Тимофей Григорьевич еще не достиг пенсионного возраста, но уже отяжелел, поступь стала грузной, размеренной, исчезла некогда быстрая походка. И сейчас, под звон колокола, он не спеша шел в Свято-Троицкий храм. С некоторых пор он стал прихожанином. Да толком еще не разобрался: то ли это душевная потребность, то ли желание не отставать от других, ведь многие потянулись в церковь.
Он пришел в храм минут за пять до начала Божественной Литургии. Внутреннее строение храма, в отличие от обычного, было таким, что служба проводилась внизу. С верхней ступеньки перед взором открывалась панорама как с высоты полета ангелов. «Для ангела я тяжеловат» - посмеялся над собой Тимофей Григорьевич.
Его прихода почти никто не заметил, потому что все стояли лицом к алтарю. Он как бы прошмыгнул сзади них в эту святую для верующих обитель. Неловко поставив свечку, торопливо перекрестился и пристроился к группе мужчин. Про себя отметил, что здесь их горстка, как декабристов на Сенатской площади. Основную массу составляли женщины, одетые по-праздничному,в легких скромных косынках. Они стояли по левую сторону. Среди них Тимофей Григорьевич неожиданно увидел соседку. Никогда прежде он не догадывался, что она верующая и ходит в церковь. Знал только, что человек она добрый, всегда улыбчивая, приветливая. Она еще не пенсионерка, занимает высокую должность на производстве. А значит, по его мнению, в свое время была членом партии.
В голове не к месту промелькнула ехидная мыслишка: «А в партию не так-то просто было прошмыгнуть. Целый год ходили в кандидатах, к ним присматривались. Принимали лучших. Тогда мы все наивно думали, что в высшем руководстве – лучшие из лучших. Но именно в верхушке оказались иуды, предавшие и партию, и народ, как некогда Иуда Искариот предал Иисуса Христа».
Тимофей Григорьевич по натуре скромный, не любит по своему поводу огласки ни плохой, ни хорошей. Представьте себе, что соседка может увидеть его и, как любая женщина, разнесет новость во дворе их многоэтажки. Пойдут пересуды... Он протиснулся внутрь, чтобы затеряться среди мужчин.
Причина этого смущения была веской. Он человек, ни для кого не секрет, образованный и по своему общественному положению обязан быть, естественно, атеистом. Со школьной скамьи и в высшем учебном заведении его учили, что безнравственно образованному человеку верить в существование Бога, в сверхъестественные силы. Это несовместимо с марксистско-ленинской философией и пребыванием в рядах коммунистической партии. Нельзя идти на поводу у своих не образованных бабушек.
Еще в студенческие годы он пытался просветить бабушку Полину. Но она ответила мудро, что всему свое время – носить в кармане членский билет безбожника, а потом, прозрев, - носить на шее крестик церковный. Время, дескать, расставит все по своим местам.
«Значит, для всех присутствующих здесь пришло это время?» - подумал Тимофей Григорьевич и стал присматриваться к тем, кто стоял рядом. Вот высокий, гладко выбритый мужчина, интеллигентного вида, в очках, в строгом галстуке. Широкие залысины, сосредоточенный взгляд выдают в нём творческую личность. Около него - молодой человек со стильной бородкой. В руках – открытый молитвослов, в который он пристально вчитывается, как студент в конспект. В ожидании начала службы стоят, перешептываясь, вихрастые парнишки школьного возраста, видимо пришли с родителями. Чувствуется, что они на Литургии не впервые.
Впереди виднеются два белобородых старичка. Строгостью во взгляде они похожи на святых церковного иконостаса.
Служба началась. Но Тимофей Григорьевич никак не мог сосредоточиться. Он не разбирал слов священника, читавшего на распев толстую церковную книгу. И не знал, когда надо осенять себя крестным знамением и почему это надо делать. Чтобы не выглядеть белой вороной, он стал повторять то, что делали те два белобородых старичка в первых рядах.
И всё - таки он выдал себя как постороннего среди верующих, как грешника среди праведников. В самый важный момент молитвенного действия неожиданно для него все опустились на колени, совершая земной поклон. Только он один неподвижно стоял над всеми, как одинокий столб на площади. Преклонённый мужчина в очках что – то зашептал ему, дёргая его за штанину, пока Тимофей Григорьевич не сообразил, что и ему надо стать на колени на виду у всех. Впервые в жизни он испытал прилив глубокого стыда за своё невежество, за духовную пустоту...
Теперь, когда он отважился после долгого душевного борения носить нательный крестик и посещать храм, когда к пенсионному возрасту что-то важное проснулось в его душе, он почувствовал угрызения совести за то, что в молодости, будучи ещё в комсомоле, категорически не разрешил жене и бабушке покрестить своих новорожденных детей. «Только через мой труп!» - сурово сказал он тогда. Воинствующий атеист в то время не мог даже предположить, что через много лет, это заблуждение, этот отвратительный поступок, превратится в тяжёлый камень, который трудно будет снять с его души.
