- Пап, тебя Мартыновна в школу вызывает.
Владимир с раздражением посмотрел на понурившегося сына. Вечно у него неприятности, ни дня без происшествий.
- Что натворил? Разве не говорил - насточертело каждую неделю мотаться в школу? Мы же договорились - нормально вести себя. Ну, чего молчишь? Думаешь, приятно выслушивать выговоры о твоих проделках? Ох, Константин, лопнет у меня когда-нибудь терпение, отдеру как Сидорову козу. Ну, долго будешь клопа давить? Толком рассказывай, зачем понадобился вашей классной?
- Не знаю, - протянул Костя, с опаской поглядывая на разозленного отца.
- Врешь. Лучше скажи.
Владимир видел, как не хотелось сыну говорить правду. Роились разные предположения: подрался, списывал, разбил стекло, ругался матом, не учит уроки, что ещё есть крамольное для восьмиклассника?
- Девчонкам... это самое... подол задирал.
Владимир откинулся на спинку кресла и минуту с изумлением смотрел на сына, не зная, что сказать, до того был обескуражен.
- Зачем? Что ты там хотел увидеть? Ноги? Тощую задницу в трусах? Встань голышом перед трюмо и рассматривай, сколько влезет. Все то же самое, только вот это другое. Нет, ну надо же быть таким идиотом, чтобы при всех в классе задирать девчонкам юбки!
- Что я, первый начал? - захныкал Костя. - Другие ребята тоже поднимали. А Сенкин даже за груди хватал. Вот девчонки визжали.
- Причем тут Сенкин? Скверная привычка других вместо себя подставлять. В моё время таких били. Умей отвечать за свои поступки. Влип — держи ответ, не прячься за чужие спины. Почему кроме тебя больше никто не попался? Что я скажу Людмиле Мартыновне, мой сын сексуальный маньяк, дня не может прожить, чтобы девчонке под юбку не заглянуть?
Тонкие губы сына задрожали, на глазах появились слёзы.
Допек. Ничего. В следующий раз задумается, прежде чем что-либо сделает. Что очень сомнительно. Сам через это прошел. Сколько глупостей понаделал, пока вырос. Но мне в юности отец ничего не объяснял, не разжевывал, некогда было, улица воспитывала, а этому твердишь, всё без толку. Где найти точные слова, как объяснить, чтобы за душу взяло, чтобы не повторял моих ошибок? Кто бы подсказал? У какого Спока прочитать, как вот таких оболтусов воспитывать? Не Нинке же с ним объясняться? Она вообще не хочет говорить на эту тему, стесняется сына, отнекивается, мол, у всех растут без всяких подсказок, никто из её подруг на эту тему с сыном не разговаривает, если хочешь, сам выкручивайся. Сам. Вечно всё сам. А если не знаю, как?
- Я больше не буду, папа, — тихо проговорил сын, смахивая слезу.
- Надеюсь. Пора поумнеть, не мальчик. Было б лет десять, мог бы понять это твоё... не знаю, как назвать - стремление задирать юбки. Ну, если невмоготу - подружись с хорошей девчонкой, приведи домой, и раздевай, сколько влезет. Только предохраняйся, резинки сам знаешь где. Девчонок надо жалеть, не хватало, чтобы в класс они приходили беременными.
Год назад Владимир застал сына за надуванием презерватива. Костя смутился, что-то залепетал, пытаясь оправдать дурацкое применение. Что за блажь взбрела в голову? Вот уж истинно - ребенок. Пришлось рассказать кое-что, показать правильное применение. Наверняка, сын знал, но приблизительное знание до добра не доводит. По всему видно, наука не пригодилась, не смог завлечь ни одну дуреху. Не удивительно, какая польстится на такого сморчка, ни вида, ни пользы, кожа да кости, пальцем ткни - завалишь, спортом ленится заниматься, сколько не уговаривал. Что за поколение пошло, ничем не интересуется, ничто ему не надо. Подол, дурак, задирает, он в его время уже знал, куда направлять. И в то же время, прекрасно понимал, какое мучение - быть в таком возрасте, юношеская гиперсексуальность. Но чем помочь, не знал. Открыли бы публичный дом - сам за руку отвел. А так, не будешь же договариваться с его одноклассницей. Вот незадача.
- Ладно, иди, учи уроки. Проверю, - пригрозил Владимир, хотя оба понимали, что времени на проверку не останется - олимпийские игры в разгаре, а сегодня наши встречаются с чехами, игра из тех, от которой не отвлекаются на пустяки. Но сын согласно мотнул головой и пошел в единственную спальную делать уроки, знал, с отцом бесполезно спорить, пока уроки не готовы, телевизор смотреть не разрешит.
Хлопнула входная дверь - пришла Нина из магазина. Надо помочь принять сумки, пальто. Не поможешь - крика не оберешься на целый вечер. Но, несмотря на предупредительную готовность, без нервотрепки не обошлось.
- Изнасиловали эти очереди! Перешли к рынку называется. Очереди как были так и есть. Белого хлеба, который день нет, а черный не могу есть, изжога от него, всё огнем горит. А вы хороши, никто не догадается прийти помочь. Не могу же я разорваться. Масло по визиткам выбросили, а я из хлебной очереди не могу
выбраться.
- Ну, хватит тебе разоряться. Нин, не умираем же с голода, - попробовал урезонить жену Владимир.
- А если бы я не купила хлеб, чтоб ты ел? - негодующе взвилась Нина.
- Сухари есть. Немного, но на сегодня хватило бы. Завтра я прямо с работы поеду искать хлеб, где-нибудь да будет.
- Вот-вот, тебе только дай повод из дома сбежать. Знаю я тебя, куда намыливаешься. Нет, уж лучше я сама.
- На тебя не угодишь, - психанул Владимир и ушел в зал включать телевизор.
До матча ещё далеко, но лучше сидеть перед телевизором, чем выслушивать причитания жены. Кто бы шестнадцать лет тому назад сказал, что из нее вылупится такая стерва? Ни за что бы не женился. Сколько раз порывался развестись, оставить всё и сбежать к чертовой матери от вечных скандалов и ругани, но из-за сына оставался, не хотел, чтобы рос без отца. Только на этом сознании и держится. А она, словно чувствует свою власть, куражится, ни дня без крика и упреков. Алена не такая, спокойная, уравновешенная, с ней отдыхаешь. Но, может быть, это от равнодушия, все-таки на десять лет моложе, кто знает, что у нее на уме? Да и зачем редко приходящий любовник, который даже не обещает оставить жену и сына?
