Тропа Ермака

      СПРАВКА
  Ермак /1532 г. /?/ – 6 августа 1585 г./, он же Ермак Тимофеевич – казацкий атаман. Его поход в Сибирь был связан со стремлением обезопасить восточные границы Русского государства от набегов кочевников. В 1579 /или 1581, 1582 гг/ году отряд Ермака  - 5 полков, около 1650 человек, три пушки, 300 пищалей /или 540 казаков и 300 стрельцов/ - двинулся на лодках по рекам Кама, Чусовая, Серебрянка, Тура, Тобол и другим из района Соль-Камская через Уральский хребет вглубь Сибири. К осени 1582 года вышел в центральные районы Сибирского ханства, в сентябре разбил крупное татарское войско царевича Маметкула численностью около 10 тысяч человек, а затем 23-25 октября - главные силы сибирского хана Кучума и 26 октября занял столицу ханства Кашлык в 17 км от современного Тобольска. В дальнейшем отряд Ермака  занял многие районы по Оби и Иртышу. Ермак, по выражению одного из летописцев, «покорил весь край до Оби и заставил побеждённые народы целовать свою кровавую саблю во имя царя Ивана Васильевича всея Руси». В августе 1585 года войско Кучума численностью одна тысяча человек внезапным нападением уничтожило небольшой  русский отряд в 150 человек. При этом Ермак погиб. Остальные казаки были вынуждены вернуться домой. Поход Ермака положил начало присоединению Сибири к России и её освоению.

          СЫЛВЕНСКИЙ СЛЕД
  Люди фальсифицируют события и  по прошествии веков плодят мифы из уважения к историческим личностям, укрепляя этим их статус в истории. Вокруг Ермака, покорителя Сибири, таких моментов в виде грубых домыслов, невинных выдумок, версий, недобросовестного наслоения реальных фактов, многовато. Во всё это искренне и истово верится по одной причине. Уж очень велик исторический масштаб дела, которое он совершил, одержал, по выражению Ивана Грозного, «великую победу над безбожными агарянами /татарами/». Русь после Ермака хлынула в зелёное море сибирской тайги.
Как тут ни вспомнить Карамзина? «Начиная описание Ермаковых подвигов, скажем, что они, сильно действуя на воображение людей, произвели многие басни, которые смешались в преданиях с истиною и под именем летописаний обманывали самих историков».
  В это мифотворчество о деяниях казака-первопроходца вовлечены все регионы, где был или мог быть Ермак. Не остался в стороне от столбовой дороги матушки-истории и Кунгур. Сылвенская эпопея Ермака здесь на первом месте среди остальных мифов. А получилось у Ермака Тимофеевича так. По дороге в Сибирь казаки заплутали, с Чусовой попали на Сылву  и вынужденно зазимовали там, положив начало заселению края. «Неслучайно кунгуряки носят прозвище Ермаковы крестники», - говорят в администрации города.
  Эта легенда вроде бы подтверждена «Летописью Сибирской краткой Кунгурской», которую составил на основе кунгурского архива первый историк Сибири, картограф Семен Ремизов и поместил в свою «Историю Сибирскую». Он был направлен в 1703 году из Тобольска в Кунгур для описания уезда. Вместе с сыном Леонтием Ремизов поработал над двумя «описными» книгами, картами города и уезда.
  О городе он, как истинный топограф,  отозвался метко и в то же время поэтически, лучше не скажешь: «А ныне город новый Кунгур стоит на красовитом месте и крепком от воровских людей меж реками Сылвою и Иренью в мысу. А вокруг видети близко высокие каменные известковые горы с красовитыми  раздольи».
  Но подлинной удачей географа стало знакомство в местном архиве с воспоминаниями казаков о Ермаке и реконструкция с их «сказов» исторического похода за Уральские горы. «И сентября 26 день объмишенилися, не попали на Чюсовой в Сибирь и прогребли по Сылве верх и в замороз дошли до урочища, Ермакова городища ныне словет; и идучи у жителей обира хлебы и запасы и тут зимовали», - записано в этой летописи. Обмишурились, обмишенились, прошли мимо. С кем не бывает? Зато их место приметное Ермаковым городищем слывет. Очень похоже на правду. «С первых шагов в Сибирь приветствую Ермака», - говаривал кунгуряк-путешественник, чиновник Русской Америки Кирилл Хлебников. Он ставил казацкого атамана в один ряд с основателем русских поселений на северо-западных островах Америки Григорием Шелиховым.
