На снимке: обложка книги Давида и Феликса Рахлиных "Руопись". Художник-оформитель Борис Захаров (правнук Давида Рахлина, внучатый племянник Феликса, внук Марлены Рахлиной). Давид Моисеевич Рахлин сфотографирован в Воркуте, ещё в лагере, в конце своего пребывания там (1956 г.); Феликс Давидович Рахлин - в период своего студенчества, незадолго до описанной в книге поездки к родителям на единственное за время их заключения свидание (1954 г.).
Титульный лист книги:
Давид и Феликс Рахлины
РУКОПИСЬ
План неосуществлённых воспоминаний отца
о тюрьме и лагере сталинских лет,
прокомментированный сыном
Из мемуарного цикла книг Феликса Рахлина
"Повторение пройденного"
Харьков
"Права людини"
2007
АННОТАЦИЯ
Эта книга написана в жанре если и не уникальном, то весьма редком: сын выполнил, насколько сумел, предсмертный замысел своего отца, восстановив по его рассказам и рукописи подробного плана основные события мемуарного повествования, которое бывший узник сталинского ГУЛага не успел написать из-за своей тяжёлой болезни и безвременной кончины.
Д. М. Рахлин (1902 – 1958) детство, юность, а частично и зрелые годы провёл в Харькове, служил в Красной Армии, преподавал в военных училищах и академиях, работал экономистом в проектных институтах. В 1950 году одновременно с женой Б. А. Маргулис был арестован, без суда приговорён (как и она) к 10 годам заключения в особом «исправительно –трудовом» лагере. В 1956 г. оба реабилитированы.
Их сын Ф. Д. Рахлин (р. 1931) по окончании педагогического института служил в Советской Армии, затем много лет работал в Харькове как журналист и педагог. С 1990 живёт в Израиле.
Фрагменты книги опубликованы в российском историческом и право- защитном журнале «Карта» (г. Рязань) № 45-46, 2006.
ОТ КОММЕНТАТОРА
От комментатора
Мой отец Давид Моисеевич Рахлин (4. 11. 1902, Белгород – 9. 2. 1958, Харьков) – один из миллионов советских, да и не только советских, людей, подвергшихся массовым репрессиям в сталинские времена. Одновременно с ним была репрессирована и моя мать, Блюма Абрамовна Маргулис (1. 8. 1903, Житомир - 26. 10. 1964, Харьков). Всего среди их ближайшего родства было лишено свободы (не считая исключённых из коммунистической партии и уволенных с работы по политическим причинам) не менее 11 человек, из которых. двое расстреляны.
Жизненный путь моих родителей был характерен для людей их поколения и социальной среды: комсомол – участие, на стороне «красных», в гражданской войне и в ликвидации разрухи – вступление в коммунистическую партию (отец – в 1920, мать – в 1921) – учёба в так называемом комвузе (коммунистическом университете), затем – работа и служба: у отца – служба в Красной Армии, преподавательская деятельность в военно-учебных заведениях, вновь учёба, на этот раз – в Институте Красной Профессуры, участие в авторском коллективе, выпустившем двухтомный учебник политической экономии; у матери – партийная работа в районных и заводских партийных комитетах Ленинграда.
После 1 декабря 1934, когда был убит Киров, начался разгон актива непослушной сталинскому диктату Ленинградской парторганизации,. Обоим всё чаще выказывалось недоверие в связи с числившимися в их партийных анкетах былыми «колебаниями в проведении генеральной линии партии», в которых неизменно и откровенно оба признавались при заполнении анкет и во время «партийных чисток». Наконец, в начале 1936 их переводят в Харьков, а при начавшемся обмене партбилетов исключают из ВКП(б) с огульными, клеветническими формулировками. При этом каждому из них ставят в вину «связь» друг с другом (!!!), а также с братьями, сёстрами, товарищами и друзьями, которые в этот момент также подверглись подобным или худшим гонениям – в том числе «за связь» с моими родителями... От матери в парторганизации потребовали, чтобы она отреклась от мужа – и тогда её, м о ж е т б ы т ь, не исключат. А его убеждали отречься от жены... Оба с негодованием отвергли такой «выход», не отказались также и от подвергшейся преследованиям своей родни и друзей.
После многих мытарств они устраиваются на службу: отец – экономистом в проектный институт, мать – бухгалтером на завод.
*
Прошло 14 лет. окончилась война. Родителям моим – под 50. Мать во время войны перенесла тяжёлую язвенную болезнь, отец – онкологическую операцию, едва не стоившую ему жизни. Оба измотаны жизнью и недугами, но продолжают интенсивно трудиться на своих скромных должностях: папу только что приняли на должность начальника планового отдела института «Облпроект», мама – бухгалтер «Гипростали». Оба награждены медалями «За доблестный труд...», на лицевой стороне которых вычеканен благородный усатый профиль гениального полководца, великого друга, отца, учителя и мучителя всех времён и народов.
