(иллюстрация Вячеслава Строкова)
За далёкима морями, за широкима краями, на гольном просторе да на высоком угоре вкопаны кверху комлями стоят двенадцать столбов деревянных…
Столбы все ошкурены да обожжены, а на столбах эфтих дюжина двенадцатисажённых венцов сложены… На венцах поставлены самцы, по самцам кинуты слеги, в слегах зажаты курицы, по курицам идут потоки, в потоки заделан тёс, тёс сверху сведён в шшипец, под шшипец затолкан конёк, а на нём — охлупень лежит на сороки-стамики пришит.
Из эких венцов собрана клеть. К той клети подпёрта друга клеть, где помешшаются двор да поветь. Проёмы в клетях колодами окосячены, а поперёк стен брошены балки матичны. Под клетью — подклеть, над клетью — чердак (называется – вышка), за клетью — улица. На улицу выпушшены концы, на выпусках держатся гульбища с крыльцами.
Получилась изба. Изба стоит за забором, забор закрыт на заворы. В избе мосты из плах набраны, на шкантах… На белом мосту стоит печь чёрна, кочергой подпёрта. Над печью — воронцы, на воронцах — хабарцы (али — полати), на полатях — ухваты да лопотьё. Под печью — опечье, за печью — голбец, в голбеце сидят два лиха — гобьян с обдерихой.
В печи — шесток, над шестком — кожух, за шестком — устье, за устьем — свод, под сводом — под, на поду есть кон, на кону стоит црён, в црену том спрятаны клюци…
Кто клюци найдёт, того гобьян задерёт!
ПАТЬКА - УРАС
Жил на моём веку ишше в экой избы кондовой один мужик пустоголовой. У нас-то его Патькой прозвали, а погошшаны кликали Урасом. Пошто – Урасом? А потому-как пошла у него надысь кровь носом.
Пошто пошла-то? Да сунулся Патя утресь на полати — сушшика покоцкать, стал тамо-ка пакшами своими всяку заваль разгребать, пыли-то ему в нос и набилось. Тужился он чихнуть, ан — не вышло! Вышло лишь у него из левого носу пузырь мутной надуть. Хотел он его рукавом придавить, да не поспел, пузырь-от вперёд лопнул.
Дёрнулся с испугу Патя да и саданулся затылком об матицу! Очухался и заохал: «Ох, ё-о! Заворины-то я пошто даве не заправил на кольё, вереи-то полы остались!» А на кальи у Патьки бугирь выскочил. Да, кровь-то, она из носу враз ужо и закапала.
Ему бы нать головню к бугирю-то прижать да нитку шерстяну на горло намотать, а он принялся на шолныши самовар ставить. Льёт Урас воду вёдрами, а самовар всё порозной. Опомнился ужо, скажённой, когда под ногами захлюпало — воду-то он всю с перепугу в трубу самоварну выпрастал! Разлилось по мосту пятно чёрно-саженно!
Хотел он воду ту ухватом в црён согнать, да ума не хватило кочергу к ухвату приладить, штоб ловче чёрпать было. Сбегал тогда Патька на берег за вёслами, выставил в прилубе к опечью корыто тёсано, сел в нём и сидит — вёслами гребёт да сам себе песни орёт, а поёлы-те и забыл постелить в корыте, заполошной.
А вода-то не ждёт, всё так мимо црёна и течёт: с шолноши — по прилубу, с прилуба — в голбец, из голбеца — в горницу, в горницы — по половицам… И ушла своим ходом скрозь шшели в подклеть.
Подхватил Урас црён и полез в подклеть, куды вода делась, посмотреть. Ан, темно в подклети — только ветер в продух свишшет, да шшели сверху светят. Глянул Патя: «На! Што этта у меня плахи-ти в полах опять разошлися?! Надоть бы их сплотить — клиньев в промеж обухом забить». И стал он обуха искать.