  Кунгуряки стали благодарными читателями этой летописи. Вера в каждую её строку стала /приходится, к сожалению, говорить с иронией/ творить чудеса. Но не сразу. Проигнорировал Ермака этапный для всех краеведов Кунгура информационный сборник «Из летописи земли кунгурской», выпущенный в конце 60-х прошлого столетия. В этом был резон. Ермак – фигура легендарная, но в летописях выписана противоречиво и не четко.
  Биография покорителя Сибири тонет в многозвучии версий. Эта вариантность биографической канвы затрагивает всё - его имя, его происхождение, его казацкий быт, его взаимоотношения с властями и появление на Урале, его путь в Сибирь. Отсюда – разная трактовка историками ключевых ситуаций и обстоятельств, мотивов его поведения, разная датировка одних и тех же событий. Поэтому некоторые историки, а за ними и краеведы, как опытные студенты перед экзаменатором, избегают сомнений, придерживаются неоднократно озвученных версий, обходят противоречия. Всё это, по-своему трогательное и искреннее,  - ради в общем-то благородной цели воздать славу легенде XVI века, покорителю Сибири.
  Так же бережно отнеслась к отдельным летописным свидетельствам историк православного Кунгура Зинаида Лепихина. Опираясь на другие, по её мнению, достоверные источники она с подкупающей широтой взгляда рассказала и о крае и о солепромышленниках Строгановых, активно осваивавших Прикамье со времен Ивана Грозного. «В 1574 году в русских летописях впервые встречается название «Сылвенский край», - отмечала она. – На его территории жило в то время несколько десятков семей манси /вогулы/, хантов /остяки/ и татар, которые занимались звероловством, рыбной ловлей и бобровыми гонами».
  Природоведы называют основными элементами макрорельефа этого края Тулвинскую возвышенность на западе и Сылвенский кряж на юго-востоке. Высоты, одна из которых так полюбилась казакам, здесь небольшие – 300-400 метров над уровнем моря. Между ними на всхолмленной равнине встречаются высоты до 100-200 метров. Такая приподнятость территории неотделима от эрозионных процессов, на которые как тогда, так и сейчас, наслаиваются карстообразования, карстовые воронки. Здесь масса смешанных  «сообществ» в виде южной пихтово-еловой тайги, хвойно-широколиственных лесов и реликтовой сосново-березовой лесостепи. При Ермаке леса было больше. Сейчас, благодаря хозяйственной деятельности населения, редколесье. Но, как и тогда, дали в отдельных точках просматриваются на десятки километров.
  По словам Лепихиной, «Строгановы, заинтересованные в быстрейшем присоединении Зауралья и Сибири к метрополии, решительно взялись за дело». «Для этого они призвали на свою службу казаков под руководством Ермака, - воспроизводит она одну из исторических версий. – В 1578-1579 годах Ермак с дружиной двинется в Сибирь, но ошибётся в своем пути и вынужден будет зимовать на Сылве. Весной, когда он пойдет назад, около 50 человек из его войска останутся на этих местах». Логика и зауженный взгляд краеведа на присутствие в регионе Ермака понятны, ради какого вывода. «Вот с того времени практически и начинается заселение Сылвенского края и появится селение Мыс. Спустя почти сто лет над этим селением вознесется кунгурский  кремль со своими стенами, башнями и бойницами, храмом и воеводским домом», - таков уровень оценки краеведов исторической роли Ермака. Присутствие на сылвенских землях Ермаковой дружины вдохнуло новую жизнь в их освоение.
  Версию Лепихиной поддержал в своё время краевед Герман Чернышёв. По его словам, у Строгановых «казаки пополнили запасы продовольствия, пороха и вскоре выступили в поход». «Вначале плыли на стругах по Каме, затем по Чусовой и Сылве», - утверждает он, хотя Кама, видимо, не причём. От Строгановых в Сибирь Чусовая вела. Далее Чернышёв в свойственной ему диалоговой манере реконструкции истории, ссылаясь на то, что «так повествует легенда», рассказывает:
  «Дни становились короче.
- Побыстрее гребите, ребятушки, - поторапливал казаков Ермак Тимофеевич. – А то, неровен час, ударят морозы. Что тогда делать будем?
