«Давно хотелось рассказать историю, которую знаю с детства. Настолько невероятную, что мало кто поверит в подлинность. Но это так.»
С уважением, ВикторМ.
Снег падал всю ночь. С вечера прошлого дня небо затянуло свинцом, и ветер стал более колким. Зима начинала последнее наступление перед неминуемым приходом весны, яростно бросая все силы на февральские сражения.
Маруся проснулась по обыкновению рано, было прохладно, печь еще не топили, а сохранившееся тепло растворилось в просторной избе. Сиренево-розовые полутени, блуждающие по стенам говорили – скоро рассвет. Потерев глаза, она несколько минут смотрела на темное небо через треснувшее оконное стекло, усыпанное полупрозрачными узорами. Там, за ватным покровом, проглядывала новая Луна, а ближе к горизонту уже виднелся рассвет. Лавка, на которой ей приходилось ночевать, стояла вдоль стены с тремя небольшими окнами, рядом, в кроватке, спала маленькая дочь.
После переезда вслед за дядей, который работал разводным на железной дороге. Маруся поселилась у приютивших её с дочкой, поляков, в соседней деревне. У польской семьи был большой дом, а детей не было. За проявленную доброту Маруся охотно взяла на себя часть работы по хозяйству. Наравне с хозяевами работала в поле, ухаживала за скотиной, а ночами шила соседским детям рубахи.
Часто переезжая с одного места на другое, Маруся не могла найти постоянную работу и научилась шить, тем и зарабатывала на жизнь. Портное дело спасало её во время войны и теперь, когда тяготы разрухи ещё сильнее взвалились на плечи. Поселившись в деревне, она быстро нашла клиентов и начала обшивать не только своё село, но и несколько окружных деревень. Люди часто расплачивались едой либо старыми обрезами ткани, из которых она шила платья на продажу.
Шел третий год после победы Красной армии над фашизмом, сельский люд еще не пришел в себя, голод посреди выжженной земли продолжал забирать и без того малое население. Коллективизация забрала всю живность, и проблема пропитания коснулась даже тех, кто умудрялся сводить концы с концами во время оккупации.
Маруся поднялась, сложила свою нехитрую постель, состоящую из сшитых мешков набитых соломой, и телогрейки, которую она тут же одела на худые, костлявые, плечи. Закончив с приборкой и поправив одеялко в кроватке, она вышла на кухню, растопила печь и поставила большой котел с вчерашним варевом. Ставя котел к огню и понимая что на сегодня у них есть еда, Маруся тихо порадовалась.
В комнате скрипнула половица, дверь открылась и на кухню зашла Иоанна, хозяйка дома.
– Маруся, – хозяйка расплылась в улыбке. – Ты юшь працуешь.
Язык в этой местности представлял собой дикую смесь русско-белорусско-польского. Встречались даже литовские слова.
– Так, пани Иоанна. Грею завтрак. Я сегодня пойду в Загоры, люди говорят, там есть работа для меня.
– А… – понимающе протянула хозяйка – Як трэба, то идь. Я за малой посмотрю.
Этой зимой, чтобы заработать хотя бы малые крохи хлеба либо полведра картофельных очисток, Марусе приходилось работать ещё больше, и чаще уходить в окрестные деревни в поисках новых заказов. За дочкой в это время присматривала сердобольная Иоанна. Не имея своих чад, она была рада отдать свою женскую теплоту первому дитя, которое окажется у неё на руках, тем более что Катюша, так нарекли дочь Маруси, была тихой и ласковой девочкой.
День нарастал, выпавший ночью снег начинал искриться девственной белизной, открывая бесчинства ночных метелей. Из окна был виден замерзший яблоневый сад, укрытый густой порослью инея. На подворье послышался шорох, через секунду жуткое сипение и кашель, и опять шорох, а еще через минуту зычное, пронзительное кукареканье, оглашающее приход нового дня.
– Ах то дьябэл, бяду накличыць. Треба старому казаць, каб збавиу ад тэй хваробы, – причитала Иоанна.
После «раскулачивания» она боялась, что им не простят даже последних двух куриц и петуха.
