Бермудский треугольник

Параной Вильгельм
Серьёзнейше прошу о снисхождении автора данного оригинального сэта, но сама дистилляция чувств к ошибкам и подачи слова зашкаливает. Посему: контркультурным образом вымаливаем прощения и даём волю пошлой угоды деяний.  Здесь смесь. И парадоксы взгляда, и острый меч, и звонкий ливень за окном.
(с)
* * *
Контора, которая закрывалась в четыре часа, без полного на тебе, и комендант общежития, и, увы, откланялся в три. Возникли ощущения, что уже за ровную половину шести взялись.  Чиркнули звезды, и погас дождь. Зима эта закончилась летом. И весенняя гроза только осведомилась о некоем Малыгине без сдачи. Тогда-то всё и встало по своим местам. 

Осень!

Малыгин, чертыхаясь,  и то и дело, подкручивая задницей, словно жирная студента журфака, вернулся в заводоуправление трезвый. Мягкий телячий запах зловонно разрывал душу и бросался играться в прятки. Малыгин обмазал ноги о коврик серебристым пометом и вытащил дерматиновый ремень из брюк.  Живот освободился от тугого ошейника и как помпоновый шар разрядил сморщенный лоб  в гладкую неразбериху. 

Вот тогда-то Малыгин и заволок под рабочий стол рюкзак, повертел в руках последнюю из оставшихся в живых пол-литровую банку безымянных помидоров  в собственном соку. И плюнул вслух, а про себя подумал, но передумал и сунул её в жеваный полиэтиленовый пакет с рекламой сетевого гипермаркета «Звонарь». 

Месть, - пронеслось в голове у Малыгина, и унеслось отрывочными: два по сто, - сам себе не куй. 

Всё!  Дома. Где дома, там и дома, но с тоской подумалось злосчастному путешественнику, что всё же, как всегда: пиво чешское нефильтрованное, горячие крылышки в шесть утра, шариковые ручки до Финляндии. Водка и Финляндия. Вот зараза!

-Алло. Блин, вашу контору. Да, некогда мне сейчас палас трусить, идите вы Жанна сами трусите. Меня даже в Омске нет.

И вот жанр. Вот жанр. Жарища, а не жанр. Полмесяца командировки. Только на две недели, - успокоил себя Малыгин. Только этого всего надо много!

Пойти заправиться перед ужином? Но единственный в Ухтомярье сельмаг,  завалило шмарами из Барбонска и как назло смазливыми сиськами на перебор, одна круче другой. В тот вечер встало всё, что стояло, когда-нибудь и наверно навсегда, но пало перед  жертвой перебоев с электроэнергией и трусостью английских разведчиков перед отвагой родимых порносмен.

Малыгин погрыз правую руку, что означало «охолонись цыган», и патриотично купил флаг «Русские вперед!».

И решил:

«Пойду-ка я на вокзал отложу десницу печали. Там уж и еда, и ночлег отыщутся».

Привокзальный буфет разнообразием не блистал.

«Шпи-натный па-штет под гу-синым соусом», - прочитал Малыгин, указывая пальцем, как указательный третьеклассник на очко бронепоезда.

Отлично подстриженная, под матрасы Перстушникова, Гретта - по кличке, а по имени - Гаша, продавщица наша, сдавала сдачами направо и налево и даже хотела отдаться за положение в обществе, но то были слухи. Но Гаша наша все-таки выкрутила носом в воздухе восьмерку и оглушительно пернула: ДА!

- Что непонятного еще? – Зверь в овечьей шкуре, глядел на оглядывающегося по сторонам и машущего флажком: «Русские вперед».

- Я прошу прощения, я еврей, и здесь совершенно нечаянно. Во много мне прельстит такая тембристость ваших натур, но я не гей, а по сему смею предложить вам руку и сердце. На этот вечер. Ваш… - В этот момент, Малыгин поклонился и выкинул от недельного воздержания пар из красивых ноздрей. – Малыгин Игорь Сарафанович, к вашим услугам.

Таких фуршетов, Гаша не знала со времен блуда по Днестру. А тут такой кавалер и ластится. Гаша опрометчиво сдала назад, чтобы не упасть вперед и выгнула эллипсом грудь. Воробьи даже посоревновались мимо, что не позволяли себе, даже в праздники.

Потом, Малыгин не обращая на коверкающую  своё ротовое гнезду Гашу, которая помадой изъездила все места своего прекрасного лица, обреченно с отвращением отверг покорёженное желтоватое сало с закрученным куском чернушки. Сыр и сухари одинаково выбросил из головы.

Чай, предложенный Гашей, из сахарозаменителя и скисшего тампона приличной девушки, смывшей на ночь татуаж был знамением.  Оставив на подругу лоток, под локоток, они же с Малыгиным, Гаша и Малыгин,  пошатались по путям, по платформе, где свернули к тупику. Тут, в чешуе бурой ржавчины, покоились с миром три ветхих «столыпинских» вагончика, давно отбегавшие своё. Пожалуй, тут всё и произойдет, решил Малыгин. Откатил со скрипом тяжеленную дверь, сунулся в сумрак вместе с Гашей, в ветхую соломенную глубину и насладился горячим борщевым укусом за губы.

Сгодится! Покопавшись, Малыгин кое-как соорудил из остатков соломы нечто вроде копешки. А Гаша, не успевая расчехлять свои кандебоберы, всюду была на игле.  Когда Малыгин улёгся на Гаше, она  с трепетом застонала , а он с детства, до дрожи в ногах боявшийся крыс и мышей, запищал сереневым мышонком Пюгли из мультика про отвагу кошачьего замка. Но никто не царапал шершавый деревянный пол острыми коготками, и не бился под потолком в испуге от малыгинского проявления чувств. Вот только он уснул. И всё. И Гаша так и пролежала до утра, думая, что это и есть настоящий городской секс.

Утром Малыгин с удивлением поднял и повертел в руках лёгкую металлическую конструкцию, окрашенную в бурый цвет и оттого похожую на шляпку здоровенного подосиновинка.

-Будешь? – Чиркнул он сонной от тяжелого сна прекрасной Гаше, под руками которой  явственно ощущалась вереница букв «ё» и «х».
 
-Буду! – Ответила продавщица и Малыгин подошёл к её узенькой щели, с трудом разобирая каллиграфически выцарапанную на лобчике надпись: «Узник Стальлага, акад. Вы…»

Дальше Малыгин ничего разобрать не успел, события развивались слишком стремительно. Ощутив на себе слабый закатный лучик, грибная шляпка его, как-то вся передёрнулась и вонзилась, где из-под неё с жужжанием вырвалось облачко серой пыли,  пара, и потом выскочила антенна пены. Белая, мускулистая река долгого пламени от воздержания.
 
«Да на ты… сколько захочешь!» – заключил про себя оторопевший Малыгин и залепил Гаше второго.



////
За основу сИюжетного листа взят текст автора Стэн ГОЛЕМ, под названием МАШИНКА.