Пейсах
Телефонный звонок. В трубке – голос жены Ефима Аркадьевича. Они давно не разговаривали. Тяжелое предчувствие сжало сердце, и оно заторопилось, словно хотело убежать от плохой вести. «О Господи! Господи!» - запричитала его душа.
- Что?! - выдохнул Вениамин Петрович, покрываясь испариной.
- Веня, ты меня слышишь? Мы с Фимой приглашаем тебя...
Следующие слова он уже не слушал – понял, что с Фимой ничего не случилось. «Идиот! Осёл! – набросился он на себя. – Почему ты такой псих? Почему всегда нужно ожидать худшего?» Его предчувствие не подтвердилось – и радость стала тормозить убегающее сердце.
- Я тебя слышу хорошо, - невпопад сказал Вениамин Петрович. - Повтори, пожалуйста.
- Мы с Фимой приглашаем тебя на Пейсах. В пятницу на пять.
Он поблагодарил. А когда успокоился, вышел на кухню, достал старую солдатскую флягу и сделал несколько глотков. «Стойкий рефлекс», - подумал он, сделав еще несколько глотков.
Празднование Пейсах... Эти забытые слова имеют вкус и запах, мудрость и красоту. В его детстве дорога к ним шла по Межигорской улице, начинающейся со знаменитого Контрактового дома и кончающейся одноэтажными домиками подольского захолустья. Родительский дом Вениного отца был последним на этой улице. За ним начинался луг.
- Цыц! - крикнул дедушка, и Шарик, радостно лаявший и норовивший стать на задние лапы, а передними измазать одежду гостей, стал негромко повизгивать и сдержанней выражать свой восторг.
После того, как бабушка наделила поцелуями маму, папу и Веньку, сели за стол. На столе, покрытом белоснежной скатертью, сверкала красивая пасхальная посуда. Закуски и вина ждали своей участи.
- Малыш, - пригнувшись к Веньке, сказал папа, - сегодня такой праздник, когда детям разрешается задавать много вопросов. Для начала спроси дедушку: "Чем отличается эта ночь от всех других ночей?"
«Боже мой, - подумал Вениамин Петрович, - как давно это было!»
В пятницу рано утром позвонил Ефим Аркадьевич.
- Веня, будешь проходить мимо базара – купи баночку хрена. Только без сахара – для кеары. Всё. Ждем.
Вениамин Петрович положил трубку.
- Для кеары... Для кеары... - задумчиво повторил он.
В центре пасхального стола по древней традиции стоит специальное блюдо особой формы. Называется оно кеарой. Что-то важное было связано с этим, но вспомнить он не мог.
Купив баночку хрена, он вдруг вспомнил, что на свадьбе у Фимы на столе была кеара.
В марте 1943 года дивизия, в которой воевал Веня Вайн, понесла большие потери, и была отведена в тыл. Для получения новой боевой техники и ее охраны была составлена команда, в которую попал сержант Вайн. Прошел слух, что технику будут получать в Горьком.
От Фимы давно не было писем. Перед самым отъездом, наконец, получил. Он был тяжело ранен, дело пошло на поправку, но месяца два еще будет находиться в госпитале. «Красива здесь Волга и Ока тоже», - прочел он в письме, и слова эти обрадовали его, потому что город Горький стоит в месте слияния этих рек.
Во дворе госпиталя несколько солдат разгружали машину. У заднего борта стояла симпатичная девушка в расстегнутой шинели и что-то записывала в толстую тетрадь. «Не может быть, - решил Веня, - чтобы она не знала красавца Фиму». И спросил:
- Сестрица, где можно найти сержанта Штейна?
- На улице, если догонишь.
Веня побежал к выходу.
- Эй! - остановила она его. - Он пошел к трамваю.