Женщины проворно суетились на кухне, накрывая стол и выметая мусор за порог, когда в кухню вошел муж Иоанны, Казимир. Молчаливо кивнув, он приветствовал женщин, встал перед углом с иконой, перекрестился, и сел за стол. Иоанна тот час достала котел из печи и пошла к столу.
Хозяйка зачерпнула суп и наполнила тарелку мужа. Казимир сморщился. Еще крепкий мужчина, оказавшись без собственного дела, был вынужден есть то, что Марусе удавалось заработать пошивом. Вздохнув, он откинул расшитую салфетку, взял кусок хлеба, разломил его на четыре части, одну положил себе, две другие на край стола, а четвертую, большую, положил опять под салфетку.
– Нех мала естчь. (пер. «Пусть маленькая поест.») – пробубнил Казимир.
Иоанна достала еще три тарелки, а Маруся пошла в комнату за Катей.
***
Сразу после завтрака Маруся засобиралась в дорогу. Собрала лоскуты ткани, нитки, иглы. Все это упаковала в заплечный мешок. Стянула ремнями сундучок со швейной машиной, оделась и присела на лавку возле двери. Каждый раз, отправляясь в дорогу, Маруся мысленно проживала весь день, проходила весь путь, вот и сейчас она погрузилась в минутное раздумье о предстоящем.
Дверь сеней отворилась, впуская в избу морозный воздух.
– Маруся, Яков едзе в Загоры. Я говорила з им, абы ён тебя взял. Опасно тэраз самой ходзить. – Иоанна вошла в избу разрумянившаяся и довольная тем, что девушка не будет идти одна.
Маруся улыбнулась в ответ. Ехать на телеге, все не идти пешком. Она встала, взвалила за плечи сундук со швейной машиной, и взяв в руку вещь-мешок, вышла на улицу. Через некоторое время подъехал Яков.
– Здарова Марусь. Надолго ты в Загоры? А то я пополудни буду возвращаться, – мужчина жестом пригласил девушку сесть на телегу.
– Нет. Наверное, не получится вместе назад. – Ответила она, усаживаясь на соломенной подстилке и устраивая рядом свою поклажу. – Я целый день там пробуду.
– Ноо, родимая! – С прицокиванием гаркнул Яков на кобылу.
Телега дернулась и покатилась, покачиваясь на ухабах. Девушка постаралась плотнее укутаться в телогрейку, поджать ноги и обложиться соломой. Зима, все ещё была сильна, а путникам предстояло преодолеть почти десять километров.
Выехав из деревни, они свернули налево, оказавшись среди голых полей. Огромные пространства были укрыты снежным покровом, по которому слабеющий ветерок, словно озорной мальчишка, гонял позёмку. По левой стороне, с трудом угадывалась равнина озера, которое они сейчас огибали. Маруся протянула руку, любуясь идеально-причудливыми формами снежинок, мягко опускающихся на ладонь и исчезающих в ней.
– Чудной бог,… – сказал Яков, заметив занятие Маруси. – Создал такую красоту вокруг человека и проклял его, наделив страстями и глазами красоту эту невидящими.
– Это не бог, дядя Яков, – ответила Маруся.
– Хе… Может оно и так, как в Ваших книжках пишут. Но меня дед учил, что все твари земные от бога и все связаны в единое целое.
– Всё это устарело. Теперь наука дает ответы на многие вопросы. Ведь раньше люди верили, что гром, это звук громыхающей колесницы, в которой бог разъезжает по небесам. – Парировала Маруся суждения старика. – А теперь всем ясно, что это звук электрического разряда, и ни каких богов.
Яков улыбнулся в усы, ласково хлестнул кобылу вожжами, телега опять дернулась и пошла быстрее.
– Не пойму я Вас. Вроде люди живут и знают что делать, а Вы все заново открываете, все переиначиваете. Зачем? – не унимался старик.
– Для того чтобы людям жилось легче, – выпалила девушка.
– Значит и от колхозов нам станет легче?
– Легче,… – ответила Маруся, замявшись. – Скоро станет легче. Вместе всегда легче.
– Н…да… – Яков понял, что затронул не ту тему и замолчал.
