Уйти навсегда

 

Колька хохотал и повизгивал, качаясь на папиной ноге.

Нога была большая. Обхватив её руками, Колька смотрел на отцовское лицо, которое то опускалось, то взмывало вверх, и при этом воздух обдувал Колькины щёки, а в животе становилось щекотно.

Мама стояла у кухонного стола и резала ножом толстые, ярко-зеленые перья лука. Иногда она поглядывала через открытую дверь на Кольку с отцом и улыбалась.

Однажды она стояла вот так же у стола, а Колька хлебал борщ из тарелки. Мама, задумавшись о чем-то, смотрела сквозь миски и стол, и нож замер в её руке. Кольке захотелось чем-нибудь похвастаться, удивить маму, чтобы она порадовалась, какой он взрослый уже – четыре года! - и отчетливо, в полной тишине произнёс слово, которое слышал от старших мальчиков, когда они возились с дохлой крысой на дворе. Но мама не обрадовалась, а наоборот, долго ругалась и, стуча перед его лицом ножиком по столу, кричала, что отрежет Кольке язык и бросит кошке, если он будет говорить такое. Кошка смотрела из угла холодным, неприязненным взглядом, а Колька плакал, обмирая от ужаса…

Но сейчас всё было здорово, и мама улыбалась, глядя на них.

Колька взвизгнул еще раз и хохоча, вцепился в папину штанину, готовясь взмыть вверх, но тут нога остановилась. Папа сказал:

-  Ну всё… Слезай, Николаша.

Колька схватился руками крепче и потребовал:

-  Ещё!

Нога покачала его,  в этот раз совсем немножко, и снова остановилась.

-  Хватит, Николай… У меня ведь нога не железная.

Отец встал с дивана, но Колька обхватил его колено обеими руками и стал кричать так громко, как только мог:

-  Качай, качай, качай!

Отец слегка поморщился. Мама строго сказала:

-  Коля, прекрати! Папа устал. Побаловался, и будет.

Кольке так хотелось повторить, продлить эти замечательные мгновения - папа качает Кольку, он хохочет, а мама улыбается, глядя на них из кухни. Поэтому он крепко держал папу за штаны и что было сил тащил обратно к дивану.

Но отцовская рука больно взяла его повыше локтя и отодвинула в сторону.

Колька скривился, широко открыл рот, несколько секунд постоял беззвучно и разразился оглушительным плачем. Отец покосился на него, хотел что-то сказать, но потом передумал и вышел из комнаты.

Колька, увидев это, принялся кричать еще громче. Мама подошла и положила Кольке руку на голову, но он отскочил в сторону и, наклонившись вперед от натуги, закричал сквозь слезы:

-  Не люблю ва-ас! Не люблю!! Уходите!

-  Почему мы должны уходить? – возразила мать. – Это наш дом.

-  Тогда… тогда я от вас уйду!! Плохие! Не хочу с вами жить, не хочу!

Мать пожала плечами:

- Напрасно ты так…

- Ничего не напрасно! Плохие! Уйду, вот увидите!

В дверях комнаты появился отец.

-  А ты хорошо подумал, Николай?

-  Хорошо! – выкрикнул Колька. – Уйду от вас, навсегда уйду!

-  Ну что ж, раз ты так решил… - отец серьезно смотрел на него. – Тогда иди.

И чуть отошел в сторону, освобождая дорогу к двери.

Колька,  продолжая выть, размазал сопли по лицу. Он понял, что дело принимает плохой оборот.

Родители молча смотрели на него. Надо было как-то спасать положение. Взгляд Кольки метнулся по комнате и уперся в настенный ковёр.

-  И ковёр заберу с собой!

Отец чуть подумал, кивнул:

-  Что ж, бери. - и посмотрел на мать. – Помоги, пожалуйста…

Внутри у Кольки сжалось… Он понял, что всё пропало, и заплакал горше прежнего.

Отец между тем отцепил от стены ковёр, скатал в толстую трубку и поставил рядом с рыдающим сыном:

-  Держи, Николай…

Тот, содрогаясь от плача и судорожно втягивая воздух, обхватил руками тяжелый шершавый рулон и с трудом потащил в прихожую. Кое-как запихал босые ноги в сандалии, с громким воем ткнулся в высокую, обитую дерматином дверь, и обернувшись, посмотрел на родителей.

Мать, увидев опухшие глаза Кольки и струящиеся по его лицу слезы, дернулась было, но отец остановил её.

-  Коля! Ты мужчина?

Колька, сдерживая рёв, протолкнул сопли внутрь и кивнул. Отец покачал головой:

-  А раз мужчина - отвечай за свои слова. Иди…

И толкнул толстую входную дверь.


Колька вышел во двор, волоча тяжкий ненавистный ковёр по куриному помёту. Оглушенный свалившимся на него несчастьем, он уже не мог кричать и только всхлипывал, что-то бормоча.

Поздний летний вечер встретил Кольку  влажным теплым воздухом и комарами. Приближалась северная белая ночь. Облака висели в небе, придавливая к земле плотную деревенскую тишину.

Колька подтащил ковер к стене сарая, бросил в пыльную траву и сел, привалившись спиной к стене.

Через минуту Колька крепко спал, облепленный толстыми комарами. 

Отец с матерью смотрели на сына в окно и молчали.



Гатчина, 2010