Толпа на остановке, прижавшись к трамваю, с трудом вдавливалась в него. Голова Фимы была у самой двери. И вот он втиснулся. Трамвай, позванивая, отделился от людей, оставшихся на остановке, и в этот момент Веня нашел на ступеньке место для ноги и, схватившись за поручень, повис на вытянутых руках. На каждой остановке он внимательно следил за выходящими. На одной из них, хромая, вышел Фима. Перешел через дорогу и, тяжело опираясь на палку, пошел по тротуару. Веня догнал его и в спину сказал:
- Пижон! Ты гулять без тросточки не можешь?!
Фима обернулся и несколько секунд ошалело смотрел на Веню, сомневаясь в реальности происходящего. Затем схватил его и закружил, словно в танце. Застонав, отпустил его и, массируя ногу, постоял несколько минут.
- Забыл, - сказал он. - Сейчас пройдет...
И стал сильно хромать. Часто останавливались. Перебивали друг друга, жестикулировали и дурачились как мальчишки. И говорили, говорили, говорили…
- Куда путь держим, воин? – наконец, поинтересовался Веня.
- Мы с тобой идем на свадьбу.
- В наше время свадьба?!
- Сумасшедшие – правда?
Они вошли в дом барачного типа и прошли по коридору мимо нескольких безмолвных дверей. Остановились у той, за которой слышны были голоса и музыка.
- О! - воскликнуло несколько человек, когда они вошли.
В небольшой передней Фиму обнимали и целовали. Сутулый, худой, как тарань, парень забрал у него палку и поставил в угол.
- Нечего притворяться. Здесь все свои, - пошутил он и увел его с собой.
Веня с трудом пристроил свою шинель на вешалке и вошел в комнату. Несколько пар танцевали. Две женщины возле патефона выбирали пластинки. Глянув на праздничный стол, он понял, что принесенный им сухой паёк будет очень кстати. На небольшом блюде, стоявшем в центре стола, лежали кусочек жареного мяса, яйцо, несколько перышек зеленого лука, какая-то смесь красноватого цвета, морковь и тертый хрен. «Это же кеара», - догадался он.
- О, кого я вижу! - воскликнул Веня, увидев киевскую знакомую Фимы. - Какими судьбами?
- Пути господни неисповедимы...
- Злата, помоги мне – я никого не знаю. К Фиме не подойдешь – его обнимают, и он занят. Здесь, знаешь ли, кто-то женится. А у меня подарок – сухой паек. Нес его Фиме в госпиталь. Кому отдать и кого поздравить?
- Меня...
- Тебя?! Поздравляю. Очень рад за тебя. И кто же он?
- Идем. Познакомлю с женихом.
- Вы куда это? - спросил шедший навстречу Фима. - Извини, что тебя ни с кем не познакомил, - сказал он Вене.
- Твой друг захотел, прежде всего, познакомиться с моим женихом.
- Ишь чего захотел! Садись, Венька. Узнаешь – упадешь. Я Злате много раз говорил: «Не связывайся ты с ним». А у нее другое мнение. Короче – я жених. Похож? И я тебя прошу – закрой рот. В конце концов, это становится неприличным. Закрой рот, поздравь новобрачных и отдай, наконец, свой сухой паек. Сколько можно с ним носиться?
- Самое большое потрясение за всю войну! - сказал Веня. - Поздравляю!
Он обнял их и поцеловал.
Когда сели за стол, общество назначило тамаду – секретаря комсомольской организации цеха, в котором работала Злата и большинство присутствующих.
- Митя, давай, - потребовали от него.
Митя встал, откашлялся и, как на собрании, сказал:
- Свадьбу считаю открытой... На повестке дня один вопрос: бракосочетание Златы и Ефима.
Эти слова привели всех в восторг.
- Слово предоставляется дедушке невесты Якову Михайловичу, - провозгласил он.
