Прощай, Володя
Они сидели на холме, возвышающемся над Флоровским монастырем. Сзади было старое кладбище с покосившимися крестами и заброшенными могилами. Внизу столпились крыши Подола. Ветерок теребил листву, волнами ходил по высокой траве и перебирал волосы Валентины. Володя любовался ею.
- Господи! Что я в тебе нашел? Ты такая обыкновенная...
- Ты – мое сокровище, - вторила она ему. - В тебе я нашла всё-превсё. Мне хочется лепетать всякие слова. Лепетать и лепетать...
- Ия, мне придется сделать операцию на сердце...
- Боже мой, - испугалась она, - откуда вдруг у тебя сердце? Что с тобой? Это серьезно?
- В давние времена изгоняли из тела дьявола. Теперь забыли, как это делается. У нас в городе есть очень хороший хирург – он мой друг. Я его попрошу – и он удалит ту часть сердца, в которой живешь ты. И выбросит к чертовой матери!
- Ты эгоист, Линёв! Господи, какой же ты эгоист! Твой друг сделает не одну, а две операции – мне и тебе. И тебя тоже выбросит к чертовой матери!
- Тихо... Слышишь?
Мелодия скорей угадывалась, чем была слышна. Казалось, что звучали деревья, травы, забытые могилы, крыши домов и купола церквей. Музыка то приближалась, то удалялась и совсем затихала.
Почему-то шепотом Володя спросил:
- Ты знаешь, что сегодня 14 июля?
- Да, сегодня 14 июля. Так что?
- В этот день восставшие парижане...
- День взятия Бастилии! Как я могла забыть?!
Это был их праздник, и они пошли в ресторан, в котором когда-то бывали. Нельзя было его назвать уютным. Но в нем была прохлада, и был замечательный оркестр. Столик, за которым они когда-то сиживали, был свободным. Заняли его и, сделав заказ, пошли прогуливаться по длиннейшему балкону вдоль фасада здания. Здесь многое изменилось, но главное – не стало оркестра.
Кто-то из посетителей подошел к музыкальному автомату. Зазвучало танго. Володя развязно, как опытный ловелас, спросил:
- Девушка, вы танцуете?
- Непременно.
- Разрешите?
- Сколько угодно.
- Вы здесь одни или как?
- Или как, - ответила Валентина.
- Я тоже... Меня зовут Вова, а вас?
- Ия...
- Какое удивительное имя! У ваших родителей – хороший вкус.
Официант закончил сервировку стола. Поискал их взглядом. Володя жестом показал – видим, идем.
Музыка умолкла.
- Тебе сорок. Полюбил кого-нибудь? - насторожено спросила Валентина, когда сели за стол.
- В сорок лет только «долюбливают», - пошутил он.
Помолчали. Володя решительно повернулся к ней. «Вот оно», - подумала Валентина и почему-то закрыла глаза.
- Я женился, - сказал он. - Дочка в этом году пойдет в школу...
«Как я боялась этого! - подумала она. - Что я тогда натворила! И во всем виновата сама!»
Когда Володе предложили очень интересную и перспективную работу в Свердловске, он, прежде чем согласиться, встретился с Валентиной.
- Ия, бери Лёньку, и втроем махнем на Урал!
- Ребенку нужен отец…
- Ребенку нужна счастливая мать, - возразил он, и больше к этому не возвращались.
«Что я тогда натворила! – снова подумала она. – Прощай, Володя!»
Во рту пересохло, и перестали рождаться звуки. После длительного молчания спросила:
- Как зовут девочку?
- Валентина...
- Выпьем за здоровье моей тезки. И пусть она будет счастливей нас. Какой крепкий коньяк! – оправдала она свои слезы и вытерла их.
Володя снова наполнил бокалы.
- За твоего Лёню. Чтоб он был здоров и счастлив вместе со своей мамой! Кстати, почему ты не знакомишь меня с ним?
- Ты знаком. Помнишь – в тот день, когда мы встретились в заливе, познакомился с двумя мальчишками? Нырял. Очки помог найти... Так тот Лёня – мой Лёня.
- Это невероятно! Такого быть не может! Он же был похож на тебя. Как я его не узнал?!
- Похож. Но не буквально же – вариация на тему.
- Хороший парень – он мне понравился.
И после паузы:
- Вы мне подарите следующий танец?
- С удовольствием. Я люблю делать подарки. Володя, поцелуй меня. Я пьяная – и не буду сопротивляться.
Он поцеловал ее в щеку.
- Публичные поцелуи... Что это тебе в голову взбрело?
- Я начала прощаться с тобой. Осталось три дня... Как хорошо, все-таки, что восставшие парижане штурмовали Бастилию. И победили.
