Пушкину шла военная каска. У Петра Петровича то и дело тянулась рука ободряюще похлопать смазливого новобранца по плечу, но он либо одергивал себя сам, либо натыкался на строгий взгляд Александра Сергеевича.
- Петр Петрович, - тихо и весомо произнес светоч, - я хочу обратить ваше внимание, что в предстоящей операции мы будем иметь дело с образованными и культурными людьми, а не закоренелыми преступниками. Их вина заключается только в том, что они проявляют некоторую профессиональную недобросовестность.
Петр Петрович согласно кивнул и сделал жест солдатам, чтобы они прислушались к мудрым словам гения. Те на несколько градусов переместили тела в пушкинском направлении, но лица по-прежнему были обращены к непосредственному начальнику.
- Поэтому призываю вас и ваш взвод не применять никаких радикальных средств.
Сторожевский еще раз кивнул и протянул поэту автомат Калашникова. Пушкин брезгливо поморщился. От пистолета и охотничьего ножа он тоже отказался. Тогда Петр Петрович достал из ящика резиновую дубинку. Александр Сергеевич недоверчиво оглядел предмет, ударил им пару раз себя по коленке и без особого энтузиазма пристегнул к поясному ремню.
Первым в списке стояло имя старшего научного сотрудника Пушкинского Дома Анатолия Владимировича Борисенко. Патрульная машина бесшумно въехала во двор. Один из солдат ловко взобрался по водосточной трубе на пятый этаж и заглянул в окно. Усмехнувшись, он при помощи красноречивого жеста дал понять Петру Петровичу и Александру Сергеевичу, что их опасения подтвердились. Взвод, выстроившись в колонну по одному, гуськом вошел в подъезд.
После того как входная дверь была аккуратно вскрыта отмычкой, патрульный отряд на цыпочках проник в квартиру. Анатолий Владимирович сидел на диване в сером костюме и желтом галстуке. По телевизору шло классическое немецкое порно. Старший научный сотрудник посасывал из узкого длинного стакана красное сухое вино, закусывал ломтиками голландского сыра и курил тонкую французскую сигарету. Некоторое время взвод саркастически наблюдал за известным пушкинистом.
Наконец, Петр Петрович издал негромкий предупредительный кашель. Преступник в ужасе вскочил и поднял руки.
- Так-так, Анатолий Владимирович, - сказал Сторожевский, поправляя ремень висевшего за спиной автомата. - А знаете ли вы, что в процессе просмотра порнографической продукции участки мозга, предназначенные для анализа пушкинских текстов, забиваются нежелательным веществом и отказываются выполнять свои прямые обязанности?
- Я вас не понял, Петр Петрович, - промолвил развратный тип дрожащим голосом.
Сторожевский ухмыльнулся. Он и сам не знал, какими аргументами подкрепить свой тезис.
Рядовой Сидоров, думая, что его никто не видит, взял несколько кусочков сыра с журнального столика и спрятал в карман. Командир укоризненно покачал головой. Солдат, покраснев, положил сыр на место.
Петр Петрович Сторожевский предпринял вторую попытку объяснения:
- Структуры сознания, призванные выстраивать иерархическую систему абстрактных категорий и наполнять ее верифицируемым духовным содержанием, сосредотачиваются на одном конкретном приеме, который якобы и выстраивает весь текст. Получается, автор только и делает что применяет этот прием по отношению к разному материалу. Подобно тому, как в почитаемом вами жанре непрерывно воспроизводится один и тот же акт.
- Извините, Петр Петрович, - произнес Борисенко, – мне кажется, у вас проблемы на сексуальной почве, вот вы и…
- Какая мерзость! – сказал Пушкин, наблюдавший за продолжающимся анальным действием на экране.
Научный сотрудник оглянулся и только сейчас узнал народного кумира.
- В общем, не *** тут рассуждать! В машину! – строгим голосом приказал Сторожевский.
- Александр Сергеевич! – воскликнул вконец обнаглевший Борисенко.
Пушкин посмотрел на него вопросительно.
- Ведь это я был редактором и комментатором юбилейного издания ваших эротических рисунков! – воскликнул жулик.
Гримаса душевной боли исказила смуглое лицо под каской.
Рядовой Петров подтолкнул ученого негодяя к выходу.