- Свадьба Златы и Фимы совпадает с еврейским праздником Пейсах – праздником Свободы. В этот день более трех тысяч лет тому назад еврейский народ освободился от египетского рабства. Это была Победа. Дай Бог всем нам дожить до светлого дня Победы над немецко-фашистскими захватчиками, а жениху и невесте жить в мире, любви и согласии, а когда придет срок – отпраздновать золотую свадьбу и на ней хорошо выпить и закусить. Горько!
Время сквозь звуки тостов и добрых пожеланий продолжало свой путь, и Веня все с большим беспокойством стал поглядывать на часы, потому что до конца увольнительной оставалось не более трех часов, а ехать нужно далеко. Он заметил, как Митя несколько раз посмотрел на него и, что-то спросив у Фимы, сказал:
- Товарищи! Командование Воронежского фронта прислало на свадьбу своего представителя. Слово предоставляется сержанту Вайну.
- Гвардии сержанту, - шутливо уточнил Веня. - Выпьем за то, чтобы будни вашей совместной жизни были не просто буднями, а буднями праздника. Горько!
- Вы молодец. Такое впечатление, что на фронте часто произносят тосты, - сказала девушка, сидевшая рядом. - Какое странное блюдо! – и показала на кеару.
- Оно не странное, оно – удивительное. На этом блюде лежат съедобные символы. Мясо напоминает о пасхальной жертве, которую приносили предки в свою Святыню – в Храм, и символизирует всесилие Бога, избавившего народ от египетского рабства. Яйцо, сваренное вкрутую, напоминает о том, что еврейский народ с каждым испытанием становится все тверже. О жизни в рабстве напоминает горькая зелень – вы видите перья зеленого лука? - ее нужно кушать вместе со смесью красноватого цвета – она похожа на глину, из которой заставляли евреев изготавливать кирпичи. Это была тяжелая изнурительная работа. Овощи, вот лежит морковь, обмакивают в соленую воду и перед тем, как съесть, произносят благословение. Терпкий горький хрен напоминает о горечи египетского рабства. Вот о чём рассказывает это удивительное блюдо. Его всегда ставят на праздничный пасхальный стол. И напоминает оно об исходе из Египта и разрушении Храма, и обращает сердца отцов к сыновьям, а сердца сыновей – к отцам. Так рассказывал мне когда-то мой дедушка.
- Очень интересно. Я даже не предполагала... А за что вы получили орден Красной Звезды?
- Вас зовут Люба? Любочка, это неинтересно. За всю войну я ни разу не танцевал. Разрешите пригласить вас?
Они кружились в вальсе. Они танцевали танго. Они садились за стол и снова шли танцевать.
- Я вам очень благодарен, - сказал Веня. - Когда вернусь на фронт, буду рассказывать о том, что мне довелось танцевать с Любовью. И буду вспоминать вас... Сожалею, но мне пора. Ехать далеко – в Балахну, а времени в обрез.
- В Балахну? А мне в поселок Калинина.
Им было по дороге. И сорок два последующих года, кроме военных лет, они шли по одной дороге – до самой Любиной смерти...
День был солнечный. По случаю праздника небо надело свой лучший наряд – голубой. Вениамин Петрович тоже приоделся. Он шел по весенним улицам вместе со своим Счастьем – внуком Петькой. Этот маленький человечек олицетворял для него самое дорогое, что есть на земле. Ему хотелось целовать, забавлять, угощать и делать все, что хочет это удивительное существо.
Когда они пришли, вся многочисленная семья Штейнов была в сборе. В передней, глядя в зеркало, Вениамин Петрович надел кипу и увидел в себе своего дедушку – Арона-Шимона Вайна, а в Петьке – себя. К удивлению своему Вениамин Петрович заметил, что и говорить начал с интонацией своего дедушки.
- Друзья мои, - сказал он, когда все сели за стол, - прежде, чем мы приступим к празднованию Пейсах, предлагаю отметить событие, которое произошло, если считать по еврейскому календарю, ровно пятьдесят лет тому назад. Одним словом – горько!
