1953 год. Мы жили в Ленинграде на съемной квартире. В гости пришел папин сослуживец дядя Саша с женой. Приехал в краткосрочный отпуск из Германии, где служил после окончания войны. Сидели, выпивали, вспоминали однополчан. Кто где служит, кто демобилизовался. Смотрели фотографии, хохотали. Папа играл на аккордеоне. Лёля пела.
Первый раз в жизни я слышала оперный голос не по радио, а в домашней обстановке. Мороз по коже...как хорошо.
Лёля - жена дяди Саши очень красивая женщина. Высокая, статная. Большие синие внимательные глаза. Рыжие кудрявые волосы взбиты надо лбом игривой волной, а остальные локоны забраны в почти невидимую сеточку с маленькими белыми крапинками. Платье из черного креп-жоржета в мелкий цветочек, с подкладными плечиками и рукавами фонарик. Вокруг шеи белый кружевной воротничок. КРАСНЫЙ ЛАК НА УХОЖЕННЫХ НОГТЯХ! А как от нее пахло! Пряно-сладкий тягучий запах остался после их ухода надолго. Это не «Красная Москва», это другое из другой неизвестной жизни.
Неземная женщина! К машине она шла в шубке, пряча руки в муфточку из такого же меха, а на голове кокетливая фетровая шляпка с бантом на боку. На ногах ботики на каблучке. Она прямо всунула ноги в туфлях на каблуке в боты и пошла. Не калоши. БОТЫ чуть выше щиколотки с черной бархатной оторочкой. Сейчас таких не носят и не производят. Как артистка кино, как Серова, только красивее в сто раз!
Мама, конечно, попыталась немного погасить папины восторги, обсмеяв ее «вшивый домик» на голове, привычку «интеллигентки в седьмом поколении» есть с ножом и вилкой, а главное пик сезона БОТЫ. Про пение и голос благоразумно помалкивала.
Через какое-то время спустя папа, мама и я были на похоронах. Лёля скоропостижно скончалась. Дядя Саша почернел от горя.
Похороны были роскошные. Оркестр из филармонии играл что-то надрывно-классическое. Море цветов. Красавица лежала на белоснежных кружевных подушках в открытом гробу в темно-вишневом бархатном платье, черных лаковых туфельках и чуть улыбалась краешками алых губ. На тонких пальцах кольца, перстни, браслеты.
В толпе шептались:
- Зря он ее так вырядил, откопают нелюди, откопают...
В то тяжелое послевоенное время было неспокойно. Грабили, убивали. А тут такая красота!
Когда пришло время заколачивать крышку гроба, дядя Саша снял с пальцев украшения и тщательно полил одежду жены какой-то жидкостью из бутылочки темного стекла.
Толпа ахнула:
- Кислота, кислотой облил...
Как избирательна детская память!
Ну почему этот эпизод так впечатался в мое сознание?
Помню все до мельчайших подробностей. Запах ее духов, который перебивал кладбищенский хвойный. Вид свежевырытой могилы. Как надо было бросить горсть земли, а земля была мокрой и липкой и я не знала, как мне оттереть ладошку.
Мне было в то время только пять лет.
Отчего она так мало жила и пела?