Это было на солнечном юге, куда мы приехали с сыном, где ласковое тёплое море, где бездонно высокое небо отражается в бездонном море – две бездонности друг против друга. Я приехала с маленьким сыном, муж уехал далеко за границу собирать материал для книги и писать мне бесконечные письма про высокие снежные горы, про холодное северное море, про причудливые тайные фьорды. Наш ребёнок играл на скрипке, было трудно нам найти квартиру. Ведь не всякий вынесет звуки, извлекаемые детскими руками из капризных, натянутых, тонких непослушных под детской рукою тел струн, рождающих звуки, иногда случайно внезапно становящиеся музыкой не сразу. Я ничем не могла помочь сыну, мой малыш шёл один той дорогой, я следила, чтобы детские руки выполняли указы педагога, но указы оказались ложью, и ребёнок искал путь в потёмках. Мы меняли хозяев комнат, проживя два-три дня, объясняя, что нельзя не заниматься летом, чтобы руки не забыли скрипку, чтобы скрипка не забыла руки, чтобы музыка не умерла.
И тогда совершено случайно нас подобрала балерина, когда мы занимались в парке, чтобы никому не мешать. Балерина была седая, она жила в райском саду с мужем. Муж правда спал всё время, пьяный в дощатом сарае, а она управляла райским садом своим. Виноград у неё рос поверх крыши, урожая она снимала по три за год, растила столько овощей и фруктов, что не знала куда их пристроить. У неё было два сына, оба жили в столицах России, она посылала им фрукты, вина, варенье и соки, которые сама отжимала, варила и приготовляла. Остатки возила на рынок и отдавала жильцам. Балерина полюбила моего сына. Она слушала непослушную скрипку, иногда танцевала Сен-Санса «Лебедя» - юными ногами под мудрой седой головой.
Она была славная Хозяйка, а Хозяином была её собака. Собака странной породы по имени Шарик-Дружок. Это была длинная собака, но не похожая на таксу, с толстой спиной и брюхом, с толстым шерстяным животом, с длинными висячими ушами, с лохматой болоночьей мордой, с весёлым смеющимся ртом и с розоватым хвостом. Дружок-Шарик ходил по дорожкам, снисходительно глядя на женщин, рычал на пьяного мужа, следил за порядком во дворе, он ловил цыплят непутёвых, сбежавших от кур из загона, приносил их в зубах обратно осторожно, не портя им крылья и и вылизывая слабые тельца. Дружок-Шарик любил покушать, спокойно, размеренно, степенно. Его всегда полная миска стояла под навесом во дворе. В миске были деликатесы – Дружок-Шарик не ел что попало, он был очень и очень разборчив и внимателен к людям и к еде.
Иногда приходили гости – пьяный товарищ мужа и его трёхногая собака, девочка по имени Сука, облезлая и без хвоста. Сука всегда голодала, она по помойкам побиралась, когда дома спал её хозяин, и она не ходила за ним. За ним она всё время шла следом, не отставая ни на шаг. Смотрела влюблёнными глазами, во всём покорная ему. Потом мне рассказала балерина как собака стала трёхногой, как собака стала безхвостой – это случилось зимой, зимой, когда нету туристов, когда очень мало денег, когда злы и мужья, и жёны, когда мужья пьют беспробудно, а жёны ищут доходы. Однажды, напившись как обычно, хозяин собаки Суки решил её поучить. Он взял топор острый и отрубил ей ногу, а хвост отрубился случайно, захваченный вместе с ногой. Собака страшно заорала, сбежались мужики-соседи. Связали, скрутили безумца на деревянный пол. Жена его в ужасе бежала, трясясь, крича и причитая. А женщины сидели тихо, спрятавшись по своим домам.
Никто не подумал о собаке, никто не оказал ей помощь, никто не привёл к ней врача. Собака три недели скулила, плакала, выла, стонала, не ела, не пила – лежала под высоким крыльцом. Однако, через три недели она зализала раны, на ней зажило как на собаке, она оказалась живучей. Но это её не научило как нужно относится к палачу. Она была преданной, верной, любящей и терпеливой. Боже! Какое уродство такая собачья любовь! И как это Бог допускает, чтоб так вели себя люди? И почему это терпит глупый собачий Бог?
Во двор к нам приходили гости. Мужчины садились за столик, пили горькую водку и кляли горькую жизнь. Они говорили долго про то, как мир ужасен, про то, какие злые люди, про то, что снова нет денег и надоели жильцы, особенно женщины-дети, особенно те, что со скрипкой… Но эти мужские разговоры были нам с сыном непонятны, и мы уходили на море, где тёплые солнечные камни грели бесплатно наши спины, где море бесплатно ласкало наши усталые тела, где воздух так густ и влажен, что можно ничем не питаться, а жить только солнечным светом и любоваться на чаек. Вечером мы возвращались, тихонько пробирались к дому и закрывались на ключ.
Собака по имени Сука шла тотчас же к Шариковой миске и всё без остатка съедала к удивлению Шарика-Дружка. Он позволял это Суке – ведь он был добр, великодушен, лизал ей облезлую шею, а вот щенков ей не делал, чтобы не портить породу…
Ночью они уходили, муж балерины-хозяйки шёл спать в свой сарай дощатый, а балерина смотрела с грустным упрёком им вслед. Потом она тихо стучала в комнату, где мы жили с сыном, и я к ней всегда выходила, ведь сыночек мой накрепко спал. Мы долго сидели на кухне, долго сидели – молчали, потягивая Амаретто, сладкий дамский напиток – немного, одну лишь рюмку, чтоб заглушить тоску.