В ларях шарил — нет, в засеках лазил — тоже нет. На полках, в мешках, даже в ушате смотрел — нет нигде, одне токмо мыши с шишами в потёмках шоркаются да шебаршат. Сколь развелось паразитов! Нормальны-от люди, те заговорами нечись-то разну из дому выводят, а Патька удумал сетьми загорОдить подклети, штоб выловить всех эфтих тварей заразных.
Выбрался Урас весь недовольной с подполья: црёном гремит, носом швыркат да глазами по сторонам зыркат. Правился он сходу в чулан за снастями попась, да поблазнило, болезному, буде засел в чулане-то гобьян злобной. Пялится из угла на него одним глазом, когтями кривыми сучит да скыркат, рылом свиным сопит да фыркат, хари страшны корчит да рогами о сундук стучит.
А Патьке некак с гобьяном рядиться, того гляди — все шиши с подполу разбежатся. Нашарил он скорынья в потемни да как принялся зыцять – по црёну скорыньём стучать. Гобьян сполошился: шасть из чулана на мост, по мосту на взвоз, со взвоза по гульбишшу и ускакал прочь - ишши-свишши теперь его!
Кинулся Патя гобьяна того догонять да токмо руки-то он зря сильно растопырил. Разошёлся с размаху в косяк, да и застрял так на передызьи в проёме. Ему бы руки вместе свести али боком встать на порог, а он взялся со злости ворота с поставов выворачивать. Так с полотном снятым и стоял стоймя, полоротой, пока руки не отнялись. Бросил Патя воротину держать и думат: «Как же я теперь без рук-то корову доить стану?!» А корова уже мычит — как чует! Ись просит.
Побрёл Патька во двор на поветь – сена для коровы надербать, бредёт – вздыхат, поперёд себя црён ногами пихат. Сунулся он под стреху, глядь, а там, на пятрах у сушил, шулихон гнездо себе соорудил из граблей и вил. Руки-те сами к вилам и потянулись! Увидал, Урас, што руки-то целы: всё сено с повети на радостях выметал, во двор выкидал, пол вилами подмёл и бежать скоре во хлев к корове — обряжаться… А коровы-то в стойле и нету вовсе, одна токмо куча навозу под взвозом навалена!
Вспомнил Патя, што в прошлой год ишше успел корову-то продать! Делать неча, пополз Патька црёном навоз выгребать. Глядь — а у избы под взвозом две кривы лапы торчат берёзовы! Плюнул Урас с досады, выхватил топор из-за пазухи да давай им махать — лапы у избы рубить да приговаривать: «Койду прависся ты, идолица деревянна, ковылять на эких-то окольях?! Да долго ли терпеть ишше мне, шлянда окоянна, эфти твои выверты?!» А изба в ответ токмо крякат да охлупнем по челу брякат.
Выпал Патька весь из сил, пока лапы те срубил, смотрит — на! Вот он где, обух-то, — сзаду у топора! Обрадел, Урас, што нашлась потеря, да запамятовал, видать, олух, зачем смекал себе обух и побежал на задворки - ботву сеять. Ему бы нать поперёд заступ в сарае достать, а он уж топором вовсю машет — землю обухом пашет, комья граблями гонят, камни вилами цеплят! Всё поле так в упряк прошлогодней ботвой и засеял.
Упёхтался порато за целой день Патя и решил, што делать дел на сегодня хватит. Пошёл в избу, пихнул црён на шесток, сунул в него топор, забил в трубу помело (штоб змей-вобляной в печь не пролез), устряпался в саже весь, забрался на лежанку, укрыл ноги фуфайкой, сунул руки в печуры, уснул так и помер в одночасье… Пошто помер-то? Так, кровь ведь из него вся носом-то и вышла!
Да никако это и не враньё вовсе! Под осень из ботвы выросла брюква у Патьки на грядках, как арбуз, — больша и сладка. Мы ей всей деревней ели — токмо семечки летели! А котору не уели, ту порезали на ломти, выложили на противни, высушили на полатях да крошим теперь во флягу — ставим за печью брагу…
Где црён-то? Да вот те он — под угором в болоте на боку лежит брошен, ржавет!
* Урас – ушиб, синяк.