Сумасшедшая жизнь, на заводе начальство с ума посходило - требуют невыполнимого, рабочие распустились. Впрочем, на их месте, и он не горел бы желанием выкладываться - вся зарплата уходит на скудное питание, так раньше батраки работали, за прокорм. Но план давать надо, спрос в первую очередь с начальника участка. А он не пасхальное яичко, всем угодить не может.
Из кухни доносилось шкворчание и дразнящий аромат жарящейся курицы. Скорей бы, в желудке голодно подсасывает. Наконец начался хоккейный матч с чехами, с давними заклятыми противниками. От них всегда пакости ждешь. У всех наши выигрывают, а им, как назло, проигрывают. Всё внимание на красочный экран. Краем сознания отметил появившуюся на столе тарелку с макаронами и куском курицы. Проглотил - не заметил как. Горячий чай пил, не ощущал вкуса, подала бы жена без сахара, ничего не сказал бы. Сбоку тенью возник сын.
- Пап, я уроки приготовил. Можно пойду, погуляю?
- Иди. Только не допоздна, - разрешил Владимир, и сразу о нем забыл - нашим влепили ещё одну шайбу, впору телевизор за окно выбрасывать, а тут сын пристает.
Костя надел пуховую куртку, недавно купленную по спецталону, промахнул несколько пролетов и довольный выбежал на улицу под серебристые снежинки. Ребят нигде не видно. Если в третьем подъезде нет, то куда-то ушли. Нужно искать.
У первого подъезда Горшок из 10 “Б" со своей овчаркой Альмой - специально держат сучку, чтобы щенками торговать, в прошлом году хвастался — с одного помета "стенку" купили. Вдруг Горшок несколько раз сильно ударил Альму в живот. Собака только повизгивала, вжимаясь в сугроб.
- Нельзя бить собаку! — закричал прохожий. — Даже если это твоя собака, всё равно, нельзя.
- А что такое? — с ненавистью взглянул на него Горшок. — Защитник животных нашелся, — но бить перестал.
- Ты же зверь! Убийцей станешь, — как-то беспомощно продолжал мужчина.
- Пошел ты, — презрительно проговорил Горшок и направился к пустырю за хозблок, где выгуливали собак из ближайших домов. Альма трусила перед ним, опасливо поглядывая на хозяина. Костя догнал и спросил:
- Ребят не видел?
- Нет! - зло рыкнул Горшок, ещё не остыв от услышанного замечания. - Ненавижу их! Всюду вмешиваются. Куплю автомат, всех перестреляю гадов! Моя собака, что хочу, то и делаю, понял?
- За что ты её?
- Не слушается, падла. Весь день дома просидела, некому выводить выгуливать. А я что, нанимался? В подвале смотрел? Осторожно заходи. Неделю назад облаву делали, могут повторить,
- Знаю, - сказал Костя, и с облегчением ушел от Горшка, которого побаивался, уж если со своей собакой так обращается, то ничего не стоит и человека убить, прав тот мужик. С Горшком никто не хочет дружить, то и дело руки распускает. Хоть бы нарвался на кого, да получил отлуп.
Возле семнадцатого дома у пышного куста боярышника оглянулся - никто не видит - и осторожно нырнул в подвальную дверь, которая без скрипа плавно открылась. Привычно уклонился от нависающих труб и прошел вглубь подвала, где тускло светила грязная лампочка. На пыльном тряпье, сваленном прямо на пол, сидели ребята, Косой и Ротов громоздились на ящиках.
- А вот и Фураса пришел, - вяло сказал Гунявый, колупнув пальцем в носу.
Все лишь посмотрели на Костю, но никто ничего не сказал, слушали Ротова, красивого пышноволосого юношу, который разрабатывал план операции на завтра. Как и в прошлый раз готовились поджечь коммерческий ларек, чтобы в суматохе поживиться разбросанными товарами. Риска почти никакого, народ зол на коммерсантов, радуются любой подлянке совершенной против них. Тогда многие попользовались раскулаченным товаром, никто не подумал звонить в милицию или остановить грабящих. Вот жизнь наступила! Жги средь бела дня, и никакого страха!
- На этот раз запалим в шесть пятнадцать вечера. Всем быть наготове, занять исходную позицию, приготовить железные прутья. Как прогорит - помочь, колупнуть стенку. Пачки жвачек, сигареты, пакеты, всё стоящее класть в сумки. Заполните, и бегом к перекрестку, там я и Косой на мотоциклах. Нам сумки, а сами врассыпную. Кто попадется, говорить - собирал жвачку, все берут, и я беру. Но лучше не влипать.
Костя присел на корточки возле шершавой стены, брезгуя садиться на пыльные тряпки. Про него забыли, и он был этим доволен. Странное чувство овладевало каждый раз, когда приходил в подвал, словно голыми руками брал змею и в любой момент ожидал укуса, пусть не смертельного, но достаточно болезненного. Он не мог такой же грубостью ответить Косому или Ротову, могли за это и побить, а часто без всякого предлога начинали измываться над более слабыми ребятами, которых несмотря ни на что тянуло в компанию. Только здесь можно услышать захватывающие истории про покорение страстных девчонок, готовых что угодно сделать за один ласковый взгляд. Иной раз Костя подумывал, возможно, парни привирают, но чтобы так складно сочинять, нужно кое-что и знать. А знаний Косте явно не хватало.
По сути, общение со старшими ребятами являлось своеобразной школой, которая в итоге выставляет свои оценки, совсем другие, нежели сам или кто-то другой. Кто и где ещё сможет увидеть в непосредственной близости групповое изнасилование девчонки лет десяти, неизвестно как попавшей в лес и случайно встретившейся на пути скучающих подростков? Всё произошло так буднично, сноровисто, спокойно, что у Кости промелькнула мысль, будто ребята постоянно этим занимаются, но до сих пор молчали, не проговорились.
