Глава15 Среди маковых лепестков

Инна Нестерова 2
РАТИЯР

Мы покинули хижину – и тут же окунулись в атмосферу празднества.

Воздух над деревней щекотал ноздри одуряющими запахами ночных цветов,  жарящегося на открытом огне мяса и забродившего фруктового сока.

Замощенная булыжником площадка, на которой были расставлены грубо сколоченные столы с угощением и напитками,  была со всех сторон окружена множеством костров. Их красноватые отблески создавали  причудливую мозаику на лицах туземцев, от души веселящихся и наперебой приглашающих нас присоединиться к ним.

У костров танцевали полуобнаженные девушки, украшенные гирляндами живых цветов и разноцветными  птичьими перьями. Несколько неведомо как очутившихся тут коз меланхолично жевали что-то, прохаживаясь в углу площадки. Ребятишки с хохотом носились по деревне.

 Над всем этим плыла удивительно нежная, богатая мелодичными переливами музыка. Плыла, кружилась - и утопала  в фиолетовом бархате небесного свода, перекрываемая  глухой ритмичной барабанной дробью. 

Мы присели на набитые сеном подушки поближе к одному из костров.

Тут же рядом возникла девушка с подносом на голове и изогнувшись предложила каждому из нас по огромной чаше с ароматным напитком мутно-белого цвета, похожим на разбавленное молоко.

- Вулаха! – обнажив в улыбке два ряда белоснежных зубов, девушка ткнула пальцем  в направлении чаш.

- Вулаха! – подхватили хором туземцы.

- Пейте, дорогие гости, пейте! – за нашими спинами вырос, словно из-под земли, вождь. В руках у него была точно такая же чаша. – Вулаха! – осушил он ее одним глотком. – Да исполнятся ваши сердца радостью в преддверии вечности!

Во мне вновь шевельнулась неприятная мыслишка. Но, кажется, все, корме меня, не придали упоминанию о вечности никакого значения, решив, очевидно, что это всего лишь традиционная форма вежливости.

Поблагодарив, как подобает, вождя, мы выпили. В голове тут же зашумело, мысли приобрели тягучесть и стали путаными. Напиток оказался приятным: сладковатый, с легкой кислинкой и  терпким запахом. На дне чаш лежали какие-то ягодки. Подцепив одну из них пальцем и разжевав, я понял, что придавало вулахе терпкость.

Пиршество, меж тем, было в полном разгаре. В центр площадки выскочил с головы до ног увешанный бусами и браслетами туземец, резким жестом вскинул в небо руки.

Он постоял так, словно пытался до чего-то дотянуться, затем плавно развел ладони в стороны, сделал ими черпающее движение, вновь замер.

Словно повинуясь некоему знаку, в этот момент смолкла музыка, улеглись разговоры, выкрики. Даже птицы, кажется, примолкли.

В наступившей тишине туземец повел плечами, сделал несколько шагов попеременно в разные стороны, и вдруг взорвался фейерверком  быстрых, хаотичных движений. Грянула барабанная дробь.

Ритм гулких, разносящихся, должно быть, на очень дальние расстояния ударов то нарастал, то замедлялся. В полном соответствии с этим менялся узор и темп движений затеявшего какую-то странную пляску танцора. Он вертелся волчком, подпрыгивал, потом вдруг внезапно все тело его превращалось в одну гибкую подвижную волну, замирало, снова приходило в движение.

Наверное, наблюдая за этим безумием жестов и поз, я погрузился в какое-то трансоподобное состояние, потому что совершенно пропустил момент, когда музыка и танец закончились, а танцор покинул импровизированную сцену.

Я просто обнаружил его стоящим перед нами с чашей вулаха в руках:

- Многоуважаемые странники желают оказать ответную честь детям Па, не так ли? – теперь я узнал жреца, Огненносильного Ракта-как-его-там.

Мы дружно закивали головами, всем своим видом показывая, что готовы оказать все возможные и невозможные почести нашим гостеприимным хозяевам.

- Да-да, гости должны почтить великого Па и его племя! Это дань традиции, - приблизился к нам  вождь, по своему обыкновению улыбаясь и потирая ладони.

- Но каким образом? -  озвучила  Аня повисший в воздухе вопрос.

- Танцем, – Вождь и жрец племени сделали одинаковый жест  в сторону центра праздничной  площадки.