Взвод спускался по лестнице. Сторожевский бороздил ненавидящим взором спину своего заклятого врага.
- Петр Петрович, - услышал он тихий голос бессмертного гения, - отпустите его.
Погруженный в глубокие раздумья поэт замыкал шествие. Великий пушкинист понимал характер его нравственных переживаний.
Они миновали лестничную площадку и продолжили спуск.
- Петр Петрович, я прошу вас, отпустите его, - повторил Пушкин.
- Что? – словно разбуженный, встрепенулся Сторожевский. Он резко обернулся, и висевший на его плече автомат, следуя закону инерции, врезался в затылок задержанного. Тот, как подкошенный, упал на ступеньки.
Сторожевский неуклюжим жестом извинился за допущенную неловкость. Пушкин молча посмотрел ему в глаза.
Солдаты подняли потерявшего сознание научного сотрудника и понесли в машину.
Профессор Кирилл Васильевич Рыбин смотрел по телевизору выступление президента России Медведева. Ученый выражал несогласие с курсом правительства, критиковал отдельные пункты, находил логические и стилистические ошибки в тексте. Некоторые замечания он заносил в блокнот.
Дверь лоджии распахнулась и его очам предстал вооруженный до зубов патрульный отряд.
Первым вошел в зал Александр Сергеевич Пушкин. Он примерился к креслу, как вдруг увидел разлегшегося в нем черного кота. Животное издало недовольный звук и выгнуло спину. Резким ударом дубинки великий поэт проломил ему череп. Кирилл Васильевич икнул. Отбросив мохнатый трупик в угол комнаты, Пушкин воссел.
- Объясните, пожалуйста, смысл происходящего, - вежливо попросил он хозяина.
Сторожевский, широко раздвинув ноги и сложив руки за спиной, встал напротив Рыбина. Взвод рассредоточился по комнате. Рядовой Сидоров метким выстрелом вывел телевизор из строя.
Кирилл Васильевич не стал каламбурить, юродствовать, требовать уточнения, защищать свободу слова и досуга, отстаивать свои политические взгляды и ссылаться на труды известных ученых. Он понял, что от него хотят услышать, и решил не испытывать терпение серьезных людей.
- Для моей научной и преподавательской деятельности полезно находиться в курсе текущих политических событий. Это дает возможность проводить параллели между нашим временем и александровской эпохой.
Петр Петрович сделал шаг вперед и замахнулся.
- Не трогайте его! – крикнул Пушкин.
Сторожевский повиновался. Однако рядовой Сидоров с привычной готовностью доделал то, что желал, но по какой-то причине не смог завершить командир. Мощный удар прикладом сотряс грудную клетку известного пушкиниста.
- Александр Сергеевич, - взмолился задыхающийся Кирилл Васильевич, - скажите им! Ведь больно же!
Рядовой Петров взял профессора Рыбина за грудки и приподнял над диваном.
- Кому ты это говоришь, мудила? – сквозь зубы процедил он. – Кому ты это говоришь? Ты подумал? Его вообще замочили в 1837 году!
Ученый понимающе кивнул несколько раз.
Пушкин сидел, низко опустив голову. Из-под каски виднелись только кончик носа и редкие бакенбарды. Поэт молча негодовал. Он совершенно иначе представлял себе мероприятие, в котором ему предложил участвовать Сторожевский.
Петр Петрович кашлянул.
- А знаете ли вы, уважаемый Кирилл Васильевич, что происходит, когда человек начинает вникать в речи политических деятелей?
- Думаю, ничего страшного, - дерзко ответил ученый негодяй.
- Думаю, ничего страшнее и быть не может, - возразил Петр Петрович. – Структуры сознания, предназначенные для объективного исследования пушкинских текстов, начинают работать в режиме хитрости, подлости и обмана. Вы теряете способность следовать за мыслью великого человека. Она становится для вас непроницаемой. Вы начинаете мыслить, как мелкий жулик, поскольку погрязаете в воровских ходах сознания этих мерзких, самых мерзких в мире, людишек.
Петр Петрович взял исписанный блокнот Рыбина и бросил в угол к дохлому коту.
- Вот отсюда ваши паскудные идеи о влиянии каких-то там финансовых обстоятельств на композиционную структуру «Евгения Онегина» и о якобы нашедшем отражение в поздней лирике стремлении угодить царю Николаю I. Вот отсюда, отсюда вся эта и ей подобная ***ня!
