим душу чувством вины, закончил свои дни в психиатрической больнице. Подобное поведение, в дальнейшем встречающееся у прямых и косвенных участников ядерного убийства, психиатры стали называть - «комплекс Изерли», переименовав, таким образом, муки совести в диагноз.
Так же, один из летчиков, капитан Роберт Льюис, записал в бортовом журнале: «В первую минуту никто не знал, что будет дальше. Вспышка была ужасна. Нет никакого сомнения, что это самый сильный взрыв, который когда-либо видел человек. Боже мой, что мы натворили!»
Многие члены экипажа дожили до глубокой старости, успев написать книги о фактах ядерной истории, соучастниками которой они стали, с высоты 10 тыс. м. Один из них генерал-майор Чарльз Суини – пилот ВВС США, участвовавший в обеих атомных бомбардировках Японии в 1945 году (во время налета на Хиросиму находился в самолете наблюдения). Суини не сожалел о соделанном, даже напротив, яростно отстаивал необходимость атомных бомбардировок Японии перед студентами американских колледжей и университетов. Именно у него мне предстоит взять интервью, при личной встрече.
***
Mоя встреча с человеком, сбросившим атомную бомбу на мирный город Нагасаки, состоялась в Бостоне, штат Массачусетс, где генерал обосновался после выхода в отставку. Мы встретились в его доме, в котором он одиноко проживал последние годы своей жизни. Передо мной сидел старик с выцветшими глазами и седыми волосами. Для своих 80 лет Суини находился в добром здравии и трезвом рассудке. Возникло чувство нереальности происходящего: напротив меня в кресле сидит человек, позволивший смести с лица земли целый город, исполняя приказ.
— Чарльз, расскажите, как сложились судьбы участников экипажа Б-29. Существует много слухов об “атомном проклятии” над экипажем самолета. Кто-то сошел с ума, кто-то ушел в монастырь, кто-то покончил жизнь самоубийством…
— Не больше, чем мифы. Единственное, чего мы реально опасались — бесплодия от радиации. Угроза нешуточная для молодых мужчин. Мне в то время не было и тридцати. Утешал себя тем, что у меня уже двое сыновей.
Личные судьбы у всех сложились с разной степенью успеха. После войны многие из нас выступали с платными лекциями или создавали благотворительные фонды в помощь пострадавшим от атомных бомбардировок.
Я демобилизовался из армии в чине бригадного генерала. Десять лет был президентом компании, связанной с гражданской авиацией. Сейчас просто пенсионер. Однако не сижу, сложа руки. Занимаюсь патриотической пропагандой, пишу книги, навещаю детей и внуков.
— Где и как вы готовили эту войну?
— Перед нашей группой стоял ряд практических проблем. Как донести до цели бомбу? С какой высоты бросать? С какой скоростью? При каких метеоусловиях? Как самим ускользнуть от взрывной волны и радиации? Над этим мы работали 11 месяцев, до июля 1945 года. “Момент истины” был назначен на август, без обозначения конкретной даты.
— Почему в качестве цели были выбраны именно эти города?
— Вообще-то в “черном списке” было пять городов. “Приоритеты” определялись военной значимостью объектов и метеоусловиями. Мы не имели права на ошибку и в случае плохой видимости должны были лететь на запасную цель, либо возвращаться с бомбой на базу.
— Какой был смысл после Хиросимы бомбить Нагасаки?
— Политический и вполне оправданный. Японское руководство считало, что у нас только одна бомба — “для шантажа” и отказалось от капитуляции. Вторая бомба оказалась “убедительной”.
— Какой вам запомнилась сцена атомного взрыва?
— Никакой. Это потом в фильмах стали показывать, как мы рассматриваем клубы атомного гриба. На самом деле, его видел только один член экипажа, сидевший в хвостовой части самолета. Он сделал несколько снимков любительской камерой. Профессиональные получены с двух самолетов сопровождения, на которых летели фотографы, операторы и ученые.
После сброса бомбы наш самолет стал на 4.5 тонны легче. “Толстяк” устремился вниз и через 43 секунды взорвался на высоте 600 метров над городом. Теперь нашей главной задачей стало спастись от взрывной волны. Через минуту после взрыва, нам показалось, будто самолет ударился о телеграфный столб. Затем друг за другом последовали еще четыре удара. При этом каждый раз казалось, что по самолету со всех сторон стреляют из пушек. Мы почувствовали пять ударов, все они были намного сильнее тех, что мы ощущали над Хиросимой.
— Хорошо, но что было у вас на душе? Все-таки 80 тысяч погибших в один момент…
— Понимаете, для каждого рода войск война смотрится по-разному. Летчики-бомбардировщики практически не видят “результатов” своей работы и потому относятся к ней по большей части без конкретных эмоций. Что-то там произошло, но что, не разглядишь. И потом, цифра 80 тысяч весьма условная. Никто точно не знает, больше она или меньше.
— Но в любом случае, в Хиросиме и Нагасаки главными жертвами оказались не военные, а мирное население…
— В 1945 году мы были на приеме у президента Трумэна. Мне запомнились его слова: “Никогда не испытывайте чувства вины. Это мое решение. Вы солдат и у вас не было выбора”. Я не хочу прикрываться высокими авторитетами, но думаю точно так же.
Это было моим долгом. Я хотел, чтобы война скорее закончилась, нам всем хотелось поскорее вернуться домой к своим любимым.
На свои вопросы я получал отточенные и лаконичные ответы без красок эмоций, это и не удивительно, ведь я далеко не первый кто задавал ему подобные вопросы, отвечать на которые стало частью его жизни, и делал он это подобно печатному конвейеру, печатающему страницы газет, миллионными тиражами.