Мы переглянулись. Не знаю, кто как, а я ожидал, что нас попросят произнести какую-нибудь речь, поучаствовать в церемонии, прирезать какое-нибудь несчастное животное, предназначенное в жертву богу… Развлекать кого бы то ни было танцами я готов не был.

- Не танцую, - отрезал я мрачно.

Стефания молча указала на свою ногу.

- Иди ты, - подмигнула она Лире.

- Хорошо, - не заставляя себя упрашивать, девушка грациозно выпорхнула в круг туземцев.

Жители деревни зааплодировали, под ноги Лире полетели белые цветы. Она наклонилась, подняла один, закрепила его в своей прическе.

Девушка и сама напоминала цветок в этот момент: нежная, тоненькая, почти прозрачная, с персиковой кожей и пронзительно-синими глазами. 

Облегающая черная весталья подчеркивала женственные линии ее фигуры. Неровный свет костров придавал ее лицу странное, почти божественное выражение сосредоточенности.

Незаметно, как бы исподволь,  заструились движения, пробуждая  полустертые воспоминания о невероятно древних мозаиках и росписях, пронесших сквозь время образы жриц позабытых богов... Неторопливо, и в то же время уверенно, словно вторя  движению растревоженных задорным северным ветром дубов, ведунья плела свой танец.

Крошечные живые огоньки светлячков вспыхивали россыпями, проносились вслед за ее ладонями, отмечая след их плавных  движений,  и гасли, когда девушка замирала. В волосах танцовщицы запутались звезды. Полузакрытые глаза были погружены во тьму.

Уловив рисунок и ритм танца, взялись за свои инструменты музыканты, и полилась вкрадчивая мелодия, напоминающая одновременно приглушенный рокот  земных недр и звонкую песню лугового жаворонка.

Зрители замерли, затаив дыхание.

Как и окружающие, я не мог отвести взгляда от чародейки, заворожено наблюдая за ее влекущими, невероятно чувственными и в то же время строгими движениями.

«Иди ко мне… Танцуй вместе со мной…» - я мог поклясться, что слышу шепот у себя за плечом. Возникло почти непреодолимое желание встать и присоединиться к танцу Лирэи, обнять ее стан, погрузиться в благодатную радость, которую она вдохновенно источала каждым своим жестом. Наваждение это овладевало мной все сильнее.

Я тряхнул головой, не глядя, протянул руку к стоящей передо мной чаше, хлебнул. Терпкий вкус вулаха чуть притушил разгорающийся во мне огонь. Я моргнул, отводя взгляд от Лирэи, перевел его на наших спутников.

Стефания с улыбкой покачивалась  в такт движениям своей сестры по Силе, а Златобор, подавшись вперед и по-звериному прищурившись, вздрагивал всем телом каждый раз, когда волнообразная  мелодия флейт и барабанов  совершала очередной виток. Похоже, зовущий шепот звучал не только в моей голове.

Внезапно мне захотелось, чтобы колдовской танец прекратился, а еще лучше, чтобы из этой жаркой и обольстительной ночи исчезли все, кроме меня и Лиры, и чтобы только для оного меня творила она это таинство: таинство Жизни, таинство Богини.

- Иди к ней, ты же хочешь, - довольно громко произнесла  Стефания. – Танец  Земли исполняют не только женщины, но и мужчины.

- Ты мне? – откликнулся я, но тут же  понял, что ошибся: Златобор уже поднялся с подушки и, прихватив оброненный кем-то из местных девушек шарф из прозрачной материи, вышел к Лирэе.

Она плавно скользнула навстречу оборотню, принимая затрепетавшую на ветру кисею. Златобор подхватил ее движение. Их ладони сомкнулись, разделенные лишь тонкой тканью, и на какое-то мгновение мне показалось, что эти двое стали единым существом.

- Земля и Небо, - вот что символизирует этот обряд, - повернулась в мою сторону  Стефания.

- Откуда он, - я кивнул в сторону Златобора, - может понимать что-то в обрядах нашего мира?

- Этого и не требуется, - засмеялась Аня. – Ведуний учат танцевать так, чтобы всякий, кто только видит их танец, мог участвовать в нем.

Я исподлобья глянул на продолжавшую плавное кружение парочку и сделал знак дородному туземцу, выполнявшему здесь работу виночерпия.

