Еврейское счастье

               

          Была тихая, безветренная погода. Сказочным блеском сверкал в лучах предзакатного солнца, белой шапкой, вулкан «Вилюча». Океан, ласково урча, плескался у ног сидевших на отливной, песчаной полосе, людей. Их было трое. Начальник  ближайшей погранзаставы Николай Миронович, старшина Байдов и начальник ремонтной меж рейсовой базы Яков Михайлович. Стояла ремонтная база в бухте, представлявшей собой залив, открытый с востока. С запада, отвесная скала громоздилась стометровой высотой над приютившимся под ним поселком. К югу пойма реки, берущая свое начало от рядом стоящего вулкана, а к северу, небольшая песчаная коса, примыкающая к скале. На этой то косе и примостился поселок с двумя небольшими предприятиями: жиротопкой и крабоконсервным заводом. Ноздри щекотал терпкий запах, варившихся в ведре, крабов. Да… мечтательно произнес Яков Михайлович, - глоток хорошего коньяка совсем не помешал бы нам. – А к крабам бы он был куда как кстати, - подхватил эту блестящую мысль старшина. – Ишь размечтались, - с сарказмом произнес Николай Миронович, - Вам бы еще гастрономический магазин сюда. – А что, было бы совсем не плохо. – Опять заметил старшина. Вдруг, все обратили внимание, как в бухту, буксирный катер, заводит кунгас. Кунгас был необычным. На нем, к радости всех, был размещен плавмагазин. Нельзя было не заметить охватившего всех восторга. Везет же людям! Хозяйку плавмагазина Екатериной звали. Красивая женщина была с характером настоящей маркитантки. Пригласила она нас вечером в гости. Сидим, спирт пьем. Катюше всякие любезности говорим. Николай Миронович дифирамбы ей поет, все обнять норовит. Развеселившись, Катя и говорит: - Ты капитан со мной любовь не крути, там, на заставе, не иначе как твою жену заместитель тешит. Надо заметить, что из всей нашей компании только капитан был женат. И естественно, что отдавала Екатерина предпочтение старшине, двухметроворостому красавцу. После ее слов переменился в лице Николай Миронович, сразу отрезвел, требует у Якова Михайловича катер. Срочно. На заставу. Старшина Якова Михайловича под столом топчет, глазами молит, не допусти! Долго не соглашался, а капитан уже на «Вы» перешел, на свою пограничную власть ссылается. В результате, сломалось сопротивление, дал Яков Михайлович команду капитану катера доставить срочно на заставу капитана со старшиной.
            Остался Яков Михайлович с Екатериной, и вдруг, как током его прошило. Выскочил на причал, а на катере уже концы отдали. Не сознавая зачем, прыгнул он на борт катера.
             Небо как будто залито чернилами. Сквозь неизвестно откуда набежавшие тучи, луна даже не мерещилась. Стрелки часов в ходовой рубке перевалили за полночь, когда замелькали огни заставы. Прибой такой, что на аварийной, резиновой шлюпке с трудом на берег выбрались. Пост на берегу и у дверей домика начальника заставы, заставили молчать. Тихо зашли на веранду. Капитан привычно, кортиком, открыл внутренний засов. Дальнейшее было столь стремительно-неожиданным, что трудно описать. Яков Михайлович получил такой сильный и неожиданный удар от старшины, что на миг потерял сознание. Когда он очнулся, перед глазами предстала довольно живописная сцена: Старшина держал своего начальника заставы со скрученными за спиной руками. На полу у его ног валялся пистолет. А посреди комнаты стояли два человека в костюмах Евы и Адама, тщетно стараясь натянуть на себя медвежью шкуру, покрывавшую пол. Яков Михайлович с трудом узнавал в побледневших и искаженных страхом, лицах, жену Николая Мироновича и его заместителя, лейтенанта Буданова. Почувствовав одновременно комичность и омерзительность этой сцены, он решил вернуться, не дожидаясь развязки. Яков Михайлович не представлял себе в тот миг, насколько это развязка может быть страшной.
              Уже подходя к шлюпке, он почувствовал, как из-под его ног уходит земля. Раздался страшный грохот. Небо горизонтально перечеркнул огненный столб. Вскочив в шлюпку, он яростно погреб к катеру. С трудом, преодолев прибойную полосу он, едва не падая от изнеможения и страха, взобрался на борт. Тотчас, на полных оборотах ушли от страшного берега. В отчаянии, понимая свое бессилие, все сгрудившиеся в ходовой рубке, смотрели на клочок земли, только час назад светящийся мирными огнями заставы. Теперь его заливала огненная река. Заливала все живое, не оставляя после себя даже признаков жизни. Говорят, что после лавы растительность появляется только через пятьдесят лет.
           Извержение продолжалось. Через головы людей летели раскаленные камни размером с хорошую виллу. На палубе находиться было невозможно, лица сек раскаленный пепел. Дул восточный шквальный ветер. В бухту Вилюча идти было бесполезно и опасно. Зашли в более тихую и уютную гавань Ахамтен.
           После той, страшной ночи шторм бушевал еще неделю. Наконец, океан опять стал  ласковым и нежным. Он шуршал зачарованно накатом гальки и звенел радостным криком чаек.
          Мы вышли из гостеприимной гавани и взяли курс на свою  базу. Подойдя на расстояние видимости, мы не узнали поселок. Страшное это было зрелище. Вместо нашей базы и поселка бала совершенно чистая песчаная коса. Погибли сотни людей, некогда населенная людьми земля превратилась в пустыню. Сойдя на берег, не вдалеке от скалы, Яков Михайлович обнаружил остатки фундамента, с чудом уцелевшем фрагментом стены, под которым он увидел сапог с оторванной ногой, Других признаков жизни не было. А под водой, во время отлива, были отчетливо видны следы только что погибшей человеческой цивилизации: машины, станки, домашняя утварь, и все это было густо обсажено человеческими костями, которые шевелились от колебания воды и несметного количества крабов. Вдруг, один из матросов бросился в воду с борта катера. Когда Яков Михайлович подошел ближе, он с ужасом увидел как матрос, плача навзрыд целует череп. Это он узнал по золотым коронкам череп своей жены.
              Яков Михайлович долго, не отрываясь, смотрел то на матроса, то на безжизненный символ наивысшего Божьего созданья, человека.
              Что же со мной случилось? Почему я жив? -  Подумал он. Какой ангел хранитель вырвал его от женского тепла в ту роковую ночь? Что надо было ему на погранзаставе? Какая сила выбросила его оттуда? А может это и есть еврейское счастье? Кто знает?

            И уже здесь, в Израиле, спустя многие годы, он по-прежнему с тоской и нескончаемой грустью смотрит на безжизненный берег Средиземного моря, вспоминая свою бурную и полную опасностей жизнь