История это не моя. В том смысле, что не со мной она случилась. Слишком молод я был в то время. Рассказал ее лет тридцать с гаком тому мой старший товарищ и духовный наставник, взяв с меня слово, что поведанное мне сохраню в тайне. Но наставник мой умер, второй герой, вероятнее всего, тоже, поэтому навредить этим рассказом я никому не рискую. Сергей Николаевич известный журналист-международник, к тому времени, когда мы с ним познакомились, числился в пенсионерах. Побывав по роду деятельности во многих странах, он был буквально напичкан разными случаями. Великолепный рассказчик, Сергей Николаевич завладевал вниманием окружающих целиком и полностью. Слушать его было истинным удовольствием. Происшествие, о котором я хочу рассказать, случилось задолго до нашего с ним знакомства. Я поведаю его так, как оно запомнилась мне. И повествование поведу от первого лица. Так удобнее. Единственное, о чем жалею, не удастся мне передать все очарование интонаций автора истории.
***
Это случилось в самом начале 60-х, во времена Хрущевской оттепели. Когда Железный занавес, окружающий нашу страну слегка прогнулся и пошел едва заметными трещинами. В том смысле, что проникнуть сквозь него стало чуть-чуть проще. Не всем, конечно. Меня, молодого, подающего надежды журналиста направили собкором газеты «Правда» в небольшую латиноамериканскую страну. Разумеется, я был членом Партии, беспартийным путь наружу был закрыт. В мою задачу входило освещение политической жизни страны. Посольства СССР в этой стране не было, только Торгпредство и связь с Родиной я поддерживал через него. Жил я в номере отеля, абонированном для меня редакцией.
В тот памятный вечер я, забрав в Торгпредстве свежую почту, сидел на открытой террасе кафе на берегу океана и, просматривая газеты, наслаждался относительной прохладой. Чашечка крепчайшего кофе и тонкая сигарилла создавали дополнительный комфорт. Свежей прессу можно было назвать с натяжкой. И «Правда», и «Известия», и журнал «Огонек» были месячной давности, однако новости воспринимались мною, как последние.
Я пробегал глазами собственную статью на развороте «Правды», когда боковым зрением заметил у себя за спиной незаконченное движение. Словно некто, проходя мимо, резко затормозил и остановился. Медленно повернув голову, я действительно увидел стоящего за спиной пожилого мужчину, скорее — старика. Взгляд его был устремлен на номер газеты, который я читал.
Старик был невысок ростом, худощав. Белая голова контрастировала с загоревшей до цвета умбры кожей. Картину довершали пышные и тоже седые усы. Незнакомца можно было принять за латиноса, но черты лица выдавали европейца. Он показался мне смутно знакомым, хотя знакомых европейцев в этой части света у меня не было. Если не считать, разумеется, сотрудников Торпредства. Я продолжал молча изучать незнакомца. Наконец он оторвал взгляд от газеты и, взглянув на меня, спросил:
— Вы из России? — и в ответ на мой кивок, уточнил. — Русский?
Я знал, что в Южной Америке живут белоэмигранты и их потомки, но судьба ни разу еще не сводила с ними. В голове мгновенно возникла идея написать очерк о жизни наших бывших соотечественников, заброшенных на край света.
— Присядете? — я приветливо указал на стул напротив. — Кофе?
— Спасибо. Лучше холодной воды, — говорил старик медленно, словно вспоминая полузабытые слова. Было заметно, звучание русских слов доставляет ему удовольствие.
Мгновение помешкав, старик опустился на предложенный стул напротив. Теперь я мог рассмотреть его более подробно. Он был действительно худощав, но не той худобой, что отличает изнуренных длительным недугом людей. Его габитус, сложение, выдавало человека, привыкшего к физическому труду на открытом воздухе. «Скорее всего — рыбак» — мелькнула мысль. Позже я убедился, что не ошибся. Как я уже сказал, центром притяжения на его узком лице были усы. Совершенно седые, пушистые, кончиками они заворачивались вверх озорными колечками, как хвост добродушной дворняги. В глазах, цвета скорлупы незрелого лесного ореха посверкивали веселые искорки.
— Вы тоже русский? — полуутвердительно спросил я. — Давно здесь живете?
— Давно, — кивнул головой старик и привычным жестом подкрутил усы. Я вздрогнул, чувство знакомости незнакомца усилилось. — А вы?
— Полгода. Я журналист, корреспондент газеты «Правда». Гражданин Советского Союза, — зачем-то уточнил я и, спохватившись, добавил, — Сергей Николаевич.
— Василий, — склонив голову, представился собеседник, — Иванович.
В голове щелкнуло.
— Уж не Чапаев ли? — нервно хохотнул я.
