(предыдущее: http://proza.ru/2011/06/16/1407)
Очнулся Дэн с головной болью, не понимая, кто он и где. Впрочем, очнулся ли? Где-то недалеко в тумане, кажется, передвигались люди, словно сквозь вату доносились непонятные звуки… Если б не боль во всём теле, даже язык болел, то эти странности были бы, пожалуй, любопытны.
В какой-то момент до него стало доходить, что он лежит… на… тротуаре. Опять убили? Но сколько ж можно?.. Он попробовал подняться. Дёрнулись только кисти. Нет… не встать… Кто-то помогал, посадив, и, освобождая от чего-то, поднял его руки. Что он делает? Мысли были ленивы, как сонные мухи.
Вдруг звуки стали яснее, из них выделился женский голос: «Даня, Даня!..» Кому это? А голос не умолкал: «Ворюга! Держите его!» Пожалуй, голос знаком. Про кого ж этот сон?
«Ты можешь подняться? Или «скорую» вызвать? Я – Татьяна Васильевна, соседка твоя, Даня. Ну, ответь же…»
Он не знал, сколько времени просидел на поребрике, а сердобольная пенсионерка хлопотала вокруг него. Ей всё же удалось уговорить двух старшеклассников помочь довести его до дома. На лестнице Дэн слегка пришёл в себя и поднимался сам, но в замочную скважину ключом попасть не смог, пришлось открывать Татьяне Васильевне.
Она усадила его на табурет в прихожей, прислонив к стене, открыла окно, решив, что ему нужен воздух, и заявила: не уйдёт, пока не удостоверится, что он в порядке.
Всё это время он молчал, вяло подчиняясь. Согласился держать мокрую тряпку на ушибленном затылке. В открытое окно неслись горестные кошачьи крики.
- Чего это там? – впервые спросил Дэн,
Женщина обрадовалась его интересу:
- Инвалид он… Когда бездомные собаки передушили других котят и маму его, он выжил, уполз, но с позвоночником беда была. И сейчас заднюю лапу подволакивает. Псы ведь хватают кошек за шкиртку и трясут, пока позвонок не отломится. ВЫходили мы его с Петровной, с тех пор и подкармливаем. Но видно тяжко ему, болезному… Он часто жалуется. Людей тоже боится. Кто-то ему, такому, ещё и хвост арматуриной перебил. На ниточке висел, пока не отвалился кусок… Мы еду оставляем ему около подвала, где живёт.
Надо же… судьба почти как у меня… Людей опасаюсь, от них и инвалид, и маму это убило…
- Даня, может, кому позвонить? так скажи.
- Нет, тётя ходит плохо, да и огорчать ни к чему. Я отойду постепенно.
- А женщина, молодая, красивая… ей позвонить не хочешь?
Дэн удивился:
- Какая женщина?
- Ну, у неё ключи от твоей квартиры… Я случайно увидела. По-моему, она не раз приходила.
- … Внешность опишите.
- Вижу-то я уже плохо. Высокая, стройная, эффектная…
Дэн подумал, что сон всё-таки продолжается. Галиматья какая-то… Нет, скорее, удар грабителя по голове не прошёл даром и для соседки…
- А она, случайно, не в капюшоне и с косой была?..
- Нет, стрижка, в плаще без капюшона. Проказник ты, видно, сам не знаешь, кому ключи даёшь, что ли? Сразу нескольким?
- Да нет, в капюшоне и с косой – это Смерть.
- Скажешь же!.. Никак ты оклемался, раз шутишь? Чаю вскипятить тебе? Хочешь чего-нибудь?
«Умереть», - подумал Дэн, а вслух попросил:
- Спасибо, Татьяна Васильевна. Лучше полежу, не беспокойтесь уже. Это у меня после контузии… бывает.
- Ну, вот… а, когда ты лежал, рядом с мостовой, все мимо шли, думали, конечно, что обычное дело - напился. Я же тебя узнала и вижу, что бомжина с тебя рюкзак снимает. Закричала, чтобы, значит, вора спугнуть. Он и убежал… с рюкзаком. Было там что-то ценное?
Дэн рассмеялся. Не везёт ему с оружием! Теперь тесак утащили…
- Ничего там не было, - успокоил он соседку.
Провожая её до дверей, спросил:
- У вас-то голова как? Прошла?
- Как тебе сказать… болит нередко. И погоду чувствует. Кружится. Иногда и выходить боюсь. А надо – за хлебом или пенсией, того кота подкормить… Одинокая же я.
- Гада не нашли?
- Не очень и искали, Даня…
- Слушайте, мы с вами – два сапога пара. Предлагаю, и выходить на пару. Один другого, глядишь, выручит по необходимости.
Татьяна Васильевна засмеялась:
- Будем тогда копия недавняя моих соседей. Виталия частичный инсульт хватил, но идти он мог, только не прямо – по сторонам швыряло, да перед глазами всё плыло. У трезвого! Жена его, Мария, голеностоп повредила перед этим и на одну ногу наступать не могла. Так она его в поликлинику тащит, повиснув на нём со стороны своей больной ноги, направление задаёт, и он в результате идёт почти правильно. Хорошо – идти недалеко, добрались. Сами потом рассказывали, хохотали.
Дэн засмеялся.
- Теперь, после смехотерапии я за тебя спокойна. Но звони, если что.