Девчонка не кричала, не вырывалась, тихо плакала и, словно маленькая собачонка, повизгивала. Ротов предложил и ему попользоваться, но Костя так отчаянно замотал головой, что тот больше не предлагал, стоял в стороне, смолил сигарету и посматривал по сторонам, чтобы предупредить неосторожного грибника от нечаянного свидетельства. Кроме Кости никто не отказывался, потупив глаза, подходили и молча делали своё дело.
Костя иногда задумывался, почему так произошло, что ему помешало присоединиться к ребятам? Жалел об упущенной возможности расширить познания в неизведанной сфере чувств, потому что никаких страшных последствий не произошло. Никто ничего не узнал. То ли девчонка промолчала по какой-то причине, то ли найти их не могут.
Да и как найдешь, если они рассыпались в разные стороны, по одному выходили из леса, шли домой под материнское крылышко, в одно мгновение, превратившись в милых, добропорядочных сыновей.
Костя втайне надеялся на повторение событий, об этом мечталось, чуть ли не каждый вечер, уж теперь он не останется в стороне, испуганно наблюдая за происходящим. Но пока зима, и сюда в подвал, кроме Вальки, из девчонок, никто не заходит. Веснушчатую тринадцатилетнюю Вальку не стеснялись, ругались матом, рассказывали похабные анекдоты.
Иногда она принимала участие в заурядных квартирных кражах. В пересменку подъезды обезлюдивались, звони, чуть ли не в каждую квартиру - шороха не услышишь. Ротов подбирал ключ из большой связки, и ребята по одному проходили в квартиру, обшаривая тайнички с припрятанными драгоценностями, деньги встречались реже, чем хотелось. Но больше радовались конфетам и сигаретам с иностранными названиями. С вещами много мороки, надо где-то хранить, прятать от родителей, а потом продавать на рынке, поминутно опасаясь, что могут схватить и спросить, где взял, у кого украл? С драгоценностями проще, Косой и Ротов себе забирают, а деньги делят поровну на всех участников.
Ротов достал из ящика блок сигарет и кинул ребятам по пачке. Все задымили, обсуждая детали предстоящего нападения на коммерческий ларек. Ещё в прошлом году Костя не курил, но за год втянулся, и сейчас с удовольствием втягивал ароматный дым. Чуть закружилась голова, ноги занемели. И Костя, забыв о брезгливости, сел на тряпье рядом с Гунявым, блаженно вытянув ноги в старых прохудившихся сапогах.
- Каши просят? - ехидно улыбнулся Косой. - Предки решили экономить на единственном сыне?
По взгляду косивших глаз невозможно понять, на кого он смотрит, но лицо обращено к Косте, и он ответил:
- В магазине ничего нет, а на рынке полторы штуки надо отдать. Где ж такие деньги взять?
- Ты сам базланил - у отца на книжке двадцать пять тысяч, копил на тачку. Теперь машину ему не видать, как своих ушей, разве что, если два нуля пририсует, - засмеялся Косой.
Разговор неприятен Косте. Злую шутку сыграла либерализация цен с деньгами отца. До нового года на заводе обещали выделить автомобиль, отец снял деньги, чтобы расплатиться, но дали другому очереднику, и деньги отца враз обесценились, потому что цены на машины так вздули, что никаких сбережений не хватит. Отец второй месяц не в себе ходит, но деньги не хочет расходовать, всё надеется на что-то, хотя все вокруг говорят, что от них надо избавляться, идет страшная инфляция, скоро на десятилетнее сбережение ничего не купишь. Но разве с ним поспоришь? Упрямый. Мать говорит, что Костя в отца, такой же настырный. Косте трудно судить, со стороны виднее. А на отца затаилась обида, ведь должен понимать, что деньги пропадают, мог бы хоть новые сапоги купить, вон уже ребята начали посмеиваться.
Костя поджал под себя ноги. Хорошо, что в слабом свете не видно, как он покраснел.
- Он их на подтирку бережет, - заржал Гунявый, широко разевая рот с кариесными зубами, во все глаза разглядывая Костю, ища, к чему бы ещё придраться, чтобы вволю посмеяться, коль Косой начал, грех не продолжить.
- На подтирку не годятся, больно жесткие, разве что, сортир оклеить вместо обоев, - раздумчиво сказал Косой. - Мы вот что сделаем. Если завтра всё пройдет без заминки, купим Фурасе сапоги на толкучке.
- А что я дома скажу? - спросил Костя, вдруг представив недоуменные взгляды родителей при его появлении в новых сапогах.
- Ну, пацан! - с изумлением покрутил головой Косой. - У тебя голова на плечах или котелок? Придумай что-нибудь. Пахану скажешь, что корешу купили сапоги, а ему маленькие, хотят продать. Пятьсот рваных тебе дадут на сапоги? Вот и скажешь, за пятьсот. Сюда притаранишь, а мы найдем им применение, может, пропьем, а может, ещё кому-нибудь сапоги купим. Кому ещё надо?
Косой обвел ребят насмешливым взглядом, но все молчали. Косте стало неловко, оказался самым бедным, обидно до слёз. Неужели его родители меньше любят? Как бы самому найти денег, чтобы хватило на сапоги? Но где достанешь, если не воровством? А этого очень не хотелось делать, каждый раз сердце становится кроличьим, трепещет, пока опасность не минует. И потом страх долго не проходит, всё кажется, что вот-вот придут и скажут, собирайся, голубчик, пора ответ держать, хватит ходить безнаказанным.
- Ладно, договорились, считай, сапоги у тебя есть, - сказал Косой и обернулся к Ротову. - Верно, Рот? Купим Фурасе сапоги? У тебя на примете ничего нет?
- Какой у тебя размер?
- Двадцать пятый, - откликнулся Костя, уже почти свыкаясь с мыслью, что скоро у него появятся новые сапоги.
- Будет тебе двадцать пятый. Но мерить надо, у них размеры с нашими не совпадают.
- Рот новые джинсы натянул, - заискивающе протянул все замечающий Гунявый.
- Какой лейбл? — лениво спросил Косой, поворачиваясь к Ротову.
- "Ливайс-501".
- Вот эти на тебе "Ливайс"?! - изумился Косой. - Сколько отдал? Три штуки? Это же подделка. Давай пари, докажу, что тебя крупно надули.
- Сам ты поддельный! - возмутился Ротов, вставая задом к Косому, и тыча пальцем в тисненный кусок кожи. — Посмотри на лейбл, новее не может быть. А качество?!
