Старший госсанинспектор Лидия Колоскова
Ленинград, 1950 год
Боевое крещение как санитарный врач я получила в 1950 году в поселке Сас-Тюбе, когда была включена в комиссию по приемке в эксплуатацию цементного завода. Туда ехала в новенькой «Победе» с председателем и другими членами комиссии. Путь не близкий, впервые в легковой машине с важными начальниками, которые ко мне относились с уважением, как к представителю госсанинспекции. Настроение было приподнятое.
В Сас-Тюбе поехали прямо на завод. Прошли с комиссией по площадке. Я была поражена видом «завода»: в чистом поле увидела постройку с высокой трубой – это была вращающаяся цементная печь и несколько маленьких одноэтажных зданий. Никаких бытовых помещений, гардеробов для одежды, душевых, даже обыкновенных деревянных туалетов я не обнаружила. Отсутствовали и питьевой водопровод, и медпункт. О благоустройстве территории тоже ничего не напоминало.
Члены комиссии стали подписывать акт приемки. Когда очередь дошла до меня, я категорически отказалась подписывать акт, объяснив, что при таких серьезных нарушениях не имею права это сделать. Тут председатель стал меня уговаривать поставить подпись с замечаниями.
Я же считала, что рабочим не были созданы элементарные условия труда и тут никакими замечаниями не поможешь. Члены комиссии наперебой объясняли, что пустить завод необходимо срочно – стране нужен цемент, грозили собрать рабочих, чтобы они дали согласие работать в таких условиях, давили, надеясь на мою молодость и неопытность. Директор завода Александр Дмитриевич Туманов (не так давно переведенный из России высокий крепкий волжанин, в синей блузе, настоящий директор из послевоенных фильмов) не мог меня поддержать, хотя я видела, что он со мной полностью согласен.
Тогда председатель заявил о том, что направит руководству акт о моей некомпетентности, и уехал на своей «Победе», дав указание местным властям не продавать мне билет на поезд в Чимкент.
Для жителей поселка пуск завода означал возможность работы, строительства домов. Ведь многие жили, чуть ли не в землянках. Местные врачи, понимая меня, на свой страх купили билет и проводили на поезд. В вагоне я оказалась все с теми же членами комиссии, которые продолжили свои уговоры: «Какие бытовки и водопровод – даже электричество на завод и в поселок подается по временной схеме от двух энергопоездов, работающих на угле!».
Меня эти аргументы не убеждали. Даже не имея опыта, понимала, что руководству завода и рабочим придется в этих тяжелых условиях выполнять план и выдавать цемент. А средства на обустройство в ближайшем будущем вряд ли будут выделены. Помня, чему нас учил профессор Корякин и его коллеги, я твердо отстаивала свою позицию.
Выйдя на следующий день на работу, получила нагоняй от Богданова - его вызвали в обком, где он и подписал акт без всяких условий. Что стало с заводом дальше – долгое время не знала, т.к. больше там бывать не пришлось.
Позднее Николай Селиверстович согласовал площадку под строительство цементного завода с шестью печами в Чимкенте практически в городской черте с нарушением санитарных норм (выше города по рельефу и с наветренной стороны). Он и сам это признавал, говоря, что «если меня привлекут, то за цемзавод и рыбалку» - любил порыбачить летом, когда санитарным работникам отпуска были запрещены. Вскоре его сняли с должности, как сына кулака, (были тогда такие гонения) но в последующие годы он снова был на руководящей должности главврача горсанэпидстанции.
А.Д.Туманов впоследствии был назначен директором построенного в Чимкенте цементного завода, руководил им много лет, затем стал директором цементного завода в Белгороде. Тогда, в конце 60-х, с ним уехало много технических специалистов-цементников.
Недавно из Интернета узнала, что Састюбинский завод развивался, выпускал не только цемент, но и кирпичи, шлакоблоки.
Промышленность нашего города состояла из предприятий разных отраслей. Каждое надо было изучать отдельно. Помогли трехмесячные курсы усовершенствования врачей в Ленинграде в 1950 году. Стала разбираться в организации вентиляции, аэрации, освещения производственных помещений, лучше понимать производственные вредности, познакомилась с новым направлением – радиологией.
Ленинград, куда я так стремилась перед войной, не разочаровал меня. Все три месяца после занятий и в выходные мы ходили в театры, в музеи, ездили в пригороды - старались как можно больше увидеть и узнать. Дворцы и парки стояли в руинах, еще много зданий было разрушено, но ощущение музея под открытым небом осталось от Ленинграда того времени. Единственное, что омрачало мою жизнь, это холодная погода. Хотя учеба пришлась на летние месяцы -постоянно мерзла от пронизывающих ветров, достающих из каждой подворотни.
Часто вспоминаю общежитие на улице Чернышевского, коллег-врачей из разных городов Советского Союза. Плохо одетые, не всегда сытые, мы жадно впитывали все, что мог дать нам Ленинград.
Вернулась домой окрыленная и полная впечатлений.После курсов стала яснее понимать свою роль – вникала в технологию, изучала вредности наших заводов – ходила на них пешком, в разные концы города. С целью изучения состояния реки Бадам прошла по берегу от Чапаевки до свинцового завода - это несколько километров под палящим летним солнцем. После чего предъявлять требования к предприятиям, сбрасывающим сточные воды в речку,было легко.
Вечерами после работы читала лекции по промышленной гигиене в медучилище, другие врачи тоже, каждый по своему направлению. Это было не подработкой, а нашей обязанностью. Руководство за этим очень следило и строго наказывало, если лекции отменялись. Особенно трудно приходилось совмещать это с частыми командировками по области.