- Да! Налей-ка нам этой вашей вулахи, братишка! – поддержала меня ведунья Неба.

Мы с Аней осушили наполненные доверху чаши. Я придвинулся к ней поближе, заглянул в глаза. Они были точно такими же, как накануне утром, как вчера или позавчера.

- Слушай, Аня, - начал я.

- М? - кивнула она, облизывая губы после очередной порции туземного напитка.

- Вот скажи мне, почему у тебя глаза карие, а у Лиры то синие, то зеленые, то серые. Этому тоже… учат?

Моя собеседница склонила голову к плечу, задумалась. Видно было, что мой вопрос поставил ее в тупик.

- А ты в этом уверен? – наконец, изрекла она. Я сделал утвердительный жест, не выпуская из руки чашу. Часть вулаха полилась наземь. Аня захихикала. – Ну, тогда я тебе вот что скажу: не-зна-ю! Давай лучше пить!

Она дружески положила локоть мне на плечо, подняв вторую руку в приветственном жесте, обращенном к танцующим.

Заметив это, Лира послала ей улыбку, не прерывая движения, а Златобор, напротив, запнулся и, посмотрел в нашу сторону, как мне показалось, с плохо скрытым негодованием.

- Он видит во мне соперника, как ты думаешь? – обратился я к Стефании.

Та поперхнулась напитком, закашлялась и долго не отвечала мне.

- Соперника? – щеки девушки отчетливо порозовели, должно быть, от выпитого.

- Знаешь, мне начало было казаться, что  я и Лира, ну… мы… Ты понимаешь меня? – не совсем связно пробормотал я, сам удивляясь, с чего это меня так потянуло  на откровенность. – А потом я задумываюсь, что не зря же они провели наедине друг с другом столько времени… Ну, в камере Серых…

- Знаешь, Яр, - начала Стефания, но тут же умолкла, поднеся палец к губам. Я поднял голову, и увидел, что Златобор и Лирэя как раз закончили танец и приближаются к нашему столу.



ЛИРЭЯ


Ночь была уже на исходе.  Мы успели выпить огромное количество вулаха, выслушать еще большее количество очаровательных в простоте и неподдельной искренности туземных песен, вдоволь налюбоваться на местных девушек, грациозных, как лесные кошки, и столь же игривых в своих странных плясках, больше напоминающих какое-то театральное представление.

Жители деревни то и дело подходили к нам, подносили незатейливые дары, улыбались, кланялись – и снова исчезали в толпе веселящегося народа. Вскоре весь наш стол оказался завален цветами и фруктами, а сами мы, увешанные побрякушками, напоминали украшенные к ночи равноденствия деревья.

Вождь племени все время был на виду, он насколько раз провозглашал тосты в нашу честь, а вот жрец куда-то пропал вскоре после того, как в самом начале празднества исполнил ритуал в честь Великого Па.

Не могу судить, было ли и впрямь тому причиной благословение этого веселого божества, но настроение у всех было праздничным, только Ратияр время от времени хмурился, видимо, вспоминая о своем мрачном предчувствии. Но, очевидно, в этот раз чутье все же подвело воеводу.

- Никогда не встречал столь гостеприимного и беззаботного народа, - делился впечатлениями Златобор, аплодируя очередной красотке, исполнившей только что песенку о чьей-то любви, не вполне понятную, но все же зажигательную и страстную. – Даже грифоний клан не встречает путешественников с такими почестями. А ведь грифоны на всю Приморию славятся своим умением устроить праздник и поразить гостей изысканнейшими увеселениями!

- А вот я недоумеваю, почему вдруг сон Ниэллара так изменился? Если отчаяние его покинуло, то почему, вместо  того, чтобы проснуться, он продолжает рисовать себе вымышленные миры? Не отпустит себя? – засомневалась я.

- Может быть, он пытается таким образом найти утешение? – Стефания повернулась к Златобору.

- Отрада для исстрадавшейся души… - кивнул тот.

При этих словах Ратияр хмыкнул и покачал головой.

- Смотри, – он тронул меня за плечо и указал в сторону кустов, разросшихся у  окраины деревни. – Жрец.

