Ночной директор

             
               

     Пенсионный возраст Николая Степановича пришелся на конец века. А правильнее было бы сказать -  на конец света. Вся жизнь пошла вверх тормашки. Раньше он поднимался по трудной тропе, ведущей в гору, и надеялся с ее вершины увидеть манящий горизонт коммунизма. Во всяком случае, был уверен, что внуки его уж точно доживут до светлого будущего. И вот почти у самой вершины неожиданно налетел безжалостный шквал, закрутил, завертел, вмял в снежную лавину и бросил к подножию. Вот так и оказался он у разбитого корыта жизни.
     Раньше Николай Степанович был работником районного масштаба, исколесил вдоль и поперек станицы, хутора и села, был в курсе дел колхозов, совхозов, рыболовецких хозяйств, перерабатывающих предприятий и строительных организаций. Теперь ареал его жизни ограничен треугольником – собес, базар, поликлиника. Место отдыха – отполированная поколениями жильцов скамейка возле подъезда своей «хрущевки». Это не осадное сидение казаков у стен турецкой крепости. Здесь, как на вокзале, все ждут прибытия. Но не поезда, нет, их поезд уже ушел. Они ждут прибытия почтальона с пенсией. И встречают его, как дорогого гостя, как синюю птицу счастья. А пенсия у всех почти одинаковая: 2500 – 2800 рублей в месяц. Да, низко летает «птица счастья» пенсионеров. Но несмотря на такое тощее довольствие, животик упорно мешает застегивать брюки, завязывать шнурки, а ведь он давно относит себя  к  числу  вегетарианцев.   Чудно! Значит, сказывается возрастная полнота.
     Может быть, Николаю Степановичу было бы обидно, что судьба обошлась с ним так круто. Но он видел, что все его коллеги – ровесники оказались в одинаковом положении. Многие незаметно сменили модную шляпу на черную приплюснутую кепку « а ля Лужков». Забыли про изящные галстуки. Рубашки с открытым воротом, из-за того, что отскочили пуговицы, демонстрируют седые завитки бывших черных волос на груди. Сандалии на ногах уже не кажутся анохранизмом моды. В очередях в поликлинике,  в парикмахерской их «стригут под одну гребенку» - пенсионеры. На рынке, покупая помидоры, Николай Степанович тоже торгуется за каждый полтинник. Оплачивая покупку, он уже не стесняется отсчитывать на ладони десятикопеечные  монетки.
     Перебирая мелочь, Николай Степанович каждый раз удивляется, как много на его ладони пересекающихся линий. Но он не умеет читать линии судьбы. А потому и не знает, что она еще преподнесет ему. Идти к хироманту стесняется – не то воспитание, не то образование, да и просто не любит всякую чертовщину.
     Никогда, ни в каком сне он не мог представить, что будет сторожем, да еще в родственной организации, где молодые сотрудники принимают его за обычного посетителя.
     Став ночным  директором, как в шутку называют себя сторожа, Николай Степанович в силу особенности своей работы обрел оплачиваемое время для созерцания  созвездий и ночных размышлений. Постепенно адаптируясь к новым условиям, он понял, что его угнетенная душа может возродиться в творческом плане, как возрождается биополе после болезни. Пример тому показала моложавая, жизнерадостная блондинка, раньше работавшая здесь «ночным редактором». Ему рассказали, что она не скучала на ночном бдении. Как одаренная натура, сочиняла лирические стихи, писала душевные очерки о простых людях Приазовья. Со временем издала поэтический сборник и книжку очерков. Как плохо мы знаем друг друга, как примитивно судим о них по внешности, по возрасту, по социальному положению, думал Николай Степанович, когда узнал, что его коллега, тоже пенсионер со стажем, участвует в хоре Дворца культуры
 и является членом городского литературного объединения. По его утверждению, он, общаясь с молодыми дарованиями, молодеет душой, не чувствует своего солидного возраста. А он вместе со старушками, как пень, сидит возле подъезда и ждет почтальона, как манну с неба, поругивая правительствоза то, что медленно повышает пенсионное пособие.
     В одно из дежурств Николай Степанович принес с собой бумагу, авторучку итальянского производства. Думал что-нибудь сочинить. Но разбудить музу не удавалось. Он рисовал на листке какие-то квадратики, треугольники, окружности, рожицы. Ничего путного в голове не рождалось, как будто из нее все выветрилось с тех пор, как он оказался в армии не востребованных пенсионеров. Он вертел в руках авторучку, легонько щелкал  нею по зубам, держал ее, как сигарету, во рту, откручивал колпачок, смотрел, сколько осталось пасты. Долго не мог сфокусировать свои мысли, как будто линзу подменили бутылочным стеклом.
