Неопознанная тяга душевного происхождения прижала меня у ветхой церквушки на окраине города. Я приложился к тротуару, заглушил мотор и впал в задумчивость. Наконец, решительно толкнул дверцу и вышел.
Ступал, как на голгофу. Казалось, иду не сам – кто-то невидимый тащит за шкирку. Не знаю кто, быть может, чувство долга, а возможно, сам Он.
Внутри сумрак. Захудалое помещение без намека на евроремонт - от серых стен с отваливающейся штукатуркой на сердце только скучнее. Людей нет ваще. “Эх, мы, недоверцы, - хмыкнул я. - Позабыли о Боге, от того и Русь на коленях! А мудрость проста, ума не надо много: мы о Нем не вспоминаем, Он - о нас не печется. Вот так, Русь, получай шиш и не гоношись... Слава Ему, Богу, хоть я вовремя врубился - лежать бы сейчас в бетоне...”
Я приблизился к алтарю, поглазел на Него. Впервые тогда его увидел в натуре. Опечалился сперва.
- Нда-а-а... не ариец, тут уж ничего не попишешь, - пробормотал было я, но быстро опомнился: «Варюшку захлопни, губошлеп! Нашел о чем распространяться... да еще в Его храме. Ну, еврей, подумаешь... Он не виноват!»
Потом я решил: пожалуй, и думать не стоит, ведь если Он всемогущ, то мысли мои - не тайна. А это не очень разумно, чего доброго, обидится, перестанет спонсировать мою фортуну.
- Сорри, Боже, - извинился я вслух, а для подстраховки постарался не думать совсем.
Черная тень. Я безуспешно силился впасть в религиозный релакс, когда она выплыла неизвестно откуда, с фланга, и стала бесшумно приближаться ко мне. Автоматически насторожившись, я попытался разглядеть ее боковым зрением, но темно в Божьем храме. Рука нырнула под куртку, нащупала за поясом ствол: «Кто это? От Быка?.. А если нет, чего он крадется?..»
Я резко повернулся, вскидывая пушку.
- А! - взвизгнула тень и встала.
- Ой, ё-ё! - расстроился я. - Что ж ты так крадешься, батя! Я тебя пришить мог!
Батюшка перекрестился вслепую.
- Уберите, уберите... это, - заблеял его голосок.
- Да убрал уже, - ответил я, солидно оправляя полы куртки. - Извини, что напугал, но ты, сам виноват, нельзя так к людям приближаться, - отчитал я безответственного отца. - Как дитя малое, честное слово. Я не могу знать, что у тебя на уме, правильно?
Приглядевшись, обнаружил, что передо мною взаправду дитятя. Бугор оказался совсем молодым пацаном с рыжим пушком над губой, явно младше меня. В армии он был бы салагой. Под моим чутким руководством.
Я снисходительно осклабился:
- Испугался? Не дрейфь... Тебя как кличут-то?
-Отец Иоанн, - неуверенно представился он.
«Ого! - взвился я. - Еще вчера, небось, Ванькой-встанькой ходил, девок по общагам тискал, а нынче, поди ж ты - отец Иоанн! Чудны дела твои, Господи…»
Мое хорошее настроение скончалось, едва я помянул имя Господа. «Твою мать, - опамятовался, - вечно тебя не в ту степь... Ну, молодой, ну, отец, ну, Иоанн. Не с твоими понятиями в бизнес Господа влезать! Надо, значит, так было! Ты раб Божий, или не раб?!»
Я посерьезнел, соглашаясь, - раб. Потоптался на месте, пытаясь сообразить как нужно вести себя вести в божьем храме, но так ничего и не выдумал. Вспотел только, провел по шее ладонью.
«Черт! Вот интересно, жать ему руку или нет?.. И ваще, как называть батю: обязательно с титулом, или можно просто Иваном?.. А если обидится? Проклянет на хрен, мало не покажется...” Непраздные вопросы, а ответов нет. В церкви, верняк, свой этикет, а я ваще не в курсе. Какой в тюрьме - знаю, какой в армии, какой в братве... А в церкви?
Пока я мозг пучил, батя пришел в себя, милостиво улыбнулся:
- А тебя как зовут, сын мой?
«Сын! Какой я тебе сын! Да и какой ты мне отец! Нет, Господи, я так не могу! Дьявол, снова...»
- Тьфу, тьфу, тьфу, - поплевал я через левое плечо от греховных мыслей. “Это меня черт искушает... Отстань! Это... изыди!” - Тьфу, - еще раз - контрольный.
Но по мимике, напротив, было очевидно, что опять не вмастил.
- Извини, отец... Иоанн. Винни-Пухом... снова извини, - поправился, - Вениамин я... Раб Божий, - отрекомендовался, как легло.
- Здравствуй... Вениамин. - Он уже из последних сил держался, чтобы не проклясть. Я видел. - Что привело тебя, сын мой?