  Предсказания атамана сбылись. Через несколько дней ударили ранние заморозки, и по Сылве белыми стайками поплыло «сало» - предвестник ледостава.
- Нет, не успеть до морозов добраться до Сибири, - подумал Ермак и приказал казакам грести к берегу:
- Авось доведется нам зиму зимовать на берегу Сылвы.
Атаман подозвал к себе Сеньку, маленького и юркого казачка, попросил его обследовать место, куда пристали струги. Уже через минуту Сенька скрылся за высоким выступом. Вслед за ним вступили на берег Ермак и казаки. Они стали ждать возвращения Сеньки.
- Что-то наш быстроногий казачок замешкался.  Не приключилась ли с ним какая оказия? – забеспокоился атаман.
Не успел он закончить фразу, как из-за горного выступа показался Сенька. Наблюдательный атаман заметил на его сапогах  и шароварах грязь.
- Ой, батюшка-атаман, Ермак Тимофеевич, тут в горе такие хоромы отыскались, что им любой князь позавидует, - с улыбкой сообщил Сенька радостную весть.
- Что ж, коли правду говоришь, будет где нам зиму зимовать.
  Дружина казаков направилась ко входу в пещеру».
  Можно не согласиться с деталями повествования, осовремененной речью казаков, а также с сомнительной  беспечностью атамана посылать в разведку мальчишку, а не опытных воинов. Но в местном патриотизме краеведу не откажешь, как и в попытке Чернышёва соблюсти баланс объективности. «Однако прямых доказательств о пребывании Ермака в нашем краю, о его зимовке в пещере нет», - оговаривался краевед.
  Историк казачества А.А. Гордеев не разделяет патриотизма кунгуряков, хотя и придерживается этой версии краеведов: «получив необходимое у Строгановых, казаки  из Орла /Строгановского городка – автор/ двинулись по реке Чусовой, и потом по ее левому притоку Сылве, и поднявшись до ее вершины, построили городок и остановились в нем на зимовку». «Зима на Сыльве /так в тексте – автор/ была использована казаками для подготовки к предстоящему походу: изучались пути движения за Урал, от местных жителей собирались сведения о характере местности, жителей и их средствах», - такой образ уверенных в себе казаков, не знающих сомнения, ваяет их летописец. «Сведения заносились на бумагу, а местность изображалась в виде рисунков, -не чурается подробностей он. - Строились суда для движения, набирались проводники и переводчики». 
 Сомнение о сылвенской ошибке Ермака заронил ленинградский литератор Николай Коняев. «…Многие исследователи объясняют сылвенский поход Ермака ошибкой, - отмечал он. – Ермак, дескать, спутал устья Чусовой и Сылвы – действительно расположенные близко друг от друга, - и, обмишулившись, пошел не по той реке, а когда понял свою ошибку, уже начались заморозки, и пришлось  вот зимовать Ермаку на месте нынешнего Кунгура».
Коняев подыграл краеведам: «Самое забавное, что аналогичное объяснение я услышал и в Кунгуре от местного жителя.
- А чего? – сказал он. – Всё просто. Ермак лег спать, а кормщикам чего делать? – лишь бы река была спокойная. Вот они и выбрали Сылву. Сылва-то ведь не Чусовая – ленивая, словно корова».
  Во всей этой неразберихе есть одна непреложная истина – поход в Сибирь. «И после того как исполнилась воля провидения и божественные слуги Божьего слова, как орлы, облетели всю вселенную, искра благочестия дошла и до Российского государства» /Иван Грозный/.   
  Версия о сылвенском житии Ермака не нашла поддержки ни у Карамзина, ни у Костомарова, ни у других российских историков. Они выстраивали более прямой маршрут атамана из Прикамья в Сибирь. По Карамзину, Ермак «отплыл рекою Чусовою к горам Уральским», по ней плыл четыре дня, «два дня рекою Серебряною», упоминая затем сибирские реки Туру и Тобол. Нет Сылвы и у Костомарова. Он уверенно выстраивал водный маршрут Ермака: Чусовая-Серебряная-Жаровля-Тагил-Тура.
 Не вдается в прикамские  подробности историк русской колонизации академик Матвей Любавский, живший в Х1Х веке. Он сразу же перекинул казаков за Уральский хребет к реке Тура. Его примеру последовали автор популярной  трёхтомной истории географических открытий и путешествий Н.К. Лебедев, изданной в 1923-1925 годах,  и современный исследователь Леонтий Ланник, взявшийся в нашем веке за эту старую историю покорения Сибири.