Действительно, это был тот самый туземец, танец которого произвел на нас всех такое странное впечатление: завораживающее и в то же время гнетущее. Узнать его, впрочем, можно было только по обилию бус и браслетов. Их число не уступало тому, что было навешано щедрыми туземцами на нас всех, вместе взятых. Но теперь лицо жреца было покрыто сложным узором из каких-то переплетающихся символов, значение которых ускользало от меня.

Служитель божества  взобрался на возвышавшееся чуть в стороне от  площади нагромождение каменных глыб, воздел к небу руки, в одной из которых был зажат жезл, увенчанный изображением алого цветка, а в другой – черный обсидиановый серп с чуть иззубренным лезвием. Разговоры, смех, музыка моментально стихли. Даже неугомонные ребятишки – и те  замолчали, оставив свои забавы.

- Назовем царя  и царицу этой ночи! – громким пронзительным голосом провозгласил жрец. – Кто достоин великой чести? Кто желает стать избранником Жутко Доброго Па?

Он сделал паузу, во время которой все, кто только присутствовал на празднике, вскочили и в едином порыве выдохнули: «Я желаю!»

Я недоуменно переглянулась со Стефанией. Та пожала плечами. Кажется, из уважения к обычаям приютившего нас народа, следовало тоже присоединиться к общему энтузиазму,  но что-то останавливало.

- Кто из нас прекраснее прочих? Кто лучше других смог усладить этой ночью Жуткого Па? Кто потешил Доброгого Па? Кто тронул сердце Па-создателя? Кто повеселил Па-благодетеля? - продолжал выкрикивать жрец в тишине.

Каждый раз туземцы единодушно вскидывали руки, указывая пальцами в нашу сторону.

- Это Лира-танцо-о-овщица и Злат-белоголо-о-ов! – выкрикнул наши имена жрец и с радостным смехом ударил одним своим жезлом о другой. – Счастливые избранники, призванные Жутко Добрым П-а-а-а! Возрадуемся!

- Возрадуемся! – грянули в ответ туземцы. – Жутко Добрый Па доволен!

Не слишком хорошо понимая, как  следует реагировать, я приподнялась со своего места, чтобы поблагодарить за оказанную честь, но Ратияр дернул меня за локоть:

- Лира, сиди.

- Все еще не можешь признать свою ошибку, а, воин? «Стра-а-а-шные дикари!» - Златобор снисходительно посмотрел на воеводу. – Это неучтиво, не поблагодарить радушных хозяев за прием.

Он подал мне руку, вывел из-за столика, отвесил замысловатый  поклон, изящно поведя в воздухе правой рукой. Я повторила его жест, краем глаза наблюдая за Ратияром. Тот почему-то держался за меч. «Может, стоило к нему прислушаться?» - заскреблось у меня в душе нехорошее подозрение.

Тем временем меня и  Златобора обступила толпа улыбающихся и оживленно  переговаривающихся юношей и девушек. Они подхватили нас за руки, закружили в танце, увлекая поближе к жрецу.

- Вот они, услада Жутко Доброго Па-а-а-а! – превзойдя все мыслимые представления о возможностях человеческого голоса,  закричал жрец – и эхо его слов заметалось над деревней,  заглушая все остальные звуки.

Не переставая радостно смеяться, жители выстроились в две длинные шеренги по сторонам мощеной камнями дороги. Кто-то принес и раздал факелы.

- Идемте! – жрец простер оба своих жезла в направлении, куда убегала цепочка факелов. – Идемте к Доброму Создателю Па!

Пританцовывая, он спустился с возвышения, радостно рассмеялся и двинулся по дороге.  Несколько туземцев  увлекли нас следом, взяв за руки и не спуская с нас полных счастья взглядов. 

Восторженные выкрики  сопровождали наше неторопливое шествие. Женщины и дети швыряли в нас какие-то крошечные зерна и  пригоршни алых  ароматных лепестков, которые, оседая, покрывали одежду и волосы, точно  кровавые брызги. Дым и чад факелов только сгущали темноту ночи.

Кажется, теперь и оборотень почувствовал себя неловко. Он украдкой стряхнул в ладонь с рукава несколько зернышек,  разжевал…

- Это маковые. Хотел бы я знать, что подразумевал Ниэллар, создавая такое видение.

- Я тоже, - рассеянно прошептала я, отыскивая глазами друзей, затерявшихся в суматохе и толчее этой развеселой процессии.

