Меняющийся, растущий и распространяющийся вширь вокзал сна, где не найти нужного окошка уже через минуту, где поезд твой уходит, постукивая, едва добежишь наконец-то до нужного, но как-то поперек протянутого, перрона, под иным совсем мостом, увешанном жестяными этикетками под брюхом, где совершенно вчерашняя мраморная и неметённая лестница спускается прямо от рельс и раздваивается в бурые коридоры и едва брезжущие залы с кассами, закрытыми буфетами и деревянными, лаковыми скамьями, что на высоченных и прямых спинах своих выпячивают один и тот же герб, где ни на миг нельзя отпускать руки малых детей своих - иначе разведут, отвлекут, закружат, изменят опять мир, переставят перроны, где мама твоя безнадёжно стара и также безнадёжно оглядывается вокруг возле двух оставленных с нею узлов на другом берегу, за стрелками и пробегающими вагонами...
...и - спешка, опаздывание, погоня, отчаянная, взахлёб. Поезд катится уже под дальними фермами и межгалактическими антеннами высоковольтных подвесок, встряхивая красными своими огоньками...
Кто научил высший смысл находить в бескорыстии и отправил в дорогу, в вечную дорогу, где отстают на дряхлых полустанках растерянные родители и теряются в переполненных залах испуганные дети, а поезд всё время убегает - это страшный сон, ад бескорыстия, безвременье... Где они теперь, сирены, на каких берегах поджидают повзрослевших детей наших (будь проклят этот язык!)? В Париже? В Питере? В приволжском захолустье? С кого спросить за перроны, за потерянных и отставших, за то, что не грыз тёплые орешки, как грызли их благоразумные, а поверил сатанинским выдумкам настоящих поэтов?