И без всякой связи с предыдущим вдруг добавила:
- Какие крепкие узлы, однако, вяжет жизнь... и развязывает. Я с Колей развелась. Уже два года ...
Музей Никиты Заславского
Раньше здесь был пустырь. И было небольшое футбольное поле, на котором встречались дворовые команды. На этом поле они пережили много радостных побед. Были и поражения, но их могло быть гораздо больше, если бы не Никита. Он был вратарем. Когда стоял в воротах, забывал обо всем и не ведал страха, бросаясь в ноги нападающих. Он никогда и никого не обвинял в пропущенном мяче – на то он и вратарь, чтобы не пропускать.
Теперь здесь дом, и никто из жильцов даже не предполагает какие страсти клокотали на этом небольшом клочке земли, какие взрывы восторга потрясали мальчишек, и какая печаль сдавливала их сердца.
- Ну, вот идет Сопель, - сказал Виля. - Пошли, ребята.
Они поднялись со скамейки и пошли к дому, в котором жил Никита Заславский. По знакомой с детства деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Семен нажал на кнопку звонка.
- Боже мой! Как я рада! - сказала Ольга Николаевна, мать Никиты. - Проходите-проходите… О, Володя! Как давно я тебя не видела... А Степана Григорьевича еще нет. Вы же знаете – он всегда задерживается на работе. Скоро будет...
Здесь всё им было знакомо. Они часто бывали, когда учились в школе. И после окончания ее. Приходили на дни рождения при жизни его и потом, когда его не стало.
Ребята принесли водку, консервы и другую снедь.
- Какие же вы, однако! - Ольга Николаевна была недовольна. - Я же просила ничего не приносить. У нас все есть...
Они услышали, как хлопнула входная дверь.
- Степан Григорьевич пришел, - Ольга Николаевна поспешила в переднюю. - Степа, к нам ребята пришли. Мы тебя ждем.
Никита был очень похож на отца и не только внешне – та же походка, манера говорить, голос, жесты. Забавно было видеть их вместе – совсем одинаковых.
В комнату вошел постаревший Никита – Степан Григорьевич. Он пожал всем руку, обнял Володю, которого не видел много лет.
Сели за стол. Помянули Никиту. О работе своей Степан Григорьевич всегда рассказывал весело, с юмором. На этот раз он говорил сдержанно, а когда Ольга Николаевна вышла, чтобы глянуть на голубцы, стоявшие на огне, обронил:
- Старый работник, как старая проститутка, чем больше работает, тем меньше ее ценят...
- Похоже – достали вас, Степан Григорьевич, - сочувственно сказал Николай.
- Достали... У нас новый замдиректора по производству. Корчит из себя гения. А «гениев» на заводе, на моей памяти, перебывало много. Только толку было мало. Предлагаю выпить за настоящего гения – за Ольгу мою Николаевну. Олечка, где ты там? Мы пьем за тебя...
Ольга Николаевна внесла большое дымящееся блюдо с голубцами. Поставила его на освободившееся место. Быстрым хозяйским взглядом окинула стол, села на свое место и спросила:
- За кого пьем?
- Мы пьем за тебя, Олечка.
- Ну, уж нет! - запротестовал Семен. - Вы уж говорите так, как сказали.
- Степа... - с шутливой укоризной сказала Ольга Николаевна. - Что ты говорил обо мне?!
- Да, Ольга! В конце концов, должны люди когда-нибудь узнать всю правду о тебе... Я сказал так: «Предлагаю выпить за настоящего гения – за Ольгу мою Николаевну!» А что!?
- Спасибо, - она одним глотком осушила маленькую рюмочку: пить она не любила, хотя могла «перепить» любого самого крепкого мужика.
Однажды, в день рождения Никиты, однополчанин Степана Григорьевича, бывший в Киеве проездом и гостивший у них, непременно хотел пить с хозяином дома. Ольга Николаевна отправила мужа достать что-то из кладовки, а сама села на его место.
- Ну, Феденька, по маленькой? - предложила она и вместо рюмок поставила стаканы.
- Вот это по-нашему! - обрадовался Феденька.
Через два стакана он отвалил от стола в состоянии крайнего опьянения. Его отвели в комнату Никиты и уложили спать. А Ольга Николаевна, как ни в чем не бывало, продолжала делать то, что положено хлебосольной хозяйке. На ребят это произвело неизгладимое впечатление.