Наконец я заметила Ратияра, который пробивался ближе к нам сквозь толчею, буквально волоча за собой припадающую на раненую ногу Стефанию. На какой-то момент я отчетливо увидела лицо ведуньи: залегшая между бровей складочка выдавала, что той приходится терпеть сильную боль. Но Аня изо всех сил старалась не отстать от воеводы, и во взгляде ее читалась тревога.

Вот этот-то взгляд и заставил меня окончательно осознать: творится неладное.

- Смотри,  - подтолкнула я локтем Златобора. – Наши!

Тот кивнул.

Деревья, заслонявшие обзор, вдруг расступились, и в темноте обозначился силуэт какого-то строения.

Это была сложенная из грубо обработанных каменных блоков огромная трехступенчатая пирамида.

«Лестница в небо», -  пришло мне в голову, но я тут же одернула себя. «Не о небесах должны быть сейчас мысли…»

В каждом из четырех углов  верхней ступени возвышалось по жаровне, наполненной полыхающими угольями, а между жаровнями стояли, замерев в неподвижности, четверо туземцев с длинными изогнутыми ножами в каждой руке.

- Что это, Златобор?

Тот отрицательно покачал головой.

- Не знаю. Может быть, храм?

Меж тем жрец на несколько секунд пропал из виду, оставив нас в кольце своих соплеменников, которые с радостными возгласами продолжали швырять маковые лепестки и  размахивать факелами.

- Слушайте меня, дети Жутко Доброго Па! Настало время отправить Царя и Царицу ночи в вечный сон, чтобы Создатель забыл свои печаль и одиночество! – пронзительный голос раздался  чуть ли не прямо с неба.

Я вздрогнула от неожиданности, подняла голову. Так и есть: увешанный бусами и браслетами жрец стоял на вершине пирамиды.

- Принесите сонный  напиток! – закричал кто-то сзади. Немедленно толпа расступилась, пропуская к нам со Златобором нескольких дюжих туземцев, двое из которых несли резные чаши с прозрачной жидкостью, а остальные сжимали в руках черные  обсидиановые серпы, такой же формы, как тот, что красовался на жреческом жезле.

- Вечный сон, вечное забвение, - прогрохотал над нашими головами жрец, - Тише, братья мои, пусть уход в сон наших гостей будет спокойным!

- Как там? Отрада исстрадавшейся души? Безобидные люди? – голос Ратияра отчетливо прозвучал в наступившей тишине.

- Что вы задумали? – Златобор заслонил меня плечом.

- Честь эта велика, о белоголовый чужестранец, - это заговорил вождь племени, выступивший вперед из толпы. – Многие отказываются от нее, почитая себя недостойными. Но вы можете не беспокоиться: ты и Лира-танцовщица! Мы убеждены, что Добрый Па будет рад вам в своих чертогах! Можете не сомневаться!

- Я не собираюсь к нему в чертоги! – оборотень потянулся было к закрепленным у пояса метательным дискам, но несколько сильных рук тут же схватили его.

Меня, впрочем, тоже. Я рванулась – но дикари держали цепко.

Один из них уже подносил к моим губам чашу с отравой, как вдруг что-то заставило его дернуться и осесть наземь, расплескав напиток.

- Лира, пригнись! – это была Стефания. В следующую секунду  второй ее нож  с хрустом вонзился в горло туземца, пытающегося «спровадить в сон»  Златобора.

Оторопев от неожиданности, те двое, что держали меня, ослабили хватку, и я сумела вывернуться и отскочить подальше, чтобы не мешать оборотню, который почему-то медлил с превращением.

Четверо с серпами – единственные вооруженные люди в этой толпе – почему-то не делали ни малейшей попытки навредить мне или Златобору, полностью сосредоточившись на Стефании и Ратияре.

- Аня, назад! – воевода принял мечом удар обсидианового лезвия, развернулся, пнул в живот некстати подвернувшегося  дюжего детину, выхватил  из чьих-то рук факел и ткнул им в лицо еще одному мускулистому туземцу, примерившемуся ударить ведунью. Туземец отпрянул, и Стефания, извернувшись  ужом, ушла в сторону от его кулака.

- Вот тебе! – завершая свое движение, она сумела достать каблуком другого дикаря, протянувшего к ней руки.