Косой внимательно посмотрел и ещё больше заулыбался.
- Надули лопуха. Не мог позвать меня, когда покупал? Снимай джинсы, покажу, как надо различать настоящий "Ливайс" от поддельного. Вот видишь, на заднем кармане этот шов должен расходиться кверху, а шов в виде чайки образовывать правильный ромб с перекладиной посередине. На изнанке боковой шов должен быть прострочен, развернут и прострочен, а не так как здесь. А пуговицы? Пластмассовая ножка, не металлическая. Что и требовалось доказать. Настоящий лейбл будто ношенный, а на этом ни одной трещинки. Можешь смело набить морду тому, кто тебя подставил, джинсы поддельные. Показать сможешь?
- Вряд ли. Я их в первый раз видел,
- И в последний. Ладно, не расстраивайся. Любой на твоем месте купился бы. Давай лучше обмоем, чтобы дольше носились, подделка хорошая.
Ротов с кислой миной достал из ящика бутылку пшеничной, сорвал зубами фольгу и плеснул в эмалированную кружку. Первым выпил Косой, потом Ротов, вслед за ним остальные по рангу, закусывая куском черствого хлеба. Враз захорошело. По телу разлилось блаженное тепло, отлетели прочь тревожные предчувствия, хотелось куда-то пойти, совершить что-то невероятно дерзкое. Все чуть ли не одновременно заговорили. В подвале стоял ровный гул, словно в разбуженном улье, кто делился опытом разоблачения поддельных аудиокассет, кто рассказывал о, верном способе быстро разбогатеть. Может, ради такого общения всех и тянуло в грязный подвал?
К двенадцати часам ребят потянуло в сон, и они один за другим стали выходить на поверхность. Ротов последним закрыл подвал на ржавый замок и пошел за Косым, предстояла ночная работа - найти подходящую машину и снять ветровое стекло, заказчик обещал сразу же отстегнуть пару штук.
Костя прошел на кухню и умял половину солянки прямо из кастрюли. После водки разыгрался волчий аппетит. Родители уже спали. Во всяком случае, в спальне темно, а у него в зале постелено на диване. Он разделся, небрежно побросав одежду в кресло, завернулся в одеяло с головой и быстро уснул.
Иногда у Владимира возникала не оригинальная мысль: сегодняшний день копия прожитого, вчерашнего, позавчерашнего, словно время остановилось, зациклилось на одном и том же дне. Ничего нового, завод - дом, отдых - работа, одни и те же люди, надоевшие разговоры о бешеных ценах, инфляции. Небольшие отклонения, вроде незапланированного скандала с технологом Караулкиным, вот уж выбрал себе фамилию, ничего не меняют по существу - жизнь течет по накатанным рельсам. К этому привык, смирился, понимая, что перевод стрелок в другое положение рельс ни к чему хорошему не может привести. Отсюда и тревожное ожидание каких-то неведомых неприятностей. Черт бы побрал этот рынок!
Как хорошо было ещё совсем недавно. Всё катилось по смазанным рельсам, будущее лежало на блюдечке нераспечатанным яйцом, казалось, ещё немного и настанет радостный день, когда не надо будет горбатиться на работе, что-то из себя воображать, лебезить перед начальством. Всё рухнуло, лишь потому что не успел получить "девятку".
Надо было соглашаться на любую, но кто же знал, что обойдут на повороте, надеялся на лучшее, не всегда же фортуна должна стоять задом. А сейчас который день казнит себя, не может успокоиться. Саватеев что-то обещает, туманно намекает, мол, ситуация ещё может измениться, вот уже и на Гайдара началась массированная критика. Не выдержит, уйдет.
Но время проходит, и дураку ясно, что машины не видать. Где найти почти четверть миллиона? Немыслимые деньги, которых никогда в жизни не видать, оставаясь честным тружеником. Правда, Малькин предлагает найти посредников, через которых можно модную "девятку" обменять на менее престижную модель, какая разница, была бы машина. Но Владимир опасался связываться с посредниками, начитан различных историй, когда облапошивали доверчивых, то "куклу" подсунут, то выкинут из машины, а могут и удавку на шею набросить. Поди потом доказывай, если останешься живым. Всё в одночасье рухнуло, и это сознание не способствовало хорошему настроению.
В девять часов летучка у начальника цеха. Мастера занимают привычные места. У Владимира самое дальнее, в углу возле шкафа, очень удобное, Саватеев не видит, можно глаза закрыть и погрузиться в свои нелегкие думы. Ничего умного и нового Саватеев не скажет. Пошел бы на повышение - место освободил бы для других, хотя бы для него, пять лет ходит начальником участка и не видать возможности сделать карьеру. А если ещё и сокращение будет, то не до карьеры, как бы на этом месте удержаться, не в рабочие же идти. Но, если припрет - никуда не денешься. На пособие безработного не разгуляешься, это не у капиталистов. У нас коммунисты будут строить капитализм. А какие из них строители всем известно. Наломают дров, и народ потребует, возврата к коммунизму. Потом снова перестройка. И так без конца. Бедная страна, кем-то проклятая, то ли Богом, то ли чертом.
- Владимир Иванович, - сказал вдруг Саватеев, - к вам претензии. Металлурги жалуются, контейнеры поступают с недовыбранными заготовками, двойную работу за вас делают. На участке беспорядок, ветошь разбросана, масло сквозь шашку проступает, мощные электродвигатели часами вхолостую работают, лень выключить. Вы же знаете, какое в стране положение с энергоносителями? Скоро мощность каждой лампочки будем учитывать, а у вас энергия в не-производительный шум превращается.
- Хорошо. Сделаем, - коротко сказал Владимир, давно поняв, что с начальством не спорят, надо как можно меньше привлекать внимание.
- Уж, пожалуйста, наведите порядок, - насмешливо добавил Саватеев. - Это же касается и остальных участков. Погоня за планом не должна мешать наведению элементарного порядка на рабочем месте. Поймите, уважаемые господа, чистота дисциплинирует рабочего, обязывает к более продуктивному труду. Если мы и за этим перестанем следить, то грош нам цена.