Маруся была милая девушка, но всё-таки пришлая, сторонница Советской власти, комсомолка.
Дорога свернула в лес, направо от озера. Разговор не сложился и путники до самых Загор молчали. Девушка любовалась широкими, лапистыми елями, укрытыми шапками снега. Слушала скрип могучих деревьев и выглядывала птиц да белок, которые сновали по веткам, сбрасывая снежные комья.
Добравшись до деревни, мужчина попрощался, а Маруся отправилась по домам своих клиентов. Работы действительно оказалось много. Кому-то ушить платье, где-то перекроить гимнастерку или шинель, но февральские дни недолги и девушка засобиралась в обратный путь.
***
Назад Марусе предстояло пройти пешком около трех часов. Лямки ремней, держащих швейную машину, врезались в плечи. Осторожно ступая по плохо накатанной колее, боясь поскользнуться и вывихнуть ногу, она стремилась быстрее оказаться дома, рядом с Катей. Снег, казавшийся таким милым утром, мешал, и красота его исчезала вместе с гаснущим светилом. Лес, погрузившийся во мрак. Дикий и неприветливый, почти весь заваленный валежником он возвышался исполином, укрытым снежной мантией. Багровое зарево, протянувшееся между заснеженным полем и облаками, бросало кровавые пятна на бело-голубое одеяние великана.
Внутренне сжавшись, Маруся шла по дороге меж нависающих сосен и елей. Гоня от себя тревожные мысли, она слабым голосом шептала слова: «Бьется в тесной печурке огонь… На поленьях смола как слеза…» Эту песню часто пели красноармейцы, что останавливались на ночлег в деревне. От этих слов веяло теплом и ароматом чая, успокаивая и странным образом бодря, сразу вспоминались дружеские посиделки возле печи, и одиночество отступало. Шаг за шагом Маруся шла, поправляя лямки, стараясь не замечать треск деревьев и унылое завывание ветра где-то наверху. Еще сделав первый шаг по лесной дороге, она твердо решила не обходить озеро, а идти через него. Так она сокращала свой путь на час, а то и больше. На счастье, зима не баловала оттепелями, и озеро сковало крепкими льдами. Люди, ходившие на работу в колхоз и просто в соседние деревни, проложили путь между берегами.
Маруся взглянула на вершины деревьев, небо стало глубинно сине-черным, концы остроконечных пик, мерно раскачивающихся под слабым напором холодного воздуха, угадывались с трудом. Взошедшая Луна слабо освещала черноту ночи. Неожиданно, сгустком шмыгнула тень по стволам деревьев. Маруся оступилась: «Ой!». Нога скользнула вперед, девушка завалилась на бок, едва успев смягчить падение рукой. Внутренний голос умолк, обрывая песню. Резкий крик какой-то птицы разрезал гудящую тишину и хлопаньем крыльев сбросил обрывки лесного безмолвия. Вслед за пугливой птицей, покатами, начали откликаться другие обитатели леса. Шелест, шорох, треск наполнили пустоты среди деревьев. Девушка, как можно скорее, поднялась. Сердце гулко стучало. Так гулко, что казалось, заглушит все вокруг. Маруся, встряхнув поклажу, припустила по дороге. Морозный воздух неприятно врывался в нос вместе с учащенным дыханием.
– Вот дура! Сама спугнула птицу и сама же её испугалась, – успокаивала себя мыслью девушка.
Шум постепенно затихал, дыхание тоже приходило в норму, но Маруся не замедляла шаг, старалась скорее выбраться из леса.
– Дура! Дура! Надо было раньше выходить. Добралась бы до темноты, – безмолвно ругала себя девушка.
Впереди уже виднелся просвет, где дорога выводила из леса и сворачивала налево. Порыв ветра раскачал деревья, и те, не желая отпускать свою гостью, зашевелили когтистыми лапами. Снова, где-то наверху послышалась заунывное вытье. Ровный, монотонный плачь ветра, улетел вправо, теряясь в вершинах бесконечных деревьев. И вот вернулся, но уже ниже, неровный, с вибрирующими нотками, что холодным потом проступили на спине.