Петр Петрович тыкал пальцем в останки телевизионного ящика.
Пушкин сидел красный как рак. Он исподлобья смотрел на зажравшегося псевдопушкиниста и, казалось, готов был отвесить ему тяжелую рыцарскую пощечину.
- Вы растлеваете молодые умы, милостивый государь! – сказал поэт.
Кирилл Васильевич был не согласен. Однако его контраргументы никого не интересовали. Пинками и прикладами жалкого профессоришку догнали до машины и втолкнули в камеру для задержанных.
Через два часа почти все места в камере были заняты. Среди задержанных числились: поклонник детективов Александр Викторович Котелков, застигнутый за банковскими расчетами Павел Викторович Шварк, любительница сплетен Анна Михайловна Муромцева, ярый фанат Камеди-Клаба Михаил Дмитриевич Булкин, подсевший на компьютерные игры Яков Григорьевич Балаган. Всех их ожидал долгий срок заключения в Пушкинской воспитательно-исправительной колонии строгого режима. Им предстояло, в удалении от средств массовой информации, изучать новейшую научную литературу, писать контрольные работы, познавать дуэльный этикет, с утра до вечера носить неудобную светскую одежду начала XIX века, а самое главное – ежедневно выслушивать шесть пар лекций в исполнении неустанного Петра Петровича Сторожевского и его единомышленников.
Автомобиль приближался к улице Чердачной. Адрес в списке не значился, однако в салоне царило привычное для этого участка маршрута напряжение. Солдаты, стараясь не смотреть на командира, застыли в готовых к немедленной высадке позах. Петр Петрович, крепко сжав рот и наморщив лоб, уперся взглядом в прикрепленный к стене аварийный молоток. Все понимали, что во внутреннем мире Сторожевского совершается предельно интенсивная духовная работа.
Вдруг он поймал на себе испытующий взгляд гения. Петр Петрович добродушно улыбнулся. Мол, не переживайте, Александр Сергеевич, ничего страшного не произойдет, я уже взял себя в руки. Пушкин ответил одобрительной усмешкой.
Машина резко затормозила.
- Что такое, ****ь?! – завопил Сторожевский. – Кто приказал остановиться?! Совсем охуели, еб вашу мать!
- Светофор, - виновато пояснил водитель.
Обращенная к Пушкину улыбка на этот раз излучала стыд и самоиронию. Ничего, бывает, я все понимаю, ответил поэт. Он проследил за взглядами сидевших рядом солдат. Они не отрывали глаз от окна ближайшего дома, в котором на фоне тусклого света лампы виднелись два силуэта – мужской и женский. Пушкин догадался, что Сторожевский созерцает затылком ту же картину.
Машина все еще стояла на месте. Левый глаз Сторожевского еле заметно подергивался. Пушкин гипнотическими движениями головы старался успокоить великого исследователя своего творчества. Тот не в такт кивал.
Загорелся желтый.
- Взвод! В атаку! Ура! – неожиданно заорал Сторожевский и бросился к выходу.
Солдаты последовали за ним.
Оставшись в салоне один, Александр Сергеевич Пушкин глубоко вздохнул и задумался о своей посмертной судьбе. Никогда бы не вернуться ему на этот свет, если бы не Петр Петрович Сторожевский. Осуществленный этим гениальным литературоведом анализ интертекстуальных связей и принципов сюжетно-композиционной организации ряда широко известных произведений позволил их автору воскреснуть. За это Сторожевскому можно было простить многие его странности.
Через несколько минут патрульный отряд вернулся. Лица у солдат были угрюмые. Никто не смотрел в глаза, никто не произносил ни слова. Петр Петрович был угрюмее и молчаливее всех. Свет в окне дома напротив уже не горел.
Машина въехала в тихий переулок. Петр Петрович вышел, внимательно осмотрел стену дома и попросил приготовить альпинистское снаряжение. Вынести вердикт о необходимости задержания своего старого друга Сергея Александровича Фомичева он мог позволить только себе самому. Солдаты ловко забросили канат на крышу, где он обогнул чердачный выход и образовал надежную петлю. Затем была поднята и прикреплена небольшая лебедка. После чего Петр Петрович сел на уютную табуретку, расположенную в центре сложной веревочной конструкции, пристегнул страховочный ремень и махнул рукой. Солдаты дружно потянули канат. Командир плавно пошел вверх. Пушкин провожал его с завистью во взоре. Поравнявшись с окном на седьмом этаже, Петр Петрович дал знак остановиться. Он вгляделся в пространство комнаты и без труда разглядел то, что больше всего боялся увидеть: Сергей Александрович Фомичев смотрел футбол и пил водку.