— Простите, за личный вопрос, но скажите, если бы вы узнали, что там внизу, за бортом самолета, среди тысяч «маленьких букашек» находятся ваша жена и двое сыновей, как бы вы поступили тогда, смогли бы вы исполнить приказ?
После некоторого замешательства, Суини ответил, что не намерен фантазировать на эту тему, но в этот момент я заметил, как в его глазах промелькнула почти неуловимая тревога и страх.
Желая разбить его защитный панцирь, я рассказал ему историю Кейтаро, о его семье, во всех подробностях, которые знал из первоисточника. Старик слушал меня, не проявляя ни каких эмоций, не задавая вопросов, сфокусировав свой взгляд на тикающих часах, стоящих на комоде, порой мне даже казалось, что он не слышит меня. Я рассказал ему не о том, как они погибли, как умирали люди после взрыва атомной бомбы, он знал лучше меня, а о том, как они жили и любили друг друга.
Когда я закончил свой рассказ, то комната заполнилась тишиной. Я неловко нарушил ее, расстегнув молнию своей сумки, достал фотографию того самого рисунка, что нарисовал Акено для своего отца и протянул Суини. Он взял… И в следующее мгновение я увидел его глаза, это были уже другие глаза – влажные от слез. Живые и искренние слезы текли по щекам, он неловко и беспомощно вытирал их руками, смущаясь своего вида. Но продолжая держать в руке фотографию, уже не мог сдерживаться, старик искренно рыдал, уже не замечая меня. Он выглядел таким беспомощным и растерянным, словно предо мной сидел не генерал-победитель ВВС США, а совершенно другой человек, который напомнил мне моего деда. Словно это мой дед, дрожащей рукой вытирает слезы с лица, и в моем сердце уже не было осуждения и желания подцепить его вопросом – предо мной сидел родной человек, нуждающийся в утешении. Я взял его за руку и присев на корточки рядом с ним – обнял, не чтобы успокоить, а чтобы разделить с ним его боль и слезы, которые он, казалось, навеки схоронил в недрах своего сердца.
***
На следующий день, администратор отеля, в котором я остановился, передал мне письмо от имени Чарльза Суини. В запечатанном послании оказалась записка и еще один вложенный конверт.
«Я благодарен вам за наш вчерашний разговор и за то, что вы не осуждаете меня. Прошу вас передать вложенное письмо г-ну Танигути. Спасибо».
***
В центре города Нагасаки стоит черный, устремленный ввысь трехгранный мраморный обелиск. Рядом - остатки фундамента католической церкви, искореженные металлические каркасы цистерн для воды.
На холме воздвигнуто здание - музей. Недалеко от него большая статуя - сидящая мужская фигура, замершая в сокрушенном порыве, с поднятой к небу головой и раскрытыми руками, напомнившая мне о Кейтаро.
Я снова в воскресшем городе, на этот раз не один – вместе с сыном. Мы привезли письмо для почтальона Кейтаро от летчика Чарльза Суини.
Но этого памятного дня г-н Танигути не дождался. Он отправился «домой» к своим любимым, которых так долго не видел. Его служба здесь подошла к завершению.
В это августовское утро мы стоим в Мемориальном Парке Мира Нагасаки. На электронных часах высветилось 11.02 утра. Из часовни раздался протяжный звон колокола, напоминающий о событиях 9 августа 45-го. Рядом с нами стоят тысячи людей. Среди них, те, кто выжил после ядерного взрыва, родственники погибших и те, кто пришел почтить их память. Вокруг воцарилась тишина – минуту молчания сменила молитва о мире. После, уходя из парка, каждый пришедший ударит в колокол. Его звон напомнит миру о страшной угрозе атомной войны.
Мы передали письмо в музей памяти Нагасаки, воздвигнутый на вершине холма. Сделав копию послания в рамочке, положили ее к ногам статуи сидящего мужчины – отца и мужа, сына и брата, который был так похож на Кейтаро.
***
«Простите меня. Я прошу вашего прощения за то что мы отняли у вас ваших любимых… За то, что мы хладнокровно позволили этому случиться.
Однажды меня спросили, что если бы мишенью оказались мои родные – жена и двое сыновей, как бы я поступил тогда. Всякий приказ потерял бы свою силу, если бы жизнь моих любимых была поставлена под угрозу – дороже их нет ничего…
С моими мальчишками мы тоже ходили на рыбалку. Мой старший сын, когда был ребенком, тоже нарисовал всех нас вместе: меня, маму, себя и младшего брата, держащимися за руки и улыбки красным карандашом. Детские рисунки так похожи… Простите меня.
Бывший капитан Б-29, майор Р. Суини.»
В РАССКАЗЕ БЫЛИ ИСПОЛЬЗОВАНЫ ИСТОЧНИКИ:
1. Йорыш А.И., Морохов И.Д., Иванов С.К. А-бомба. — М.: Наука, 1980. Книга на сайте: http://militera.lib.ru/research/abomb/index.html
2. Виктор Родионов. Интервью с Полом Тиббетсом. — "Чайка" #15(50) от 5 августа 2005 г.
http://www.chayka.org/article.php?id=852
3. Интервью с Сумитэру Танигути, жителем Японии, Нагасаки. http://urakami.narod.ru/index.html
4. Валерия Павлова "237 тысяч 62 человека" — 5 августа 2005. http://www.usinfo.ru/c3.files/2mirovaja3.htm
5. Алиса Аргунова "В Хиросиме были русские". http://www.usinfo.ru/c3.files/2mirovaja3.htm