– Ма-а-ма!… – Слезы брызнули из глаз девушки. – Волки!!
Маруся бросилась бежать.
Спотыкаясь, падая на четвереньки, она рвалась к заветному выходу. Казалось, стоит пересечь границу лесного мрака, выйти на чистую снежную гладь освещенную Луной, и кошмар прекратится. Сундук больно колотил по спине, но страх заставлял терпеть, подыматься, бежать. До спасительной черты осталось не более двадцати метров, как за валежником хрустнула ветка. Вдалеке, но уже намного,… намного ближе, отчетливо прозвучал скулящевоющий клич зверя.
Бежать! Сердце рвалось из груди. Кровь, пульсируя, била в ушах, вышибая слезы. Страх липким, потным существом обволакивал и подчинял.
Вой повторился, и на этот раз ему ответили ещё трое.
Вгрызаясь в промерзлую землю девушка изо всех сил старалась бежать быстрее, но толи тело не слушалось, толи все вокруг было против её. Казалось, она навсегда увязла в этом лесу и ей не суждено преодолеть эти заветные десять метров. Сундук гнул к земле, вещь-мешок путался в ногах, заставляя падать. Шумно, рывками, втягивая воздух, она выбежала из леса. Вдохнув полной грудью, до боли наполнив легкие леденящим воздухом, Маруся обернулась. Мрачный великан, раскинувшийся на берегу озера, сохранял равнодушное безмолвие. Автоматически сделав шаг назад, девушка оступилась, снег под ногой пополз вниз по склону, унося с собой беспомощное тело.
– А-а-а-а!!… – невольно вырвалось из груди и эхом отозвалась из темноты.
Сундук не оставил шансов сохранить равновесие. Маруся, кувыркаясь как брошенная кукла, полетела вниз, к озеру. Ремни, стягивающие сундучок слетели с плеч. Девушка, со всей неудержимой силой падения ударилась затылком о деревянную крышку, зубы скрипнули, в голове взорвалось, будто лопнул спелый помидор, и разлилось болью в висках. Стараясь повернуться на живот, она открыла глаза. Ночь подернулась туманом, ясность исчезла. Маруся ревела во весь голос.
Руками нащупав твердую поверхность под собой, она кинулась через озеро к деревне. Ноги увязали в снегу, но бежать было легче. Тяжелый сундук со швейной машиной остался лежать у подножия прибрежного холма.
– Мама… мамочка… спаси, – громко, шмыгая носом, причитала Маруся.
Запнувшись, она повалилась на снег. Повернулась на спину и увидела как по её следам, прыгая в снегу, галопом мчатся четыре волка.
Маруся вскочила, бросилась к поселку, но поняла – не успеет. Хищники быстро сокращали расстояние, отделявшее их от жертвы.
Утерев нос рукавом телогрейки, она медленно повернулась лицом к преследователям. Сердце не просто колотилось, оно било набатом, сильно, размашисто ударяя в виски. Во рту пересохло. Левая нога предательски дрожала, норовя подломиться и свалить.
В считаные минуты волки сократили дистанцию, задержались и перешли на шаг, пристально сверля глазами. Маруся отчетливо слышала клокочущее рычание, но на мордах зверей лишь изредка вырывался оскал и тут же исчезал. Волки медленно обступали жертву, приглядываясь и оценивая. Маруся не шевелилась, если не считать дрожь, бьющую уже все тело. Она усилием воли заставляла себя смотреть в глаза самому крупному волку. Это был серый дымчатый волк, около полутора метров в длину, его верхнее нёбо вздрагивало, оголяя жуткий оскал, желтые глаза, казалось, вылезли из орбит. Он обходил девушку со стороны, слегка опустив голову, переминаясь с одной лапу на другую, сжимаясь, словно тугой лук. Остальные волки будто замерли в ожидании команды вожака стаи. Ветер подымал, кружил стронутую снежную россыпь. Огромная туча медленно наползала на яркий полумесяц Луны. Черная тень, бесшумно заполняла низину озера.
Маруся чувствовала, как силы уходят из тела от этого напряженного ожидания смерти.