С некоторых пор Саватеев взял моду называть их господами. И не понять, то ли в насмешку, то ли действительно хочет приучить к мысли, что они являются господами, а не товарищами. Господином быть неплохо, вот если бы оно ещё соответствовало действительности. Какой с него господин, если за душой нет ни собственности, ни накоплений, в один день превратившихся в обесцененные бумажки. Стоило десять лет во всем ограничивать себя и семью? Питаться чуть ли не впроголодь, одеваться во что подешевле. И он ещё обзывается - господин! Неужели всерьёз, не понимает зву¬чащей насмешки? Умный же мужик. Без головы начальником не становятся. После летучки Гена Малькин, идя рядом, сказал как бы безразличным тоном:
— А я последние дни дорабатываю.
- Как это? - вскинулся Владимир. - Вроде бы за ним никаких проступков не числилось, не за что увольнять.
- Подал заявление на расчет, - спокойно ответил Гена. Его, видимо, забавляло искреннее недоумение Владимира.
- Врешь! Где сейчас найдешь работу? Впору на этой удержаться.
- Я же тебе рассказывал. Фирмачи пригласили. Начальный оклад десять тысяч. Проявлю себя - удвоят, утроят. Всё от меня зависит, насколько я им полезным окажусь.
- Я думал, ты шутишь.
- Какие уж тут шутки. Хочешь, и тебя пристроим, техническим директором? Звучит? Всю жизнь так и просидишь на участке, в ожидании пока Саватеев освободит место, или один из его замов. Идем с нами.
- Нет. Мне уже поздно рисковать. Ты молодой, ничего не страшно. Сам же читал, фирмачи только так прогорают, банки обанкрочиваются. Люди вкладывают все свои сбережения и лишаются их.
- Рано в старики записываешься, тебе и сорока нет. Вся жизнь впереди. Как Ельцин недавно в Париже сказал предпринимателям: "Кто не рискует, тот не пьёт шампанское".
- А они ответили: "Мы шампанское любим, всю жизнь пьём, а рисковать погодим". Вот и я так же.
- Тебе виднее. Неволить не стану. Ты одного не поймешь - возникает уникальная возможность стать миллионером, надо только войти в струю, она сама понесет. А будешь стоять на берегу, до самой пенсии просидишь на участке. Ты пойми, стартовый капитал у тебя есть, нужно знать, куда его вложить, чтобы получить максимальную прибыль.
- Или фигу.
— Может статься, и так. Но у меня есть хоть какой-то шанс стать миллионером, а у тебя никогда его не будет.
- А я уже миллионер. Недавно один чудак подсчитал, если продать квартиру со всем барахлом по рыночным ценам, то, как раз миллион и наберется. Вот только что с ним потом делать?
- Ну, ладно, это долгий разговор. Надумаешь - приходи. Поручусь за тебя, честных людей в наше время не так уж и много.
Посла обеда, камнем легшего в желудок, Владимир прошел на седьмую вставку, купил три гвоздики. Слабый способ защититься от гнева редко видящей любовницы. Но хоть как-то смягчить можно.
Алена сидела в отделе лицом к двери, поэтому сразу увидела, показавшегося в дверях, Владимира, но и глазом не повела, продолжала весело болтать с подругами. В который раз поразился способности Алены выглядеть моложе своих двадцати семи лет. Порой испытывал некоторую неловкость от несоответствия возрастов, знал, что уже далеко не юноша с беспредельными возможностями в половом отношении, приходилось маневрировать, хитрить, чтобы жена ничего не заподозрила, и всегда при виде Алены проскальзывало удивление, как это ему, далеко не красавцу, удалось закадрить потрясающе миловидную женщину, и как это она до сил пор не дала ему отставку? Правда, она частенько над ним издевалась, показывая власть и характер. Он терпел, понимая, что заслужил, и другой участи не достоин.
- Здравствуйте, девочки!
Владимир со смиренным поклоном протянул Алене гвоздики, мол, прости меня непутевого. Алена удивленно посмотрела на невесть откуда появившиеся цветы и так же на Владимира, словно незнакомого мужчину, осмелившегося амикошонствовать. Что за чудак решил подкадрить? Её подружки прыснули от смеха, уж они-то Владимира хорошо знали, в курсе их отношений, может быть, даже и в интимных, уж, конечно, делятся опытом.
Выдержав долгую паузу недоумения, Алена всё же смилостивилась, чуть улыбнулась, соизволила взять гвоздики, на мгновение поднесла, к лицу - не пахнут, и тут же положила на разбросанные по столу бумаги.
- Алена, можно на минутку?
- Говори, здесь все свои. Сидите, девочки, - приказала она, было поднявшимся подругам. - Фурасеев, видимо, ошибся дверью, не туда зашел, сейчас выйдет.
- Алена, только на одну секунду. Я виноват, уж так получилось. Хочешь, на колени встану?
- Не сейчас. Когда все девочки с обеда вернутся. Владимир понял, что у Алены настроение всласть поизмываться над ним. Надо терпеть, ничего не поделаешь, сам виноват, мог хотя бы позвонить, извиниться, предупредить, что не может прийти. Так уж получилось, всё к одному, жена загрипповала, у самого настроение впору "караул" кричи, "ограбили".
Подруги всё же встали, вышли, сославшись на неотложные покупки в кулинарии. Алена равнодушно смотрела в окно на неяркое зимнее солнце.
- Алена, ты потрясающе красива. Я тебя очень люблю, - с придыханием произнес Владимир.
Она снова чуть улыбнулась, возле глаз появились мелкие морщинки.
- Когда любят, не забывают на месяц. Другая бы на шаг не подпустила, а я всё терплю. Скажи, зачем мне всё это нужно? Не знаешь? А я знаю - совсем не нужно. Пожалуйста, до конца забудь, не приходи, не трепи мне нервы, я ведь тоже человек. Знаешь, что я сделаю? Выйду замуж за Головина, он давно уже делает мне предложение. А с тобой по-хорошему расстанемся. В отличии от некоторых я буду верной.
— Не сможешь. Он намного старше меня, у него и не стоит.
- Проверю. Не устроит - другого подцеплю. Скажешь, не смогу?
- Почему же? На тебя любой клюнет.
- Я тоже самое говорю. Не понимаю, зачем я с тобой столько времени потеряла! Брошу-ка тебя, Владимир.