 «Уральская историческая энциклопедия», сделав множество оговорок о разных мнениях и источниках, тоже ни слова не сказала о Сылвенском походе, только о главном: «Казачий отряд Ермака в составе 540 человек /летописи называют и другие цифры/ поднялся вверх по Чусовой и Серебрянке, оттуда перебрался волоком через Уральский хребет на Баранчу и Тагил, после чего устремился вниз по Туре и Тоболу, преодолевая по пути сопротивление местных племен и татарских «воинских людей».
 Сылва – самый крупный приток Чусовой. На протяжении своего почти 500-километрового пути она трижды меняет направление. Истоки Сылвы надо искать в районе крайней западной гряды Среднего Урала. Она течёт на север, затем на юг и снова на север. Это очень извилистая река со множеством перекатов. В среднем течении слева в Сылву впадают реки Вогулка, Березовка, Ут, Тиса, Сыра, Иргина, Шатлык, Суксунчик, Мазуевка и Кишертка, справа – Молебка, Сызганка, Юркан, Истекаевка, Меча, Лек, Барда и Таз. В нижнем течении левые притоки Сылвы – Ирень, Бабка, Сыра, Быковка, а правые – Шаква, Мечка, Серга, Насадка, Юрман, Кутамыш и Хмелиха.
  Сылву русские обживали до Ермака и после. Но неоспоримо всё же одно. И тут надо согласиться с Зинаидой Лепихиной. После того, как Ермак встал заслоном для этих земель и водных путей от сибирских набегов, развитие лесостепного края с огромным природным потенциалом пошло семимильными шагами. Следует признать и другое. Ермак и его дружина не были теми волшебниками, которым по силам в представлении некоторых краеведов превратить заснеженное поле в цветущие нивы.  Прикамский водный путь, которым он действительно прошел, то есть до виртуального в те времена столба «Европа-Азия», не превратился в великолепие цивилизации. До сего дня природный парк «Река Чусовая» на Ермаковом отрезке Уральского хребта – глухое, богом забытое место. На казачьем маршруте возник населенный пункт Серебрянка как конечный и тупиковый пункт автодороги от Нижнего Тагила. И лишь за «Камнем» образовался небольшой куст мелких городков, которые связаны железной дорогой: Верхняя Тура, Кушва, Первоуральский.
Так стоит ли отказаться от Сылвы в судьбе Ермака и всего, что с ней связано?  Ничего ущербного вроде бы в том нет, если принять домысел пребывания на ней Ермака за правду. Один из биографов Строгановых предложил такой компромиссный вариант-утверждение: «Перед походом в Сибирь казаки Ермака совершили поход вниз по Каме и ее притоку Сылве, после чего зимовали возле устья реки Чусовой». Правда, в этой заявке на истину поезд пущен вперед паровоза. Сылва по сравнению с Чусовой вторична по отношению к Каме. Стоило ли через Чусовую спуститься на Сылву, чтобы потом возвратиться для зимовки на приток Камы Чусовую?
Казаки были людьми непростыми. Они имели понятие о многомерности и разнообразии мира, о приторности персиянок, холодности литовок и бесстрастности узкоглазых азиаток. Мир всё же повидали. Они были из той вольницы, которая несла государеву службу, в трудах завоёвывала статус охранительницы государства и несколько веков спустя разгоняла рабочие стачки. Несмотря на службу и обувь казенную, кто ж  посчитает  свои ноги  за чужие? По этой причине казаки не могли заплутать. Когда струги приходится таскать волоком, счёт ведется каждой «просёлочной» дороге, а проводникам – жизнью отвечать за каждый поворот и след. В такой системе координат казачьих буден чаще всего нет места крестьянскому «авось». 
  Сылву, если в неё кому-то хочется поверить, нельзя сбрасывать со счетов по двум причинам. Сначала о первой причине-истине, у которой большие допуски-предположения. Вполне возможно, что казаки  обживали реку Сылву намного раньше, до решения идти в Сибирь. Возможно, это были не казаки Ермака, а из того отряда в тысячу человек, служивших у Строгановых до Ермаковой дружины. Если, по некоторым источникам,  отвергаемым сейчас историками, казаки-наёмники два года охраняли строгановские земли, значит, они на этой реке не могли не быть. По утверждению казачьего историка, «одновременно Ермак «воевал» вогулов, обеспечивал от их нападений безопасность владения Строгановых и добывал у них необходимые  средства для существования отряда».