Не выпуская из левой руки факела, Яр взмахнул мечом – и один из воинов с серпом упал наземь. И не маковые лепестки – а настоящие кровавые капли скользнули в воздух со стального лезвия. Те туземцы, кто стоял близко, отпрянули от воина, вытирая лица.

Преодолевая отвращение, я выдернула один за другим Анины кинжалы из поверженных тел.

- Лови!

Тем временем воеводе  удалось отжать нападавших подальше от себя и Стефании. Закрепляя достигнутый успех, он вычертил в воздухе кончиком клинка широкую дугу, удерживая туземцев на расстоянии. Не останавливая движения меча, Яр размахнулся и метнул факел в соломенную крышу одной из хижин.

Сухая трава моментально вспыхнула. Налетевший порыв ветра перекинул пламя на соседнюю хижину. Раздался пронзительный детский  визг. Запричитали женщины. 

Толпа, только что решительно настроенная «упокоить» нас со Златобором, дрогнула и расступилась, подавшись к полыхающим зданиям.

Пользуясь моментом, Ратияр проложил дорогу к схватившемуся с четырьмя туземцами Златобору, ударил рукоятью меча по голове одного, подсек другого. Златобор разделался с остальными.

- Благодарю.

- Не за что, - сдержанно пробормотал воевода, озираясь, точно высматривая кого-то в толпе. – Лира, ты успела увидеть, куда делся жрец и те, что стояли наверху?


РАТИЯР

Мы со Златобором стояли спина к спине между ведуньями и толпой всполошившихся дикарей. Кто-то из них, потеряв интерес к «Царю и Царице ночи», бросился тушить пожар, кто-то в остолбенело стоял на месте, не сводя глаз с окровавленных тел, корчившихся на земле. И все же добрая половина жителей деревни, вооруженные кто факелами, кто просто выдранными из изгородей палками, плотным полукольцом окружали нас, вынуждая шаг за шагом отступать к стенам храма.

От толпы отделились трое туземцев, попытались приблизиться к нам на расстояние удара.  Двигались  они слаженно, точно на охоте, и действовали отважно  и решительно. Один отвлекал на себя Златобора, ловко уклоняясь от его выпадов.  Оборотень извлек из поясного чехла пару стальных дисковых бумерангов, которые, казалось, в его руках обретали самостоятельную жизнь. Их поединок походил на танец, красивый, но смертельно опасный.

В это время еще двое «охотников», с длинными отполированными шестами в руках, пытались добраться до меня. Сделав вид, что собираюсь атаковать,  я заставил одного из них развернуться и раскрыться для удара. Мой клинок, уже успевший этой ночью окунуться в кровь, описал длинную дугу, врезался в живую плоть. Раненый схватился за бок и отступил, оставляя своего товарища в одиночестве. Разделаться с тем уже не представляло труда. Перекат под ноги, взмах меча – и туземец, зашатавшись и недоуменно разглядывая фонтанчик крови, брызжущий из его бедра, сделал несколько нетвердых шагов в сторону и налетел на третьего «охотника», все еще танцующего вокруг Златобора.

Оборотень незамедлительно отреагировал: полоснув по лицу противника, он перехватил оба бумеранга в одну руку,  вырвал шест у начавшего оседать на землю дикаря, и резким ударом оборвал его страдания.

Схватка была окончена.

Теперь Златобор крутил перед собой трофейный шест, перехватывая его попеременно из одной руки в другую. Свист рассекаемого воздуха лучше всяких слов удерживал даже самых ретивых туземцев от попыток приблизиться.

Ситуация зашла в тупик. «Спровадить в вечность» нас было нельзя, но и мы не могли никуда деться отсюда.

- Надо прорываться, - проговорил оборотень, меняя направление вращения своего шеста.

Я не стал отвечать, чтобы не пугать ведуний: шансов на то, что мы сумеем невредимыми покинуть деревню, почти не было. Стефания все заметнее припадала на раненую ногу, Лирэя – я видел – готова была на многое, но возможности  ее были, мягко говоря, невеликими.

- Вот они, - голос Лиры был тихим, но странным образом перекрыл гул толпы, внезапно подавшейся назад.