- Я тебя тогда убью. А потом себя.
- Почему же я тебя не убываю?
- Наверное, потому что любишь.
- Я?! - задохнулась от негодования Алена, чуть было не набросившись на него с кулаками. Но в отдел начали заходить женщины, и Владимир поднялся.
- Без меня сегодня не уходи, я к тебе поеду, - сказал он и быстро вышел, чтобы не слушать возражений.
Утром, проклиная свою бесхарактерность. Костя спешно побросал учебники, тетради в портфель, залпом выпил чашку теплого чая, и побежал в школу. Со звонком вбежал в класс. Успел. Едва сел за парту рядом с Нелей Артамоновой, как вошла толстая Ариадна Николаевна. Пришлось встать.
- Вечно ты опаздываешь, Фураса, - зашипела Неля, когда они сели. - Тут такое было, такое было!
- Артамонова, к доске. Шумно ведешь себя, значит, уверена в себе, домашнее задание выполнила, - сказала Ариадна Николаевна, листая классный журнал.
Нелька картинно закатила глаза, возмущенно помотала головой, мол, влипла ни за что, и всё из-за тебя, негодующе посмотрела на Фурасеева и гордо вышла к доске. Костя любил, когда её вызывали, можно беспрепятственно пялиться на девичью стать и думать о самом грешном. К сожалению, только думать, понимал, с такой девушкой ничего не получится. Всему преградой её рост, вымахала с пожарную каланчу. А это означало, что рядом с ней нигде не появишься, засмеют, самое неприятное, что может быть. К тому же, Косте казалось, что Неля недолюбливает его, постоянно подшучивает над ним, строит разные каверзы, может стукнуть кулачком, больно ущипнуть ни с того ни с сего.
Невдомек, что только так и могла хоть как-то выразить свою приязнь соседка по парте, но мальчишеская непонятливость непробиваема. Ей нравился Костя. Его незлобивость, врожденная деликатность, догадывалась, что нравится ему, но на развитие отношений Костя почему-то не шел, и она не могла понять причину. Вполне резонно считала, что он ее стесняется, поэтому и старалась любыми средствами разбить лёд отчуждения.
С алгеброй Неля не дружила. Промучившись у доски, огорченно пошла к своей парте. Невозможно не любоваться её чистым русским лицом. Да, такой красавице прямой путь в манекенщицы или же на конкурс "Мисс Вселенная", первое место обеспечено, и учиться не надо.
Уроки катились один за другим в надоедливом русле, казалось, им не будет конца. От скуки Костя, как бы невзначай, посматривал на девочек класса и решал, на ком же остановить выбор, если последовать совету отца. Надо выбрать, а потом уже решать, как и что? Неля отпадала первой, с ней не справиться, вымахала дылда. Жаль, но ничего не поделаешь.
Второй шла Юля Рабинович. Точнее, первой, а может быть, вне всякого счета. Её красота бесспорна, и совершенно иная, нежели у Нели. Изящные тонкие черты лица, в темных глазах утонуть можно. Самая скромная из всего класса, отличница. Все данные на недоступность, на нее можно пялиться, изредка посматривая, не чаще раза в день, чтобы не влюбиться. Ни один парень в школе не осмеливался предложить ей свою дружбу, все понимали, что это птичка высокого полета, не для простых смертных.
Следом шла Аня Потанина. Не такая броская красота, как у этих двоих, но на ней Костя сразу поставил крест - дружит с парнем из соседней школы, каждый день встречает после уроков.
Остальные девчонки не столь привлекательны, сколько миловидны. Но как подойти? Пожалуй, у каждой уже есть парень, опоздал с решением. К тому же, если честно признаться, ни одна из них не нравилась, чтобы начинать корыстную дружбу.
И ещё три дурнушки. С ними все ребята обращались по-свойски. Ни одна не откажется от предложенной дружбы. Зина Шапкина давно к нему клеится, если домой привести, согласится на все. Но как потом от нее отвязаться? Ребята засмеют, если узнают, что он ходит с ней. Встречаться с одноклассницей - это равносильно кровосмешению, она знает о тебе всю подноготную, все твои слабости, всё равно, что дружить с сестрой.
Нет, их можно только ненавидеть, за мелочность, постоянное подглядывание, неустанную готовность к ябедничеству - что бы ни сделал, тут же радостно доложат классной: Марь Иванна, а Фурасеев списывает. Он географию манкировал. У Кикрина в кармане рогатка. Вот и получалось, что ни одна девчонка не подходила для намеченного предприятия.
Костя вздохнул и начал укладывать портфель, последний урок закончился, можно идти домой. Вечерних событий ожидал с тревогой, понимал, что не всегда будет сопутствовать безнаказанность. Что скажет отец, если узнает, чем они занимаются в свободное время? Но не ходить - значит, перед всеми ребятами выставить себя трусом. Никто дружить не станет, все будут презирать. Нет, уж лучше быть со всеми, не выделяться и не отставать. Надо продумать тактику поведения при пожаре, и на случай, если поймают - что говорить, как себя держать.
- Костик, если Настя придет, скажи, чтобы подождала, я в магазин побежала, говорят, декабрьские талоны на сахар будут отоваривать, - крикнула мать из прихожей.
- Хорошо, - ответил Костя.
Сердце сладко ёкнуло. Он был неравнодушен к Насте, которая в родственной иерархии считалась троюродной теткой. Но что это за тетка, если не намного старше племянника, а рядом с Костей принимают за его подружку. Выглядит получше многих его одноклассниц, не зря замужем за солистом самого знаменитого в городе ансамбля.
Одним из самых ярких воспоминаний детства связано с Настей. Летом загорали на жигулевском водохранилище. Настя, вволю накупавшись, играла в карты с подругами. Десятилетний Костя примостился на коленях семнадцатилетней тетки, приобняв её за шею, и вдруг ощутил необъяснимое волнение от прикосновения к нежно бархатистой девичьей коже. Он замер в опасении, что Настя почувствует его состояние и прогонит, и он перестанет ощущать волнующее тепло и какой-то странный ток, идущий то ли от нее, то ли от него самого. Он так и не смог понять, сколько потом ни пытался. Экспериментировал с соседской девчонкой, когда дома никого не было, приглашал её в квартиру и, как бы играя, обнимал, прижимался к худенькому тельцу, но ничего, кроме досады, не испытал.