– Лучше смерть, чем её ожидание, – мелькнула мысль в голове девушки, и она решилась первой шагнуть вперед.
Маруся закрыла глаза. Перед внутренним взором неслись образы, перекрывая друг друга. Катя, гоняющая мяч. Эшелоны солдат. Поезда… машины… танки… раненые… Собрание в церкви, оборудованной под клуб, лики святых, смотрящие сверху, скорбящие по тем, кого отправляют на фронт… Иоанна, стоящая на коленях перед иконой Девы Марии… Улыбка мамы, слова: «Храни тебя господь»… Сухая, морщинистая рука бабушки и снова лики святых…. Рука невольно поднялась и очертила крестное знамение, пересохшие губы прошептали: «Спаси и сохрани».
Выставив руки вперед, девушка кинулась на волка, крича во всё горло. Видимо мысль, об атаке, тоже пришла в голову зверю, потому что он уже летел в прыжке, к жертве, с широко раскрытой пастью. Рука Маруси столкнулась с чем-то горячим, мокрым, мозг хаотически пытался найти ассоциации, под пальцами вертелось нечто шершавое. Не задумывая ни секунды, девушка со всей силой схватила это, и рванула к себе. Душераздирающий, сжимающий сердце, разрывающий плотную ткань ночи, визг резанул по ушам. Маруся открыла глаза.
Волки отпряли, присев на задние лапы, делая слабые попытки наскочить на жертву, но тут же отпрыгивали назад, будто бились о стену. Рычали, тявкали, как собаки, но не подходили ближе двух метров. Маруся перевела взгляд на свою правую руку… Предплечье, почти полностью скрылось в пасти, зубы волка увязли в рукаве телогрейки, но девушка не чувствовала боли от ран. Пальцы крепко впились в основание языка зверя. Матёрый волк, поджав хвост, что есть сил, упирался передними лапами в снег. Вытаращенные глаза не излучали ни злобы, ни звериной ярости. Волк плакал, молил о пощаде, скулил, от чего внутри все переворачивалось и сжималось. Теперь на Марусю смотрели человеческие глаза, загнанные, не понимающие происходящее. Остальные звери кружились, поджав хвосты.
Луна вышла из-за тучи, освещая место битвы. Между невысоких крутых берегов раскинулась широкая равнина замерзшего озера. На снежной глади видно была взрыхленная тропа, ведущая к сидящим в обнимку человеку и волку. Вокруг этой странной пары метались еще три волка. Февральский морозный ветер гнал перистые облака, перекрывая бледный свет единственного свидетеля происходящего. Печальный лик, час за часом наблюдал за человеком и волком.
Маруся чувствовала дикую усталость, непреодолимое желание спать. Но стоило ей ослабить хватку, как волк тут же пытался освободиться, и она снова сжимала его язык. Так и сидели они, мечтая о свободе и жизни.
***
На горизонте, незримо, вкрадчиво начали проступать признаки рассвета. Из далека донеслось надрывное кукареканье.
– Петруша… День… Люди… – еле уловимым течением скользнула мысль.
Вскоре на холме, от деревни, показалась группа людей. Заслышав их голоса трое «серых» поднялись и побежали в сторону леса, поджав хвосты.
– Эй! Смотрите!… Что это? – донеслось до слуха Маруси.
– Митька, беги назад за подмогой…
– Да не как это Маруська?
– Ату, ату его!! Ату-у-у! – кричали бегущие мужики.
Волк, очнувшись от обессиливших мук, встрепенулся и снова жалобно заскулил. Маруся усилием разжала онемевшую руку. Обмороженное лицо обожгло скатившимися слезами, ноги не чувствовались совсем. Сознание девушки померкло, и она повалилась на бок.
«Серый» рванулся в лес.
– Ату, ату его!! Ату-у-у!
Маруся спала трое суток. Иоанна, вместе с местными женщинами, дежурила у постели девушки, делая компрессы.
***
Половица скрипнула под ногой. Маруся толкнула дверь и вошла на кухню. Подняв глаза вверх, она посмотрела в угол с иконой, и перекрестилась.
(ВикторМ)