Более двух часов длилась служба. Наконец Литургия закончилась. Все дружно подались вперёд, к престолу. Началось целование серебряного креста и причащение. Живая масса людей подвигала Тимофея Григорьевича к кресту в руках батюшки. Увидев сколько людей прикладываются к распятию, Тимофей Григорьевич почувствовал себя не в своей тарелке. И поскольку он человек брезгливый, то хотел уже дать задний ход. Но это не удалось.
Тогда он подумал, что лучше поцелует крест после своей миловидной соседки с красивыми сочными губами. Но когда она поравнялась с ним, то неожиданно сказала:
- А вам причащаться нельзя – вы не были сегодня на исповеди. Грешно это...
Смущенный грешник молча пропустил её вперёд.
Возвращаясь из храма, он размышлял над словами праведницы. Да в чём же ему каяться? Не вор, не бандит, жене не изменял, не пьяница, не сквернослов, детей вырастил добропорядочными, внуков покрестил, начал читать Библию, Житие святых. И сам уже почти святой.
Твёрдо решив восполнить пробел в своих познаниях, Тимофей Григорьевич в церковном киоске купил книгу «Духовные стихи» местной прихожанки поэтессы Надежды Бережной и брошюрки «В помощь кающемуся» и «Молитвослов».
Дома, плотно пообедав и пропустив рюмку красного вина, Тимофей Григорьевич улегся на диване. Первым он открыл сборник «Духовных стихов». Не отрываясь, он прочитал книжку до конца и подивился тому, с какой глубокой любовью к Богу проникнуты стихи. Он понял, что так просто и проникновенно может написать только истинно верующий человек. Тимофей Григорьевич почувствовал необычайно яркий душевный прилив, чего раньше он никогда не испытывал при разговоре на религиозную тему. У него появилось даже желание рассказать об этом чувстве батюшке на предстоящей исповеди. Он решил прямо сейчас начать подготовку к важному для него событию.
Тимофей Григорьевич поправил подушку,поудобней повернулся на скрипнувшем диване и принялся читать наставление «В помощь кающемуся». Брошюра поднималась и опускалась, повторяя движение высокого живота, явного признака того, что хозяин его большой любитель обильно покушать подзавязку.
Он удивился тому,что это наставление довольно объемное и составляет более пятидесяти страниц. Зачем ему, человеку пристойному, читать все касающееся отпетых грешников? Но чем больше он вникал в суть, то все яснее сознавал, что многое касается лично его. Вот прямой вопрос: «Не был ли ты когда безбожником или в душе не сочувствовал ли когда безбожникам. Не хулил ли имени Божия, Божией Матери или святых?»
Хотя он находился в комнате один, но покраснел до ушей от стыда, что именно таким он и был. И теперь хотел бы сохранить в тайне этот позорный факт его биографии. Следующая строчка предупредила его от желания «Намеренного утаения греха на исповеди вследствие ложного стыда перед духовником». Осуждается славолюбие, любовь к чинам и пристрастие к нагрудным знакам отличия. Он взглянул на свою любимую фотографию,висевшую на видном месте. На ней он был в парадном костюме,увешанном тремя медалями и несколькими значками. Это теперь прямо связывалось с такими пороками,как гордость,хвастовство,тщеславие.
А что ответит его совесть на такой грех, как лицемерие или притворная набожность для достижения каких-либо земных благ, выгод, а не для угождения Богу? Тимофей Григорьевич оказался в явном затруднении. Он всегда считал, что совесть его чиста и что он не привык кривить душой. Нет,ни из-за каких-то благ он стал ходить в храм. Просто ему нравятся люди верующие, с открытой душой, справедливые, добрые, отзывчивые. Но вот к его удивлению оказывается грехом его «стыдливость показаться набожным, стыдливость перекреститься, молиться в кругу мирских людей или защищать славу имени Божьего перед людьми нечестивыми, кощунниками». Тут и вспомнил он свой грех, когда в храме прятался от соседки, боясь,что она всем расскажет о нем во дворе.
Еще не дочитав наставление до середины, Тимофей Григорьевич понял, что он весь в грехах, как мельник в муке. И ему еще долго вытряхивать их из своей заскорузлой души.
Ему было обидно признаваться самому себе в том, что он грешник. Как и любой грешник, он стал искать пороки у других. Настоящим безбожником он признал главного архитектора, построившего этот храм с большими нарушениями. Вспомните, более двух тысяч лет назад, будучи еще ребенком, Пресвятая Дева Мария поднималась в храм по высоким ступеням. Еще с Ветхозаветного времени ступени храма олицетворяют дорогу к Богу. А где же эти ступени в нашем храме? Только безбожник не знает таких вещей, как то, что ступени, ведущие вниз, олицетворяют дорогу, ведущую в преисподнюю. Наверное, из-за нерадивого выполнения своих обязанностей архитектора, храм выглядит погрузившимся в землю по самые окна. Почему же не были своевременно приняты меры к устранению? Теперь он будет на века памятником грешному строителю.
Тимофей Григорьевич еще не усвоил церковного закона, что грешно осуждать других:«Не суди – и не будешь судим».