«Глупость, - впервые разумно подумал я. - Глупость меня сюда притащила. Как обычно…»
Зачем, в самом деле, поперся? Что ему ответить? Во-первых, я сам не знаю. Во-вторых, как сказать - не знаю. Сейчас чего-нибудь ляпнешь, опозоришься в очередной раз, потом поклоны бить замучаешься...
Не видя выхода, я решил повторно извиниться и уйти подобру-поздорову. Но священнику, вероятно, по уставу положено привечать “рабов”. От Вани не скрылись мои мучения, почуяв себя крупным авторитетом в области связи с Богом, он приосанился:
- Я вижу, что-то терзает тебя, сын мой. Скажи просто, как есть. Не бойся, Бог милостив.
Слова его воодушевили. Я уточнил:
- Правда?
- Говори, - подтвердил отец.
- Ладно, я щас. Только не обижайся, если в молоко стрельну - с непривычки, - решил я извиниться заранее. Подошел поближе, склонил к нему физиономию, зашептал:
- Если честно, я ваще тут в первый раз. Ну, в церкви. Сам понимаешь, обстановки не знаю, от этого путаюсь и могу не то сморозить. Я даже когда молюсь, то иногда... мат лезет, - признался я, как на духу.
Священник вздрогнул, но сдержался. А из меня уже так и перло - слишком долго молчал.
- И еще, я слова молитвы не знаю, поэтому сам придумываю. Это ничего, как считаешь?
- По тексту... желательно, - прокряхтел батя.
- Да это ежику понятно! Но, я думаю, не страшно. Ведь для Него главное - суть, правильно? Чтоб Он тему схватил. Если Он не знает, чего ты хочешь, как же тогда угодить тебе, правильно? А если Ему хотя б своими словами поведать, то Он исполнит всё точь-в-точь, тютелька в тютельку. Без понта говорю - проверял, - подкрепил я честными глазами. - Веришь?
Батя постепенно начинал приобретать тот цвет лица, который был у меня, когда я пучил мозг. Теперь его время соображать, как следует себя вести. Я же окончательно расслабился - «отец Иоанн», в сущности, формальность, и зацикливаться не стоит. Мы с ним русские люди, неужели не сговоримся по-человечьи?
Моя длань интимно легла на его плечо. “Можем и подружиться, - прикидывал я втихаря. - А чо, - до Бога ближе будет...”
- Слушай, Ваня, ты давно священником пашешь? - поинтересовался я напрямик, поскольку самый короткий путь между точками А и Б... По школе помню.
Батя подтянул пасть.
- Я, - сказал он, вежливо снимая длань, - не пашу, сын мой. Служу я. Богу и людям. Так о чем ты хотел попросить?
Мне бы оскорбиться и уйти, а потом еще жалобу накатать самому патриарху, но беда в том, что пацан я принципиальный - не люблю проигрывать. Раз смиришься, потом от этой вредной привычки не отвяжешься,
- Ладно, не дурак - усек, - тоже перешел я на официоз. - Только, отец Иоанн, я предупреждал... В смысле, не компетентен я, и...
- Сын мой! - начал терять священник терпение.
- Ну, всё, всё. Вот скажи, как та штука называется, которая, чтоб хорошо было.
Он задумался.
- Кому?
- Тому, кого заказываешь.
Он еще задумался
- Э-э... болен кто-то, о выздоровлении помолиться хочешь?
- Не, не, - замахал я руками. - Он уже всё, с концами, о выздоровлении не надо - не поможет. Наоборот, чтобы ему там, - кивнул я в потолок, - всё путем было. Сам понимаешь, от меня-то какая, гм-м, кхе-е... благодать. Срам один. А ты как надо сделаешь, профессионально.
- Заупокойная, - понял священник, лицо его посетила предусмотренная уставом скорбь. - Назови имя преставившегося. О ком молиться?
Я замялся.
- Он не то, чтобы преставился... То есть, он не сам. Может это и не важно, не знаю... Да убили его, короче!
- Убили? - ахнул отец.
- Ну, - просто подтвердил я. - Распяли.
- РАСПЯЛИ?!
- Ну. На кресте.
- КАК?!
- Ну, блин, как! Обыкновенно. В церкви работаешь, как на кресте распинают не знаешь? Сюда, значит, гвоздь, потом сюда, - начал я объяснять.
Батюшка скоропостижно перекрестился трижды и закатил глаза, в исступлении мотая головой:
- Господи! Что делается, Господи!..
Мне тоже не помешало бы перекреститься, но не запомнил как, куда и сколько раз. На улице потренируюсь, тогда уж...
- Делается, батя, делается, - только и смог поддакнуть я.
Мы скорбно помолчали в пол. Так полагалось, видимо. Затем отец Иоанн очнулся и посмотрел на меня.
- Как все-таки имя преставившегося, сын мой? За кого молиться?
- Христос.
-КТО?!!
- Христос. Который Иисус. Да вон он, - показал я на алтарь, - висит. Хочу, батя, чтоб не обижал его никто. И ваще. - Я быстро извлек бумажник, достал зеленую сотню, едва заметно подмигнул священнику. - От чистого сердца. Он - мне, я - Ему. Ты тоже в накладе не останешься… Аминь?