Немедленно выяснилось, что ничего хорошего для нас это не означало. Те четверо  туземцев с ножами, которые стояли рядом с жаровнями на вершине пирамиды, спрыгнули откуда-то сверху – мне показалось, с верхушек обступивших храм деревьев, но я бы в этом не поклялся, - и тут же заняли выгодные для атаки позиции.

- Сломайтесь мои когти! – выругался Златобор. Мне не понадобилось смотреть на него, чтобы понять, как напряглись его мускулы и как он весь подобрался, словно бы для прыжка.

- Насчет когтей… Не думаешь, что самое время выпустить на волю грифона?

- Мы не можем, Яр, - ответила за оборотня Стефания.  – Сдается мне, это из-за вулаха.

Настала моя очередь сквернословить.

За спинами согнувшихся и оскалившихся, как ягуары перед прыжком, туземцев возник наш старый знакомец: жрец.

- Вперед! Чего вы ждете? – скомандовал он, и все четверо, выставив вперед ножи, способные потягаться размерами с моим мечом, бросились на нас. Я сумел парировать первый  удар, предназначавшийся мне, и удачно увернулся от второго, но третий, последовавший без всякой паузы, почти достал меня: лезвие скользнуло в опасной близости от горла.

Яростное рычание вспороло закопченный воздух  над деревней – и прежде, чем мы со Златобором смогли перейти в наступление, «ягуары» уже были вне досягаемости.

Через мгновение все повторилось: бешеный наскок, шквал отточено-быстрых ударов, от которых рябило в глазах, – и столь же стремительное отступление.

К третьему разу мы были готовы.

Перехватив мой взгляд,  Златобор дернул головой в сторону жреца и прянул навстречу врагам. Мне показалось, что за его спиной все же выросли крылья – настолько высоким и длинным получился его прыжок.

Приземлившись как раз посреди четверки «ягуаров», оборотень подкинул в воздух шест, выхватил и метнул  с обеих рук бумеранги, с протяжным гудением порхнувшие в ночь за добычей. Прежде, чем они  успели сделать круг и вернуться в руки оборотня, тот  подхватил падающий  шест и, словно копье, бросил его в грудь врага. В следующее мгновение бумеранги вновь оказались в руках хозяина.

Двое выживших «яруаров» оказались связаны схваткой со Златобором.

Не теряя времени, я бросился к жрецу, надеясь захватить его и вынудить отдать приказ об отмене жертвоприношения. Не тут-то было!

Служитель доброго божества вскинул к небесам руку с жезлом-цветком, а второй жезл, с навершием-серпом, наставил на меня. При виде этого «грозного оружия» я лишь усмехнулся, но, как оказалось, это было ошибкой.

На острие серпа зажглось и мгновенно  вздулось  красноватое пламя, вытянулось в длинную трепещущую ленту, - и вдруг метнулось ко мне, точно обретя самостоятельную жизнь.

С трудом увернувшись, я попытался достать жреца мечом. Выпад. Проход. Разворот, снова выпад. Мимо, все мимо!

Огненная лента, повинуясь воле колдуна, обвивала мой меч, жалила руки, норовила связать мне ноги, чтобы повалить на землю. Я колол и уворачивался, уворачивался и рубил. Выпад за выпадом, удар за ударом. Тщетно. Мне не удалось нанести противнику даже царапины.

Зато каждое прикосновение огненного хлыста причиняло мне невыносимую боль. Обжигающие удары не оставляли  следов на коже. Казалось, они проникали глубже, в самую душу, беспощадно выискивая уязвимые места: слабости, сожаления, тревоги – и с неотвратимой точностью били по ним, раз за разом причиняя поистине невообразимые мучения.

Этот поединок изматывал меня, выпивал силы.

- Яр, это морок! Наваждение! – прокричала Стефания. Кажется, она пыталась что-то подсказать мне, но я не был в этот момент способен уловить ее мысль.

- Что? -  я запнулся, сбиваясь с начатого движения, и сразу  поплатился за миг рассеянности: огненная волна захлестнула меня, парализуя волю и сковывая движения.

Я не сдержал стона.

В одурманенном болью сознании рождались одна за другой кошмарные картины: пепел на месте мирных уютных довбужских изб, детские крики, пронзающие голубое небо, обезображенное, точно шрамами, дымами пожарищ.   Истерзанные клочья чьей-то белоснежной шкуры… Испуганные глаза: серые, зеленые или синие?