Дверь вновь была аккуратно вскрыта отмычкой. Ползком пробравшись в зал, солдаты заняли места, согласно боевому расчету. Пушкин и Сторожевский спрятались за креслом, на котором сидел Фомичев.
- Куда ты бьешь, пидор! – кричал знаменитый пушкинист. – Не видишь Денисова справа? Пас не можешь отдать? Мудак безмозглый!
Забулькала наливаемая в стакан водка.
- Во-во-во! Пошел-пошел-пошел! Так, обходи, обходи! Бей!.. Ну, ничего, ничего, ребятки. Хорошая атака. В следующий раз получится.
Страстный болельщик выпил за то, чтобы в следующий раз получилось.
- Вали, вали его на ***! Не давай ударить!
Сторожевский дал знак приготовиться к выходу из укрытия.
- Погоди, погоди, - произнес Фомичев задумчивым тоном. – Отыграл, значит, Карамзину, тот навесил на Жуковского. Он, в свою очередь, дал пас прорывающемуся по левому краю Батюшкову, а Батюшков выложил мяч на ногу нашему юному нападающему. Удар! Держи плюху, царь-батюшка Александр Павлович!
Пушкинист громко хлопнул в ладоши и налил себе еще водки.
Сторожевский недоуменно посмотрел на великого поэта. Тот поднял вверх большой палец. Петр Петрович догадался, что имел честь услышать фрагмент интертекстуального анализа одного из пушкинских произведений.
- Ну, и какого *** ты тут рассвистелся? – продолжал рассуждать Фомичев. – Записывает еще что-то. Дующая в трубу сирена с проплешиной. Лесенка цифр от 1807 до 1819. Тильзитский договор. «Двенадцать спящих дев». Все сходится.
Фомичев снова выпил.
Сторожевскому стало ясно, что его друг имеет в виду черновую рукопись четвертой песни «Руслана и Людмилы». Как он сам не обратил внимание на это место?
Петр Петрович оглядел зал. Спрятавшийся за тумбочкой рядовой Сидоров дожевывал откуда-то спизженный кусок копченой колбасы. Командир погрозил ему пальцем.
- Ага! Поперли архаисты! – воскликнул Фомичев. - Ха-ха-ха! Подтянули свои лубочные кушачки, импотенты хреновы. Восстание рабов, бля! Ну, посмотрим, посмотрим ваш тотальный футбол, ****ь вас в сраку.
Сторожевский снова ничего не понял. Но Пушкину, судя по его лицу, прозвучавшие тезисы доставили большое удовольствие.
- А Русланчика охомутали, охомутали, суки, выключили из игры. Не прорваться через их оборонительные эшелоны, - продолжал Фомичев свой причудливый футбольно-филологический дискурс. - Сексуальная коллизия в тисках сказочной фабулы, что тут еще скажешь?
Пушкинист потянулся к телефону.
Петр Петрович почувствовал, как у него в кармане завибрировал сотовый. Он успел нажать сброс до того, как вступление на ударных перешло в дикий фриджазовый рев.
- Что такое? – удивился Фомичев. – Почему мы не отвечаем на звонок коллеги? Нас перестали интересовать великие открытия в области пушкиноведения? Непорядок.
Он набрал номер еще раз. Петр Петрович снова сбросил.
- Или мы опять учиняем расправу над каким-нибудь брутальным ****орванцем?
Фомичев хрипло захохотал, представив сцену. Он третий раз нажал на вызов и вновь услышал короткие гудки.
- Ну, погоди, рогоносец хренов! Буду в патруле, я тебе задам перца! – с угрозой в голосе произнес пушкинист.
Сторожевский уперся лбом в кресло, на котором сидел его жестокий друг, и еле слышно мычал, выражая неотступное душевное страдание.
Пушкин осторожно толкнул командира отряда в бок, намекая, что пора потихоньку выбираться из квартиры.