— Он самый, — старик был слегка удивлен. — Неужто помнят еще в России Чапая?
— Но как же?! Чапаев в реке Урал утонул. Его ранили, и он не смог доплыть до спасительного противоположного берега. Об этом и фильм знаменитый есть, и Фурманов роман написал.
— Димка, комиссар? Ну-ну. Стал-таки знаменитым. А тело утопшего Чапаева из реки выловили? Вот то-то. Не я это был. Я и плавать тогда не умел. Это уж здесь научился, океанская вода сама держит.
— А кто тогда? — глупо спросил я. — Ведь кто-то же плыл под белогвардейскими пулями?
— Плыл, — отозвался Василий Иванович и с минуту помолчав, сказал, — Ладно, слушай. Когда белые на нас в ту ночь напали, они кольцом окружили деревню, сонных били. Мало кто спасся, наверное. Мне в темноте удалось вместе с красноармейцем Трофимом Уржумовым, Царствие ему небесное, вырваться из окружения. Скатились мы с высокой кручи к Уралу, а дальше все — река. Плавать-то я не умел. Мне Трофим тогда и говорит: «Вы, товарищ начдив, сховайтесь в зарослях тальника, а я через реку поплыву, оттяну на себя внимание беляков». Да-а, так оно и получилось. Я в самую гущу кустов забился, а он — в воду и айда саженками махать поперек течения. Луна была полная, хорошо видел, как его пулеметной очередью накрыло.
— А потом? — спросил я, еще ничего не понимая.
— А что потом? Жив вот остался.
— Почему вы в дивизию не вернулись? Вы же не знали, удалось ли выжить Анке, Петьке, другим.
— Что за Анка? — не понял старик.
— Ну, как же. Пулеметчица ваша — Анка. Она все бои с вами прошла бок о бок.
— Ты что-то путаешь, паря. Я хотя всех девок в дивизии и не знал… Стюрка была, помню, стряпухой. Мария санитарка, потом эта… нет, не вспомню, лет-то сколько прошло. А Анки-пулеметчицы не было. Точно, не было. Я вообще девок до пулемета или винтовки не допускал. Не бабское это дело — убивать. Бабам жизнь новую производить на свет положено или лечить, как Мария. А убивать… Ты откуда про эту Анку взял?
— Из фильма, — растерялся я, — а фильм снят по роману вашего комиссара Фурманова.
— Давно подозревал, что большевики — сплошь брехуны, — покачал головой Василий Иванович. — Тот же Димка. Наврет, бывало, с три короба, а на деле оно совсем по другому выходит. Это я уж с годами понял, что нет лучшего мира, чем Царствие Небесное, а тогда он соловьем про Светлое будущее разливается, про новый мир, а я слушаю, варежку раззявив. А потом задумываться начал, это что же за люди такие большевики, что брата с братом столкнули, до смертоубийства довели? Это ради какого светлого будущего на костях своего народа? Смотрю на свои руки и кажется мне, что кровь людская с них капает. И до того мне горько и погано это стало, что решил покончить с этим. А тут этот бой. Отсиделся я в тальнике, а когда поутихло, стал к Черному морю пробираться. Через море в Турцию попал. Год почти там маялся — ни денег, ни языка. Три года в Париже. А потом вот и сюда добрался. Да так и осел. Рыбачить стал, женился на местной. Хорошая женщина, Терезой звали. Два года, как схоронил, болела. Детишков нам Бог не дал, видно в наказание мне за безвинно убиенных на той войне. Так вот и живу один, — Чапаев, а я уже не сомневался, что это он, замолчал, глядя куда-то за окоем океана.
— Василий Иванович, так может назад, в Россию? — осторожно спросил я.
— Нет, паря, какая Россия? Построили вы свое светлое будущее? Царство без угнетенных? — и пытливо заглянул мне в глаза.
И я, коммунист, не нашелся, что ответить.
— Вот видишь, порушили, а лучшее, похоже, отстроить ума не хватило. Ладно, пойду я, паря. Рад был с родной душой поговорить, — он оперся ладонями о столешницу, тяжело поднялся и пошел прочь медленной старческой походкой. Отойдя на пару метров обернулся и спросил:
— Правда что ли про меня кино сняли?
Больше я его не видел.
Какое-то время я носился с идеей написать большой очерк о судьбе человека, искалеченного гражданской войной, но потом понял, что тема — непроходная. Никто не позволит мне рушить образ легендарного Героя.
***
Сейчас я очень жалею, что в то время не поинтересовался, в какой стране южноамериканского материка произошла эта встреча. А теперь уж и не спросить. Хотя можно порыться в архивах газеты «Правда» тех лет и узнать из какой страны писал репортажи Сергей Николаевич. А значит и место последнего пристанища легендарного начдива.