- Странное отношение к старикам, - сказал Степан Григорьевич. - Конечно, это со стороны людей черствых и неумных. Но, к сожалению, таких много. Чаще всего проявляется в очередях и в транспорте. «Что это вам дома не сидится? - слышу в трамвае. - Видите – народ на работу едет. Могли бы и позже ехать – ничего бы с вами не стало». Или в очереди: «Неужели вам дня мало? Нет, нужно стоять в очереди, когда люди с работы идут». Слышите – люди?! А старики уже не люди... Как говорит моя добрая знакомая, стариков нужно уничтожать в детстве, чтобы они потом не мешали жить.
Когда все встали из-за стола, ребята зашли в комнату Никиты. Здесь, как в музее, время остановилось – все было так, как при его жизни. Никита любил сидеть на диване, положив широко расставленные руки на его низкую спинку. Вошел Степан Григорьевич, сел на диван и, широко расставив руки, положил их на его низкую спинку. Ребята переглянулись.
Пришло время прощаться. Они ушли, подавленные одиночеством родителей Никиты, и долго молчали.
- Сопель, - нарушил молчание Николай, - ты можешь узнать про этого замдиректора. Нужно что-то придумать...
- Попробую, - ответил Арам. - Завтра же займусь.
На перекрестке их пути расходились.
- Давайте простимся здесь, - сказал Володя. - На вокзал не приходите – не люблю долгих прощаний. Бог даст – скоро свидимся. Намечается сотрудничество с киевской фирмой. Надеюсь – смогу приезжать часто.
- Пончик, выгребай поближе к родным местам, - Николай крепко обнял его.
- Если надумаешь, - продолжил Арам, - поможем. Ты же знаешь.
- Не слушай их, - Володя попал в крепкие лапы Семена, - сейчас выгодно торговать рыбой. Станешь моим компаньоном.
- Ребята, я вас люблю. Хорошо, что сохранилось наше братство, - сказал Володя.
Арам и Виля попрощались с Володей, и подошедший троллейбус увез их. Семен трижды поцеловал Володю. Стоя на задней площадке полупустого трамвая, долго махал ему рукой. Появился автобус, которого долго ждал Николай.
- Вот и мой фаэтон. Будь здоров, Пончик.
Володя перешел улицу и пошел по аллеям старого парка от одного воспоминания к другому.
Вот и все?
С утра шел дождь. Он был неутомим, и казалось, ему не будет конца. В грустном ожидании застыли повисшие на тросах кабины карусели. Огромный наклонный диск на изогнутой стойке одним краем уходил в серое небо, другим – почти прислонился к земле. В этом покорно мокнувшем мире, недавно шумном и многолюдном, кроме них, никого не было. Разулись и, взявшись за руки, медленно брели по узору дождя, делавшему воду непрозрачной даже у самого берега.
Когда подошли к заливу, Володя положил купола зонтов на низко растущие ветви дерева – образовалась своеобразная крыша. Очень довольный своим изобретением, обнял Валентину и спросил:
- Как?!
- Гениально... А наши цветочки лежат, - она показала на увядший букет, лежавший на месте их шалаша. - Даже не верится, что вечером уезжаешь... Ты будешь меня вспоминать?
Ее подбородок вдруг стал рельефным, в маленьких бугорках и углублениях, и часто задрожал, а слезы затерялись среди капелек дождя на щеках.
- Ты незабываема, - ответил Володя и поцеловал ее.
- Пора возвращаться, - сказала Валентина.
Они сняли с ветвей зонты. Подошли к самой воде. Володя достал из кармана несколько монет.
- Выбирай...
Валентина взяла с его ладони монету и бросила в воду. Он тоже бросил, и они медленно побрели в обратную сторону.
Что-то случилось с троллейбусами. Валентина стояла на остановке и нервничала, посматривая на часы. Времени было еще достаточно, но она хотела приехать пораньше, чтобы побыть с ним. Наконец, появился первый троллейбус. Толпа рванулась на штурм. Мешала корзинка и сумка, поэтому она сумела войти только в следующий, села и, глянув на часы, успокоилась – она успевала.
Промчалась по перрону. Вбежала в вагон. В купе никого не было. Поставила корзинку на стол и вышла. Через некоторое время в окне купе увидела троих мужчин. Один из них проявил интерес к корзинке и даже стал обнюхивать ее. Валентина постучала в окно зонтиком и погрозила ему пальцем. Тот изобразил недоумение и показал жестами, что она напрасно беспокоится.
Наконец, появился Володя. Остановился. Поставил чемодан. Закурил. «Он же бросил курить, -удивилась она. Подошел к вагону. Достал билет.
- Володя,- позвала она.
Он вздрогнул от неожиданности, и в глазах его появилась радость.
- Я с ума здесь схожу! Где ты ходишь?!