Золотая свадьба плавно перешла в празднование Пейсах. Ефим Аркадьевич по-прежнему восседал во главе стола, но уже был другим – он вел свою небольшую паству по пути, на котором обозначены вехи в виде традиционных блюд, песен, благословений и символов, по пути, на котором каждый черпает в прошлом объяснения современной жизни.
- Малыш, - пригнувшись к внуку, сказал Вениамин Петрович,- сегодня такой праздник, когда детям разрешается задавать много вопросов. Для начала спроси дядю Фиму: «Чем отличается эта ночь от всех других ночей?»
«Эта эстафета длится тысячелетия, - подумал Вениамин Петрович, - и будет длиться вечно».
Старые друзья
Как было уже неоднократно, Вениамин Петрович со стеклянным грохотом поставил свою добычу на песок.
- Салют рыбакам!
Ефим Аркадьевич оглянулся.
- Ого! Самородков стало больше, - отметил он.
- А где твои рыбные косяки?
- Ты вовремя пришел. Они на подходе, - пошутил Ефим Аркадьевич.
И вскоре начался клев. И пошла работа. Такое бывает раз в жизни, а, может быть, и вообще никогда не бывает. Похоже на то, что в темной глубине реки рыбы становились в очередь и терпеливо ждали, а некоторые, особенно молодые, нахально лезли вне очереди... Старики устали от монотонной радости.
- Ты помнишь прошлый улов? Так этот в пять раз больше! - отдуваясь, сказал Вениамин Петрович.
- Ты что – спятил?! Можешь сглазить...
Но было уже поздно – клев закончился, и остались только воспоминания о небывалом успехе.
- Старый осел! - закричал Ефим Аркадьевич. - Болтун! В пять раз больше, черт бы тебя побрал...
- Фима, ты хочешь надорваться? Нужно ловить столько, сколько можно унести.
И Вениамин Петрович был прав: они были вынуждены оставить бутылки. Закопали их и место обозначили большим камнем. Тяжело груженные, они часто останавливались для отдыха.
- Еще несколько таких уловов – и мы станем миллионерами, - сказал на одном из привалов Вениамин Петрович.
- Если я стану миллионером, - мечтательно сказал Ефим Аркадьевич, - отдам в починку всю обувь.
- Фима, ты никогда не станешь миллионером! У тебя нет размаха. Я не только починю обувь. Я куплю себе новые туфли – они сейчас стоят как две мои пенсии. Куплю Петьке штук двадцать шоколадок: каждый месяц они дорожают. И это еще не все! Я куплю на базаре мясо и сделаю голубцы – с ребрышками, как делала моя мама... Ты знаешь – в нашем возрасте долго ждать глупо. Нам Бог послал такую закуску! Торжественный ужин назначаю на завтра. Начало в восемнадцать ноль- ноль. Форма одежды – повседневная. Настроение – праздничное...
Подготовку к торжественному ужину Вениамин Петрович начал с раннего утра. Вой сирены – такой звук издавал старенький пылесос – возвестил всему дому, что в двенадцатой квартире идет генеральная уборка. Он почистил рыбу. В крупной щуке обнаружил икру и засолил ее. Долго колдовал на кухне, ведомый двумя важными составляющими кулинарного таланта – интуицией и опытом.
Когда пришел Ефим Аркадьевич, стол был накрыт. Рыба была представлена в трех видах: жареная, фаршированная и заливная. Она была украшена листьями салата, белыми с бордовой окантовкой ломтиками редиски, кружочками моркови, тонко порезанными красными пластинками свеклы. Запотевшая бутылка водки и кувшин с охлажденным напитком возвышались над этим совершенством.
- Рыбный день! - торжественно провозгласил Вениамин Петрович, пропуская гостя вперед.
Ефим Аркадьевич замер на пороге комнаты.