К этому времени становится известно о новой волне репрессий. В 1946 арестовывают и осуждают заочным решением «особого совещания» друга моей сестры молодого поэта Бориса Чичибабина, считавшегося её женихом. В 1948 в Москве вторично арестовывают двоюродного брата нашего отца – И. Д. Росмана, который в 1937 был осуждён якобы за попытку «военного заговора», отбыл 10-летний срок, вернулся и почти добился реабилитации... Но его вновь хватают и ссылают в дикое сибирское пошехонье. В 1949, также в Москве, арестован родной брат отца – Абрам, который в 1937 тоже был «вычищен» из партии без репрессивных последствий. Теперь эти последствия воспоследовали, родители не могут не беспокоиться о своей судьбе, но... деваться некуда.
*
8 августа 1950 года пришёл их черёд. Арест обоих был осуществлён в одно и то же время, но - врозь. Возвратиться им было суждено лишь через несколько лет: матери – в 1955, отцу – в 1956.
В заключении, в воркутинском особом «Речлаге», начал отец обдумывать будущие тюремно-лагерные записки. Даже набросок их плана сделать он там не решался, но когда, уже в ходе хрущёвской «оттепели», разрешили свидания с находящимися на воле родными и я приехал к нему повидаться, он многое мне за 5 дней рассказал. Лишь через два года, в 1956, отпущенный из лагеря вследствие реабилитации, он отважился записать план своих мемуаров, сделав это в поезде Воркута - Москва, а потом, м. б., и в самой Москве.
Этот план записан в ученической тетрадке c «полями» и хранит следы той основательности, которая была присуща Д. М. Рахлину в любой работе. Можно без труда восстановить ход составления плана: сначала намечены были тематические разделы (некоторые из них пронумерованы: от I до VIII), а затем многие из них автор детализировал, записывая названия или содержание различных эпизодов. Некоторые разделы остались, однако, почти или вовсе не разработанными. Приехав в Москву, отец сразу же окунулся в житейские хлопоты, радостные встречи с родственниками и друзьями (некоторые из них тоже только что прибыли из заключения или ссылки), занялся своей партийной и военной реабилитацией, а вернувшись в Харьков, завяз в неприятной и трудной проблеме устройства на работу: власть имущие давали ему понять, что полная реабилитация полна лишь теоретически – и впору было заводить в мемуарах о мытарствах новую рубрику. Потом он, наконец, устроился на работу в «Гипроэнергопром» – на весьма запущенный участок и, по неистребимой своей добросовестности, вгрызся в дела, пока через четыре месяца не слёг в инсульте, от которого по-настоящему уже не оправился.
Во время долгой своей болезни он как-то раз показал мне эту тетрадь и с сожалением сказал, что вот, не пришлось осуществить замысел. Может быть, когда-нибудь после...
Но «после» - не было.
*
Много лет эта тетрадь хранилась у сестры, а я не то чтоб забыл о ней, но как-то не приходило в голову, что могу этот план прокомментировать и, если не опубликовать, то сдать в какой-нибудь архив. Всё глуше и глуше звучали упоминания о смрадной поре нашей отечественной истории... Правда, несмотря на это, под влиянием призыва Александра Солженицына я именно в эти годы «застоя» занялся собственными записками о пережитом, но мемуарные наброски отца оставались под спудом.
Их оживила весть о создании Мемориала памяти жертв сталинизма. Если будет создан историко-архивный исследовательский центр Мемориала, то я просто обязан отдать туда – пусть не оконченный, но кровью окроплённый труд моего отца. А поскольку о многих событиях он мне рассказывал, то всё, что только могу, я решил сопроводить своим комментарием, в добросовестность которого прошу поверить на слово – иного доказательства его правдивости у меня, пожалуй, что и нет. Впрочем, надеюсь, где-то есть «дело» моих родителей, протоколы их допросов, какие-нибудь бумаги об их пребывании в «местах»
(Примечание 2004 г.: Через несколько лет после того как были написаны эти строки, преемники бывшего ЧК – ОГПУ – НКВД – НКГБ – МГБ открыли архивы, и живущая по-прежнему в Харькове моя сестра получила возможность ознакомиться с «уголовными делами» родителей. А побывав у неё в гостях, и я прочёл выписки из этих «дел», хранившиеся в доме у моей коллеги по работе в Харьковском «Мемориале» Г. Ф. Коротаевой. От документов, однако, сохранились жалкие остатки: перед крахом Советского Союза хозяева Комитета Госбезопасности распорядились изъять и уничтожить наиболее существенные доказательства своей бандитской деятельности – в том числе, например, донесения и ябеды провокаторов и сексотов, протоколы допросов и т. д. Остались лишь маловыразительные «обвинительные заключения» и формулировки допросов, полностью совпадающие с текстом тех статей, под которые «подводились» репрессированные).
