Холодило в движухе.
Подмороженные рученьки хлёстко раскачивались, чуть притормаживаясь, на плавных выпадах.
Ритм чётко исчерчивал фигуру па.
Танец прожирал внутрь, выкалывая насквозь волной звука вспотевшее тело.
Зеркало искривлялось под жёсткими лучами, разрезающего саунд, лазера.
Плачущие от накала окна вибрировали, казалось ещё немного и они осыпятся, словно хвоя с помертвевшей новогодней ели.
Лёгким пухом надувались движения резино-ватного организма.
Взгляд застекленел, и, будто миникамеры скрытого слежения, высматривал аппетитные куски живого.
Жажда и нежданное тепло, которое накрывает банным жаром всё тело.
Экстаз освещал ярко и необычайно контрастно происходящее, суетящееся вокруг.
Язык неугомонно выворачивал серебристый шарик пирсинга.
Усталость отлетела, тенью истошной, напрыгивающей на стены и разбивающейся при отрывистых вспышках освещения.
Действие неизведанно так исказило время, что удалось наконец-то обогнать незамедляющиеся стрелки.
Сознанию стало интересно, что чувствуют ежи, на иглах которых пригорюнились пронзённые грибы, даже не сами ежи, а нервные окончания их иголок - страсть как интересно.
А разум знал – скоро сексуальное соитие, и аморальное осязание этого будоражило кристаллической росой смазки.