Видимо, причина удивительного состояния заключалась в самой Насте, но после того чудесного дня не представлялось случая вновь испытать невероятно приятные эмоции. Они жили в разных кварталах. Настя, если и приходила к ним, то мимоходом, на мгновение обнимала племянника, а он замирал в надежде возродить памятное из детства. Настя ничего не замечала. Повышенное внимание к себе принимала за естественное родственное чувство. Ни об одной девчонке Костя так часто не грезил, сколько о Насте, жизнь которой проходила на его глазах. С ревностью следил за внезапным замужеством сразу после выпускного класса.
Александра Шлатова он одновременно и любил и ненавидел: Костя сам поражался, как в нем совмещаются два таких противоположных чувства. Муж Насти. И этим всё сказано. То Косте казалось, что Саша уделяет мало внимания Насте, вечно в своих концертных разъездах, то страдал от их явной телесной близости и нескрываемой любви. Шлатов на десять лет старше Насти. Гораздо меньшая разница в годах отделяла Костю и Настю, если бы не родственный фактор.
Иногда Костя представлял внезапную смерть Саши. Тогда он сможет жениться на Насте. В подробности не вдавался, главное, допустить такую возможность. В жизни человека чего только не бывает - автомобильные катастрофы, например. На нож может напороться - недругов много. Костя не раз видел яростные споры Саши со своими друзьями, если уж Талькова убили... Жизнь полна мерзких неожиданностей, только и слышишь об ужасных смертях, иногда знакомых, и что более нелепо - очень молодых, которым не положено так рано умирать, им бы жить да жить, как этому многочисленному старичью, которое надоедливо коптит небо, цепляясь за последние унылые годочки, полные страданий и мучений.
О нравственности желания ближнему смерти, Костя не задумывался. Христианские заповеди никто ему никогда не втолковывал, родители неверующие, учителям не до моральной ущербности учеников - от сорока разносторонних личностей голова идет кругом, успеть бы за сорок пять минут вложить минимум знаний, к тому же, преобладало стойкое убеждение, что детей должны воспитывать родители, которые, в свою очередь, верили в школьных профессионалов, получивших высшее образование, им ли испытывать затруднение в правильном обращении с детьми? В результате общество получало то, что имело - растущую малолетнюю преступность, успешно пополнявшую взрослую.
Газеты перепечатывали заметку о поражающей беспомощности властей в деле двух братьев города Ирбита, терроризирующих продуктовый магазин, постоянно обкрадывая его. Милиция не имела права привлечь к уголовной ответственности, которая по закону наступает в четырнадцать лет, им было всего лишь десять и тринадцать лет, путевку в исправительное учреждение не достать, всё переполнено, нет средств.
Сквозь невразумительные завывания безголосой Мадонны прорвался требовательный звонок. Костя отложил наждачный камень, которым затачивал коньки, и бросился к двери. Так звонила Настя, уверенная, что здесь её все любят и с нетерпением ждут.
От её вида у Кости едва не перехватило дыхание. Тело обволакивало невесомое яркожелтое одеяние, из-под которого струились стройные ноги в черных лосинах. Волосы цвета соломы локонами ниспадали на плечи, вызывая в зацикленной памяти нетленный образ Мальвины, такой же прекрасной и недоступной, как по своей кукольности, так и по сложившимся обстоятельствам, которые никакому волшебнику не в силах изменить. Тенью промелькнула досада, что скоро придет мать, и внимание Насти переключится на нее. Пока же Костя наслаждался общением любимой тетки.
Легкий дружеский треп обо всем понемногу, о школе, о митингах в городе, о страшных убийствах в квартирах, на улицах, в лесу. Настя работала корреспондентом городской газеты, поэтому в курсе всех новостей задолго до их опубликования. Благодаря своей внешности, часто получала задание взять интервью у приезжающих знаменитостей. Писала короткие заметки, раз в месяц выдавала острую статью, критикующую аморфные местные власти, неспособные наладить нормальную жизнь в городе. Костя не пропускал ни одной публикации. Вчитываясь в текст, узнавал лексику, обороты речи, и как будто мысленно беседовал с нею. Настя знала о своем внимательном читателе, всякий раз интересовалась произведенным впечатлением от статьи, требовала беспристрастной критики. Рассказывала более занимательные подробности, чем описала в статье. Когда же Костя спрашивал, почему об этом умолчала, Настя испуганно восклицала:
- Что ты! Разве об этом можно писать? Меня же сразу выставят без выходного пособия. Ты, пожалуйста, об услышанном никому не рассказывай, иначе нагорит за выбалтывание чужих тайн.
Разговаривая, Настя неустанно бродит по комнате. На ней юбочка из непонятного блестящего материала - так и тянет погладить, лосины и розовая блузка, прикрывая обольстительное тело, только подчеркивали и без того примечательную красоту молодой женщины. Костя то и дело отводил глаза, чтобы перевести дыхание. Если бы мать не предупредила о скором возвращении, не выдержал, не задумываясь о последствиях, набросился бы на тетку с поцелуями, так она обворожительно соблазнительна, и кажется очень доступной. Её дружелюбие и приветливость сбивают с толку, заставляя думать, что и она испытывает такие же чувства, как и он к ней.
Грезилось, что если откроется, то ничего страшного не произойдет, наоборот, всё уладится наилучшим образом, станет её неутомимым любовником, и все его страдания закончатся. Но что-то мешало преступить опасную грань, разделяющую мечтания от реальности. Чтобы как-то отвлечься от навязчивой идеи и маниакального состояния, Костя тоже ходил по комнате, не замечая, что подсознательно копирует Настю, останавливаясь у тех же самых предметов, беря их в руки, рассматривая, потом снова продолжая прерванный путь. Со стороны их движения напоминали знаменитый танец пчел в замедленном темпе, разве что потряхивания брюшком не было.
- Ты ещё не начал стихи сочинять? - Настя весело и проницательно смотрит на племянника. - Я в твои годы всю ученическую тетрадь исписала.