Название предполагавшихся записок отца – «грязная История» – придумано не мной – оно значится на обложке тетради и содержит, как мне кажется, двойной смысл: с одной стороны, конкретную нравственную оценку тому (вот уж поистине у г о л о в н о м у!) преследованию, которому в течение двадцати лет подвергался и сам автор, и его жена, их близкие и родные, множество других людей, а с другой - в этих двух словах характеризуются «этические средства» самой истории человечества, которая, как таковая, существует и развивается вне всякой этики. Однако для журнального варианта редакция «Карты» сочла необходимым заменить название, озаглавив публикацию просто «Рукопись». В книге я решил объединить оба заголовка.
Ощущение автором себя одновременно и субъектом, и объектом Истории придаёт замыслу отца, даже и в том неполном, чисто намёточном виде, определённый общественный интерес. Мне кажется очевидным, что он обдумывал их задолго до освобождения – во время своих тяжёлых лагерных досугов. Многие названные в плане эпизоды и положения мне известны: как упомянуто, он рассказывал мне о них во время нашего пятидневного свидания в июле 1954 года – мы сидели друг против друга в общей комнате наскоро выстроенного в лагере дома для свиданий, и с утра до вечера он выкладывал всё, что с ним произошло, начиная с момента ареста, - разлучались мы лишь на короткий ночлег. Ужасно то, что многого память моя не сохранила – или сохранила в отрывочном, полустёртом виде. Всё, что помню, комментирую так подробно, как могу и как подсказывает чувство меры. Хотел бы лишь предупредить читателя: некоторые факты, сценки и сюжеты, изложенные в моих комментариях, повторяются и в моих собственных записках, ранее опубликованных в Интернете или (фрагментами) в печати. Избежать этого было невозможно: речь и там, и здесь идёт о жизни одной и той же семьи.
Текст плана записок воспроизводится здесь полужирным курсивом, мои комментарии – прямым светлым шрифтом, после очередного раздела плана. Дописанные мной расшифровки авторских сокращений и предположительное прочтение малоразборчивых слов взяты в ломаные скобки, при этом сомнительное прочтение помечаю вопросительным знаком в ломаных скобках, а то, что не смог разобрать, оговорено пометкой «<нрзб>» На титульном листе – три даты: 1956, когда отец сделал свой набросок плана; 1990 – год написания моего комментария и 2004 – год перевода всего текста в виртуальный вид. Свою машинопись 1990 года я передал в архив московского «Мемориала» и в отдел редкой книги и рукописей Харьковской библиотеки им. В. Г. Короленко, где, по моим сведениям, её экземпляры бережно сохранены и доступны читателям. Тетради с оригиналом составленного отцом плана воспоминаний и с другими его записями хранятся в архиве Харьковского исторического музея.
* * *
Хочу от души поблагодарить всех, кто в разное время помог сохранить труд и замысел моего отца и донести его до читателей. Это проф. И.Я. Лосиевский (Харьковская научная библиотека им. В.Г.Короленко), Н.В.Лапчинская (управление культуры Харьковской обладминистрации), В. Булычева (Харьковский исторический музей), В.Каплун (Харьковская правозащитная группа), а также и все другие лица, одни из которых бережно хранили в течение без малого двадцати летмашинопись этой книги , помогли разыскать тетрадки с рукописью отца, другие отсканировали странички тех тетрадок для факсимильных иллюстраций. Сердечная им благодарность! Спасибо и моему дорогому соседу и другу Беньямину Винницкому, а также и сыну – Михаилу Рахлину, которые скопировали десятки фото для воспроизведения в книге.
В публикацию журнального варианта повествования внёс свой редакторский вклад член редколлегии российского журнала «Карта» (г. Рязань) Владимир Холмогорский – ему мы с читателями обязаны и идеей окончательного названия книги. Выражаю глубокую признательность сопредседателю Харьковской правозащитной группы Е.Е.Захарову – моему терпеливому редактору, а также, «по совместительству», племяннику младшего из авторов книги и внуку – старшего.
Мой святой долг – отдать здесь дань памяти и благодарности моей незабвенной двоюродной сестре Зоре (Зое) Разумбаевой за её посмертное материальное участие в издании этой книги.
* * *
Орфография в тексте отца при издании этой книги выправлена мною соответственно действующим ныне нормам. Отдельные отклонения от этого принципа оговариваются в тексте моих комментариев.
* * *
14 лет жизни в Израиле убедили меня в том, что даже здесь среди покинувших Россию людей есть охотники смягчить или приукрасить картину советских репрессий, тюремно-лагерный быт и нравы. Может быть, в комментируемых мною записках отца нет чего-то нового в сравнении с уже опубликованными мемуарами подобного рода, однако его воспоминания - ещё одно свидетельство очевидца, всегда в чём-то своё, неповторимое - и уже этим ценное.
Феликс Рахлин,
1989 – 2004.
Читать далее "грязная История. Предыстория" http://proza.ru/2011/06/20/948
(Здесь и далее в отсылках - заглавные пункты плана, составленного Давидом Рахлиным; запись его воспоминаний реконструирована сыном, Феликсом, в строгом соответствии с этим планом, в котором заглавные пункты с I по YIII выделены отцом, а остальные - сыном. Градации, детализирующие содержание каждого пункта, приводятся в тексте).