- Спасибо, - произнёс он, запирая дверь. И пошёл разводить марганцовку для прикушенного языка.
Всё же чувствовал Дэн себя паршиво и, отключив телефон, прилёг. В голове звучала дурацкая песенка про того, кто родился на улице Ленина, почему вырубается время от времени… Поистине… улица Ленина тут недалеко.
Давно не было приступа… даже палочку в кармане перестал носить… утратил бдительность… но и сам спровоцировал. Пил… нервы… нагрузка… Что же, идти сдаваться в больницу?.. и там хоть на время спрятаться… Дома принимать фенобарбитал в его ситуации опасно. Тормозить будет, сделает уязвимей…
Как быстро наступил припадок… не успел и подумать о булавке. Так бы отсрочил немного – до дома добрался или аптеки, сунул бы что-то в рот… Выходит, совсем худо.
И Дэн вспомнил своё пребывание в сумасшедшем доме…
Госпитали, снятие острого состояния, долгое серьёзное лечение, когда неизвестно было вернётся ли он из иллюзорного мира, где Данила жил, видя отсутствующие предметы и беседуя с невидимыми врачам людьми… до конца этого периода не дотерпело сердце мамы… Нет, только не об этом…
В конечном итоге он попал в психиатрическую клинику в Ленинграде для комиссования.
Некогда это было закрытое военное заведение неподалёку от Финляндского вокзала. Но к тому времени, прежний суровый режим, - при котором больных на ночь упаковывали в смирительные рубашки, двери просто не было, а в проёме сидел на табуретке здоровенный санитар, - претерпел значительные послабления. Пациентам, представлявшим какую-то опасность, кололи усмиряющее. Санитаров сменили нянечки, в заведении лечилось немало штатских, кто по блату, кто вообще не пойми как.
Поначалу от лекарств он спал до 20-ти часов в сутки, с перерывом на еду с приёмом лекарств и осмотры. Попадали к нему в палату странные экземпляры. Генеральский портной, лечившийся от запоя. Ещё один столь же пожилой «вояка» с гражданки – с виду совершенно здоровый. Может быть, поправлял нервы, а может, уходил от ответственности… Ночью привезли полковника с «белой горячкой». У медиков это называлось «реактивным состоянием». Полковник много болтал: про себя и сущую околесицу. Признавался, что в военное время и позже был интендантом на ташкентских складах. Однако стоило ему слегка поправиться, как он обрёл уверенность и командный голос. Он не помнил насколько был откровенен по привозу, поэтому гремел рассказами среди однопалатников о том, «как он танки в прорыв водил».
Полковник даже позондировал почву, то ли для того, чтобы уйти на пенсию по инвалидности, то ли смягчить врачебный «приговор», но «реактивное состояние» - это оказалось всё, что можно было выжать из его ситуации.
Дэн ни с кем не пускался в разговоры, но здоровался, а когда спать стал меньше, то уделял время зарядке и слушал. Портной и другой, лежавший, вероятно, по блату, между собой смеялись над полковником, говоря про него даже то, чего он, возможно, и не заслуживал. При нём же лебезили и славословили, тем паче, что приходящий в себя начальник уже вслух объявлял о мерах, которые он примет, встретив на улице этих медицинских разгильдяев в погонах. Речь шла о будущих врачах из Военно-Медицинской академии, приходивших сюда на практику.
В иных сочетаниях его соседи говорили гадости об отсутствующем. Полковник с
портным обсуждали национальность пожилого, высказывая гнусные предположения.
Пожилой с полковником осуждали пьющего портного: «и это в таком возрасте!»
Выслушивая это день за днём, Данила ощущал, словно его поливают помоями. Чтобы не убить их, он избрал тактику полного необщения, перестав и здороваться, в то время, как его ненавидящий взгляд красноречиво говорил об отношении.
Первое время полковник пытался переломить ситуацию. Питалась каждая палата за своим столом, и когда Дэн приходил есть, где соседи уже вовсю чавкали, то офицер рявкал: «Приятного аппетита, товарищ рядовой!» На что Дэн совершенно не реагировал, чем крайне сотрапезников обеспокоил. Его стали бояться.
Полковник пожаловался врачу: «Уберите его от нас! Он или соли в глаза насыплет, или кипятком обольёт. Да и так зашибить может. Он на одной руке от пола отжимается!»
Данилу перевели в другую палату.
Новые соседи особенно его не трогали. Лечился от нервного истощения 24-х летний сын дипломата, выглядевший на все сорок с хвостиком. Бедняга всю жизнь пытался соответствовать ожиданиям родителей. Школу закончил с медалью, учился на филолуха с остервенением… Устал так, что не мог даже о чём-либо, требующем лёгкого напряжения мысли, думать.
Скоро «дипломата» перевели от Дэна, наверное, в лучшую компанию. Появился курсант, поначалу желавший стать офицером, но, упав с мотоцикла и треснувшись головой, он стал слышать Голос и учиться расхотел. Однажды Тот приказал ему выстрелить в тире в сторону…
Привезли сверхсрочника, добровольно оставшегося на службу, который послал сержанта, тоже устав от армии. Без всяких голосов. Теперь, если его определяли нормальным, он шёл под трибунал, если же – сумасшедшим, то ставили диагноз и отпускали на гражданку – существовать среди множества себе подобных…
(продолжение: http://proza.ru/2011/06/18/870)