     Из меланхолического состояния  его вывел неожиданный телефонный звонок в дальнем кабинете. Пока он дошел и снял труку, на том конце провода перестали звонить. Он вернулся на место, размышляя, кто бы это мог быть. А через минуту снова позвонили, но по другому телефону. Оказалось, ошиблись номером. Опять помешали сосредоточиться. Затем что-то громыхнуло за окном. Сторож прильнул к стеклу, прикрыв глаза ладонью от света, но ничего не мог разглядеть, стекло казалось черным, как  копирка. «А меня с той стороны, наверно, отлично видно. Получается, я – ночная мишень,  причем беззащитная»- подумал он.
     Так родился сюжет. С этой мысли и началась работа над рассказом философского толка «Ночная мишень». Сюжет был прост, и повествование получилось короткое. Но оно послужило для него той твердой опорой, благодаря которой удалось перепрыгнуть глубокий жизненный ров.
     Были и другие рвы. Предстояло преодолеть еще одно невидимое, но ощутимое препятствие. Николай Степанович, скромный по натуре человек, в первые дни чувствовал себя, как новичок в классе. Не привык он с первого знакомства выпячивать свою особу, подчеркивать какие-то заслуги. Может быть потому седовласый и неразговорчивый сторож как-то не воспринимался молодыми сотрудниками. Им, творческим личностям, просто не было надобности как-то воспринимать сторожа, не имеющего никакого отношения к их интеллектуальному труду.
     «Я вроде бы и есть, но как бы меня и нет, как снимок на еще не проявленной пленке» - размышлял Николай Степанович. Он, конечно, понимал и знал по собственному опыту, что человек, сидящий у компьютера и погрузившийся в творческий процесс, может находиться где угодно, только не в этом вот вращающемся кресле. Он может взглядом упереться в тебя, но просто не видеть твоей фигуры, как мы не видим водяных знаков на деньгах, пока не посмотрим на просвет. И все же, где-то в подсознании, поселилась виртуальная мышка и все скребет, скребет: «Раз сторож, то никому не нужен, никому не интересен?»
     Прошло много времени, пока, наконец, его стали величать Степанычем. Этим несомненно подчеркивался его возраст и явно выпячивалась культура обращения, ведь тут работают интеллегентные люди. Он был уверен, что его молодые коллеги  все равно не знают ни полного имени, ни фамилии. Им достаточно было отчества – Степаныч.
     И когда в газете стали появляться его корреспонденции, рассказы, они долго не догадывались, кто их автор. Трудно было представить, что это их сторож. Обыкновенный пенсионер. Вот он листает подшивку газет, внимательно читает их материалы, придерживая двумя пальцами старые очки. Да еще и улыбается. Интересно, что он там нашел смешного?
     Только через полгода все стало на свои места. В коллективе все узнали, что Степаныч – ветеран труда и кое-что смыслит в газетном деле.                - Степаныч, а чему вы улыбались, когда читали наши материалы, которые перед праздником были напечатаны?- выпытывали молодые журналисты.
     - Это я смеялся над собой. Вспомнил, как сорок лет назад я готов был видеть свою фамилию на всех полосах. Да редактор строго отучал от излишней славы. Подписывал материалы всегда псевдонимом, если их оказывалось хотя бы два в одном номере.
     - Чего же плохого в том, что журналист отличился высокой творческой активностью. Пусть все знают, что он владеет разными газетными жанрами,-возразили ему.
     Степаныч посмотрел поверх очков на парня с вызывающе пестрым галстуком и сказал:
     - Нет ничего плохого, считает заслуженный ветеран,  когда в будний день идет по городу в кителе, увешанном до пояса наградами. А встречные думают, что это не очень скромно с его стороны. Надеюсь, вы не обидитесь за мою притчу?      
     Прошло некоторое время. Степаныч вошел в трудовой ритм, почувствовал персональную ответственность за доверенный участок работы и добросовестно выполнял свои обязанности. Теперь он не сидел на скамеечке и не ждал почтальна. Однажды соседи, которые целыми днями забивали «козла», спросили у него:
    - Старина, ты куда спешишь на ночь глядя?
    - На службу, я ведь теперь работаю, - с достоинством ответил Степаныч.
    - Да ты не идешь, а летишь, как пчела на мед. Так на работу не ходят. Она ведь не волк, в лес не убежит,- подначивали любители домино.
      Женщины - соседки тоже отметили, что у него уже нет шаркающей походки и полнота растаяла, как сугроб весной. Степаныч обрел второе дыхание жизни и больше не воспринимал себя ночной мишенью. «Журналист меняет профессию», вспомнил он то далекое время, когда это было модно.

                В