- Ия, мы же простились, и ты обещала, что на вокзал не приедешь...
- А мне было интересно узнать, сколько еще таких дур, как я, будут тебя провожать... Вовочка, как же я могу не побыть с тобой еще хоть несколько минут. Ну, ты сам подумай.
Она посмотрела на огромные часы, висевшие над перроном.
- Господи, - запричитала она, - осталось три минуты. Иди, Володенька. Прощай, мой родной. Дай знать, когда приедешь, чтоб я не волновалась. Ну, все-все-все...
Она подталкивала его к двери и, обнимая, не отпускала. Поезд тронулся, и тогда руки ее разомкнулись.
- Иди! - словно прогоняя, закричала она.
Опустошенный и несчастный, он, казалось, забыл, зачем сюда пришел.
- Иди же...- тихо попросила она.
Проводник, стоявший с желтым флажком в руках, посторонился, и Володя вошел в тамбур. Он стоял за спиной проводника и махал ей рукой.
И тут Валентина вспомнила, что не сказала ему о корзинке с едой.
- Володя, в корзинке еда для тебя.
Он не понял о какой корзинке она говорит, но на всякий случай кивнул головой.
Поезд удалялся. Переходя на соседний путь, он как бы вильнул хвостом и исчез за поворотом.
Она ехала домой в полупустом троллейбусе, не замечая ничего вокруг. Пришла. Полежала. Немного успокоилась. По привычке пошла на кухню, но вскоре вернулась: хватит с нее Насти Лопатиной, которая донимала ее вопросами:
- Что случилось? Ты здорова? На тебе лица нет...
Валентина снова легла на диван и заплакала.
- Вот и все, - сказала она себе.
Володя открыл дверь и замер от неожиданности: в купе сидели Василий Иванович, Игорь и Валерий.
- Такого быть не может никогда! – удивился Володя.
- Как сказано в святом благовествовании от Луки: «Ты ли тот, который должен к нам прийти, или ожидать нам другого?» - Василий Иванович повторил вопрос, заданный при первой встрече.
- Я тот, Василий Иванович. И другой к вам не придет. А теперь мне интересно знать, какой нахал уже рылся в моей корзинке, черт подери?!
Игорь и Валерий начали хохотать, к ним присоединился Василий Иванович с Володей, и они стали похожи на озорных мальчишек.
- Пойду прощаться с Киевом.
Володя вышел в коридор. Открыл окно. Поезд въехал на гулкий железнодорожный мост и возвысился над Днепром. Подол, Лавра, киевские холмы, старое русло Днепра и залив, с которым так много связано в его жизни, удалялись и вскоре исчезли. Когда мимо пробежали киевские предместья, он вернулся в купе. Небольшой стол был уставлен закусками. Володя достал из своей сумки бутылку водки и поставил ее рядом с тремя уже стоящими на столе.
- Комплект, - отметил Василий Иванович.
- Посмотрим, что Бог послал, - сказал Володя, поставив корзинку на колени.
Под восторженные возгласы попутчиков он стал извлекать и разворачивать еще теплые пирожки и налистники, баночки с чем-то непонятным.
- Вот, что такое любовь, - глубокомысленно сказал Василий Иванович. - То-то она, голубушка, беспокоилась. Даже зонтиком в окошко стучала.
- Все это убрать, - распорядился Володя, показывая на ветчину, колбасу, сыр и консервы, лежавшие на столе.
Последним он достал большой теплый сверток и стал осторожно его разворачивать. Это был уже знакомый глиняный горшок. Володя открыл крышку, и купе заполнилось ароматом жаркого с дерунами.
- О-о-о! – застонал от восторга Валерий. – Жаркое «мит латкес». Это же настоящее еврейское блюдо!
- Я его обожаю! - сказал Игорь.
- По маминой еде истосковался, - добавил Валерий.
- Господа! - удивился Володя. - Вы-то здесь причем?! Не верю. Предъявите паспорта.
- А как вы относитесь к нацменьшинству? - обеспокоено спросил Василий Иванович, и вопрос его утонул в гомерическом хохоте.
- Володя, сил больше нет, - взмолился Игорь, разливая по стаканам водку. - Не томи.
- Ну, что, славяне, начали? - спросил Володя.
И они начали...
Во втором часу ночи, когда ребята стали похрапывать, Володя тоже лег. Долго не мог уснуть. Вспомнил, как в разговоре с Валентиной предлагал уехать вместе с ним на Урал, и свои слова: «Ребенку нужна счастливая мать». «Моей Валюшке тоже нужна счастливая мать, подумал он. - А отец?»
Его все сильнее охватывала тоска и предчувствие трудных решений...
Конец