- Боже мой, а вдруг это сон?!... Начнем побыстрее: сны дело ненадежное, - сказал он, снимая пиджак и закатывая рукава рубашки.
Они любили и умели покушать. Знали толк в напитках, но при дружеских встречах предпочитали водку: она, их неизменная спутница военных лет, навевала воспоминания и приближала к ним молодость. И поминали погибших друзей поименно.
Потом, когда пришла первая сытость, и легкое опьянение сделало их романтиками, рассказывали о необычных случаях из жизни и, хоть знали эти истории, с интересом выслушивали друг друга, переживая минувшее вновь и вновь.
Вениамин Петрович снял со стены гитару и прошелся по струнам. Когда каждая откликнулась, наиграл мелодию и запел. Ефим Аркадьевич подключился. Его бас и баритон Вениамина Петровича сливались в один удивительный по тембру голос. Они наслаждались пением – таким, каким оно было в молодые годы. Песнями они перелистывали годы своей жизни.
В давней давности молодые парни Веня Вайн и Фима Штейн были неразлучными. Фима пел, а Веня аккомпанировал ему на гитаре и подпевал. «Братья Вайнштейн» – так объявляли об их выступлении на концертах художественной самодеятельности.
Однажды их пригласили в филармонию к «самому» товарищу Брилю. Он предложил им перейти на профессиональную сцену и подумать о псевдониме.
- Хорошо бы, - сказал он, - вместо «Братья Вайнштейн» ну хотя бы «Братья Винокамневы».
Веня ответил:
- Можно, конечно. Но не нужно. Как бы вы, товарищ Бриль, отнеслись к предложению перевести вашу фамилию на русский язык и стать товарищем Шляпой?
Спустя два месяца началась война, а на фронте псевдонимы были не нужны...
Ефим Аркадьевич любил бывать у своего друга. Он покидал шумный «ковчег», как называл свой дом, и с удовольствием отдыхал в тихой «келье» Вениамина Петровича. Им было хорошо вдвоем. Любили играть в шахматы. Заводили часы. Тщательно выставляли стрелки на них. Садились в кресла. Если было темно, включали торшер. И уходили в игру – мир выдумки, фантазий, надежд и огорчений, удачи и невезения, взлетов и падений. В ней можно было победить и проиграть, любить и ненавидеть, быть гордым и униженным, героем и трусом. А в промежутках между баталиями пили чай или кофе и наслаждались беседой. Так было и на этот раз. После ужина они сели в кресла, и пошла игра.
«Шахматная партия, как жизнь, - размышлял Ефим Аркадьевич. - Но в отличие от нее можно прожить несколько отдельных жизней. И каждая из них никак не связана с другими».
- Веня, сколько ты прожил жизней за свою жизнь? - вдруг спросил Ефим Аркадьевич.
- Детство, школа, война, - начал считать Вениамин Петрович и продолжал загибать пальцы. – Получается шесть…
- Полное совпадение. Я тоже насчитал шесть, а это наша седьмая жизнь.
Ефим Аркадьевич не умел проигрывать: очень нервничал, забывая, что это всего лишь игра, огорчался и ругал себя нещадно. После проигрыша он долго сидел с обиженным лицом. Вениамин Петрович к поражениям относился спокойно, но играл азартно и часто рисковал.
- Что мы не можем с тобой по-братски поделить, так это победу, - сказал Ефим Аркадьевич, выиграв первую партию.
Он противопоставил всем авантюрным наскокам противника взвешенную и рассудительную игру.
- Нужно провести допинговый контроль, - проворчал Вениамин Петрович. - Здесь явно дело нечисто. Я тоже приму допинг.
Он достал из холодильника охлажденный напиток и сделал несколько глотков.
- Ну, теперь держись, Фима!
Это была вдохновенная борьба. Успех и удача капризно переходили от одного к другому. Малейшая неточность могла привести к поражению, но этого не случилось, и наступил мир. Ничья. Несколько минут старики, остановив часы, продолжали молча сидеть в креслах.