И наползающая мгла беспросветного отчаяния от того, что я, Ратияр, мужчина и воин, не успел, не смог, не защитил…

- Закрой глаза, Ратияр! – Голос Лирэи серебряным колокольчиком пробился сквозь кроваво-мглистый туман, застивший мне взор. «Невредимая! Она в безопасности – до тех пор, пока я стою здесь и сдерживаю этого бесноватого дикаря,» - мысль эта, словно щит, отодвинула от меня огненную ленту, источающую страдание.

- Закрой глаза и найди его сердцем! Ищи сердцем! – продолжала кричать Лира, и я, кажется, понял ее.

Я опустил веки, усилием воли отодвигая прочь от себя все, что происходило на замощенной камнем площадке перед древним туземным храмом, посвященным жуткому и доброму Па. Здесь, в этом поединке, все это не имело никакого значения.

Важны были только Я и Он. Две воли, две сущности, две силы.

И мы сошлись.

Наваждение отступило, освобождая измученное сознание, оставляя после себя спокойствие и ясность мысли. Здесь, где одно сердце было наделено способностью видеть, жезл жреца был всего лишь палкой с каменным наконечником, а сталь меча – только сталью меча, и ничем больше. Это я был здесь воином, разящей молнией Перуна, а не туземец – служителем лицемерного божества снов.

Годами приобретаемое мастерство не подвело меня: клинок описал длинную плавную дугу – и я ощутил, как он слегка вздрогнул, натолкнувшись на препятствие, и потяжелел, проходя сквозь плоть врага.

Не удержавшись, я приоткрыл глаза, успевая заметить, как их рук жреца выпадает жезл, как рассыпается тысячей маковых лепестков огненная лента, как грузно оседает на землю безжизненное тело.



ЛИРЭЯ

Мы со Стефанией стояли у стен пирамиды и наблюдали, как бьются с туземцами Ратияр и Златобор. Все, что только можно было сделать в этой ситуации, они делали. И даже больше. Но положение наше от этого не менялось: десятки туземцев по-прежнему преграждали нам путь.

На площадку перед храмом выскочил жрец, вместе с четверыми телохранителями, которые незамедлительно бросились в бой. События начали развиваться с бешеной скоростью.  Я увидела, как Ратияр схватился со жрецом, как удары огненного хлыста сплелись с холодными росчерками закаленной стали. Похолодев от ужаса, я, кажется, что-то кричала воеводе – и жрец упал, пронзенный мечом…

- Святотатцы! – мгновение повисшей тишины взорвалось чьим-то негодующим криком. – Убейте их! Убейте всех!

Ощетинясь выдранными из оград кольями, на нас напирали туземцы. Ни Златобор, ни Ратияр, успевший прийти в себя, не могли с этим ничего поделать: силы были слишком неравными.

Оставалось только попятиться. Несколько шагов – и моя спина уперлась в холодную шероховатую поверхность каменного блока.

Стефания была совсем  рядом, я слышала ее прерывистое дыхание, по ее лбу катились бисеринки пота, выдавая, какого огромного напряжения стоит ей держаться на ногах. Мужчины стояли перед нами, готовясь принять смерть, до последнего защищая нас.

Чувствуя, как заполошно колотится  мое сердце, я нащупала ладонь Стефании, сжала ее.

- Я рада, что нам довелось повстречаться, сестренка, - прошептала Аня мне в ответ. – Ни о чем не жалей!

Она прощалась со мной, но вот так спокойно принять этого я не могла. В досаде я ударила кулаком левой руки по камню – и едва не вскрикнула, напоровшись на что-то острое.

- Что это?

Каменный монолит под нашими ногами вдруг завибрировал, сдвинулся с места и поехал куда-то в сторону. Чуть не упав, я отскочила в сторону, с изумлением наблюдая, как, приводимый в движение каким-то механизмом, огромный блок отодвигается, открывая проход, ведущий, судя по всему, вглубь храма.

- Давайте туда! – Стефания схватила за руку Ратияра, замешкавшегося у края уводящей под землю лестницы.

- Торопитесь! – Златобор, спустившийся последним, дернул выступавшее из стены кольцо, от чего блок, перекрывавший вход в подземелье, вернулся на свое прежнее место.

Мы погрузились в темноту.