- Я не люблю стихи. Не понимаю, зачем их пишут? Нет, в самом деле, если хочешь выразить какую-то мысль, можно же сказать просто, не витиевато, это всё равно, что чесать левой рукой правое ухо. У нас в классе никто не сочиняет. И в других тоже. Некогда. Голова другим забита. Музыкой, жвачкой, шмотками, где купить, кому толкануть. Тут уж не до стихов. Хотя недавно удивился - ночью прогнулся и не могу уснуть, потому что в голову лезут странные фразы. Настолько необычные, что не поленился встать и записать. Только после этого смог уснуть. Утром не сразу и вспомнил, что ночью зачем-то вставал. Прочитал и не понял, как могло такое прийти в голову, совсем никому не нужное.
- А ну-ка, покажи, что ты там нацарапал? — загорелась Настя.
Костя чуть замялся, но коль заикнулся, надо идти до конца, нашел тетрадный листок, исписанный корявым почерком, и протянул Насте.
"Взойдя на гору — не улетай. Схватив нож за лезвие — не вырывайся.
Попав в ад, не улыбайся, никто не поверит, что смеешься над своими ошибками.
На Эйфелевой башне объявление:
"Господа суицидники, не торопитесь на тот свет. Там такой же бардак. Архангел Гавриил".
Кому-то вареник в горле — трагедия. Парадокс не смешон. Смешны последствия.
Замри. Умри. Воскресни. Но Богом тебе не стать".
Настя внимательно прочитала и с удивлением посмотрела на Костю, словно впервые увидела.
- Поразил. Не ожидала. Что это? Похоже на афоризмы, но какие-то странные. Ты дневник ведешь? Неужели никогда не писал? Я же, по глазам вижу - врешь. Дай почитать. Судя по этому, твой дневник должен быть потрясающе интересным. Ну, пожалуйста, Костик, покажи, я никому не проговорюсь.
Долго не могла поверить, что он ничего, кроме этих строк, не сочинил. А у Кости возникла занятная мысль, что если, и правда, написать нечто вроде дневника, в котором, как бы невзначай, признаться в страстной любви к Насте, а потом дать ей почитать, коль она так хочет. Вслух произнести эти слова он не осмелится.
Он уже хотел было сказать, что через неделю принесет дневник, но пришла мать и, как он и думал, Настя ушла на кухню. Это надолго. Уколола ревность. Костя посмотрел на часы. Ровно восемнадцать. При всем желании не успеет на место сбора. Не ходить? Но как потом оправдаться перед ребятами? Всласть поиздеваются.
Он быстро оделся и вышел в прихожую.
- Костик, ты уходишь? - выглянула Настя, - я совсем забыла. Саша тебе передал. Привез из Польши. Специально для тебя.
Настя вынула из сумочки зеркальные очки. Костя надел и глянул в зеркало. Потрясающе. Лицо удивительно изменилось, он стал похож на рокера. Ещё бы самую малость - кожаную куртку и мотоцикл. От вспыхнувшей радости он осмелел и поцеловал Настю в край губ, с трепетом впитывая мимолетное прикосновение твердых губ и тонкий аромат духов, который исчез в вонючем лифте.
Костя прислонился спиной к кабине и закрыл глаза, вспоминая поцелуй, после которого не хотелось никуда бежать, а спокойно сидеть и грезить о любимой. Автобус, как назло, подъехал сразу, едва он приблизился к остановке. Делать нечего, вошел в салон и проехал до улицы Революционной.
Прохожих много, Костя не сразу понял, что происходит у намеченного ларька, то ли просто толпа стоит, то ли любопытствующие. Чем ближе подходил, тем сильнее ощущал общую напряженность, люди о чем-то возбужденно переговаривались. Он улавливал обрывки фраз, но не мог понять, о чем идет речь, что здесь произошло? Он протиснулся сквозь толпу и увидел развороченный обгорелый ларек с прямоугольным железным каркасом, голо торчащим под черным небом. Над черными кучками курился дымок. Пахло гарью.
- А вот один из них,- громко сказал кто-то и цепко схватил Костю за плечо.
Костя повернул голову и увидел приземистого мужчину. Справиться с ним не трудно, мелькнуло у Кости. Он рывком вырвался и побежал назад, надеясь на стремительный спурт. Но кто-то подставил ногу, и ледяная кочка больно рассекла губу. Погонявшие, он не видел их лиц, наткнулись на него и начали избивать. Костя пробовал кричать:
- Это не я! Только что подошел!
- Врешь, подонок! Я тебя видел с ними.
И Костя не мог возразить, потому что его действительно могли видеть с ребятами и запомнить лицо. Хотя бы перед первым поджогом. Он пытался сжаться в комок от сыпавшихся ударов. Наконец его сильно ударили сапогом под ребра и отошли.
Он с трудом поднялся, всё тело болело, не понять, то ли от ударов, то ли перелом, лицо в крови, руки в грязи, не вытереть. Новая куртка запачкана и порвана. Ах, гады! В автобус с таким лицом не зайдешь, нужно идти пешком. От боли и напрасно перенесенной обиды, заплакал. Он же не виноват. Почему они избили его? Ну, погодите, он ещё покажет! Будет глубокой ночью поджигать все ларьки, будки. Пожалеют, что связались с ним. Планы мести помогли скоротать долгий путь.
Во дворе никто из знакомых не встретился, не начал задавать глупые вопросы. Но мать закатила истерику, Костя едва удержал её от звонка в милицию. Да, он не виноват, но, если по-настоящему начнут раскручивать, то могут выйти на Ротова, Косого. Тогда не сдобровать, ребята сочтут, что он их предал.
Мать заставила его раздеться чуть ли не догола, проверяя, нет ли переломов, всё время причитая, как над покойником, и проклиная отца, который шляется к шлюхам, тогда как сын подвергается смертельной опасности. Пришлось прикрикнуть, чтобы перестала причитать, мол, ничего страшного, сам виноват, нечего было заступаться за ограбленную девушку. Мать утихла, а он вошел в ванную, осторожно помылся под душем, с испугом разглядывая фиолетовые кровоподтеки, и сразу лег в приготовленную постель. Мать тревожно наклонилась над ним и спросила:
- Как ты, сыночек? Врача не вызвать?
- Отстань, мама, не до тебя. Всё нормально, - тихо сказал он, трогая губой верхнюю губу, сильно ли разбита, останется ли шрам.
Отец пришел поздно ночью, когда в доме все уже спали.
1992 г.
Ставрополь-на-Волге