- Силен ты, парень! - нарушил тишину Вениамин Петрович.
- И ты хорош, - отвечал Ефим Аркадьевич. - Что ж ты, друг мой, не взял коня на эф-четыре?
- Нужен мне твой конь, - засмеялся Вениамин Петрович, - когда у меня своих коней полная конюшня? А вот от пешки ты напрасно отказался – я бы тебе показал пешкину мать! Лишить меня такого удовольствия! Ты хоть понимал, что тебя ждало?
- Не было времени понимать. Но я знал, что это не к добру. Живи, пешка, - решил я.
- Не к добру! Живи, пешка! – передразнил его соперник. - Ты этим нанес огромный ущерб отечественной шахматной мысле. Да простит тебя бог за потерянную навсегда красивейшую комбинацию.
Ефим Аркадьевич подошел к письменному столу. Взял несколько книг, лежащих на нем.
- Увлекаешься историей? Раньше не знал за тобой такого.
- На днях прочел реферат доклада американского историка профессора Гордона. Название доклада: “Катастрофы государств как последствия антисемитизма”. Как название?!
- Только за название можно присудить Нобелевскую премию, - ответил Ефим Аркадьевич.
- Он делает анализ причин политических, экономических и военных катастроф и приходит к выводу, что между этими катастрофами и вспышками антисемитизма есть прямая связь, причем степень ненависти обуславливает тяжесть катастроф. Приводит множество примеров. От падения Римской империи до наших дней. Ни одна страна мира, изгнав евреев, не становилась успешной. Но самое главное – он приходит к выводу, что дело вовсе не в евреях, а в концепции. Просто причинность на примере отношения к евреям становится более наглядной. Смысл такой: если титульная нация или значительная часть её в каком либо государстве проявляет ненависть к любым представителям национальных меньшинств, она ущербна и обречена на неуспех. Почему? Потому что главной целью считает не достижения вершин науки, искусства и техники с использованием потенциальных возможностей всех народов, живущих в стране, а возвышение своей нации за счёт уменьшения значимости других.
- Венька, кого дуришь?! Американский профессор Гордон – псевдоним некого Вениамина Вайна. Ты – гений, и Нобелевская премия по праву должна принадлежать тебе.
Пришло время прощаться. По давней традиции Вениамин Петрович, погасил свет. Спичка вспыхнула, как озарение. Зажег свечу. Каждый из них с грустью подумывал о том, что никому неведомо, сколько еще раз суждено вот так посидеть. В старости, как на фронте, в любой момент всё может случиться. Им обоим запрещалось курить, и они не курили, но прежде, чем расстаться, выкуривали одну сигарету на двоих. Завитушки дыма витали над ними. И мысли витали. Они стряхивали пепел. Стряхивали грустные мысли. И улыбались друг другу.
- Ну, мне пора. Поздно, - сказал гость и, кряхтя, встал.
За окном темнело. Стали зажигаться вечерние огни. По улицам блуждали зажженные фары и тлеющие огоньки стоп-сигналов. Фонари тусклым светом высвечивали темные отсыревшие стены домов, мокрый асфальт и надоевший дождь. Чтобы лучше видеть, Вениамин Петрович приблизил лицо вплотную к стеклу. Ефим Аркадьевич вышел на улицу. Укрывшись от дождя черным кругом зонта, медленно пошел в сторону автобусной остановки. Вениамин Петрович, глянув на часы, засёк время, чтобы через час позвонить и узнать, как он доехал. Когда помыл посуду, вытер и поставил ее на место, раздался телефонный звонок. Глянул на часы. «Для Фимы рановато», - подумал он.
- Докладывает гвардии старший сержант в отставке Штейн, - услышал он. - Прибыл на место. Какие будут указания?
- Отдыхайте, сержант. Конец связи.
А завтра они войдут в еще один день седьмой жизни…