 Это очень привлекательная версия. Она подтверждается уверенным продвижением казаков в Сибирь. По существу подданные хана Кучума имели дело с хорошо разогнавшимся асфальтовым катком, который смёл их без остановки. Казаки не только добросовестно отрабатывали наёмнический контракт. Для такой бури и натиска у них, судя по сибирским победам,  имелись более существенные основания.
 Надо учитывать боевой опыт, полученный в строгановских землях. Казаки Ермака, по версии историка Руслана Григорьевича Скрынникова, прошедшие Ливонскую войну,  были знакомы с тактикой открытого боя, когда стенка на стенку. Они имели представление и о речной войне, и о партизанской – методом засад, набега и отката.
 Этим отличались лесные народы в строгановских вотчинах. Ворвутся стаей, как саранча, погромят, пожгут, покуролесят и исчезают при первом отпоре. Эту же тактику отступления лесные воины использования при заманивании в засады. К длительному ведению боевых действий лесное войско не было приспособлено. Оно собиралось на короткое время по дальним улусам, отрывалось от семей, принуждалось воевать на чужих землях, вдали от родной яранги и юрты.
 «Потом напали на города и села, мучили различными способами жителей, без милости грабили их имения. А как перечесть обиды, которые они причиняли своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами устраивали неправды и беспорядки, от всех брали безмерную мзду и за мзду все только и делали» /Иван Грозный/.
  Лесное общество обладало мизерным военным потенциалом. Когда мужчина отлучался из семьи, примитивное хозяйство приходило в упадок. Охота, рыболовство, собирательство – всё это требует ежедневных усилий, смены угодий и не обеспечивает стратегическим запасом средств к существованию. Казаки знали, как выкручивать инородцам руки: обескровливать их первым ударом, разорять стойбища, брать аманатов, то есть заложников.
В таких частых, но кратковременных схватках, казаки, естественно, теряли товарищей.  Помимо боевого опыта, полученного в строгановских вотчинах, их напор обеспечивала месть. А вообще казаков, как воинов, отличает цельность мировоззрения и сила духа. Они живут и действуют по законам товарищества. Этим сказано всё. На строгановском приволье, можно предположить, душа казацкая могла развернуться в полную силу. Попутешествовать, повоевать, пображничать. «Благодаря казачьим дружинам в шедшей в Приуралье войне произошел перелом», - полагают историки.
  На карте уральских земель, пожалованных Строгановым Иваном Грозным, река Сылва обозначена грамотой 1558 года, а современные кунгурские земли и река Чусовая – грамотой 1568 года. Кроме того, в границах владений этих солепромышленников, утвержденных по переписи 1579 года, находились и земли, по которым якобы плутал Ермак с товарищами. В документах второй половины XVI века Чусовая и Сылва обозначены как единое целое, как блоковое понятие о строгановских вотчинах, как аналог центра земель.
Так в царских грамотах, адресованных Строгановым, Чусовая и Сылва шли рядом. В грамоте от 20 декабря 1581 года при ссылке царя на сообщение от солепромышленников дважды упоминается это понятие: «…воевали их слободы Чюсовую да Сылву чюсовские вогуличи», «..и на Чюсовой, и на Сылве деревни все выжгли». В грамоте, полученной в январе - феврале 1582 года, говорится об «охочих людях», которые «похотят идти в Оникиевы слободы в Чюсовую и в Сылву».
  Позднее в грамоте воеводе В.П. Головину от 1598 года наш аналог центра земель используется несколько раз именно в  контексте обобщенного административного центра при разборе жалоб на одного из ясачных сборщиков: «И… послали бы… ево на Чюсовую и Сылву для сыску и письма… А  приехав в Чюсовую и Сылву…».
Оказывается, всё там, в вотчинах Строгановых, рядом, всё соседствует по-домашнему, очень близко. Где ж и плутать, как не в ранних краеведческих изысканиях, а не в реальности?   
Любавский, говоря о построенных в конце XVI века Строгановыми городках, назвал в числе перечисленных «острожек Сылвенский /на р. Сылве, приток Чусовой/». «Все эти городки были обнесены стенами, вооружены огнестрельным нарядом и имели гарнизон из разных вольных людей, - уточнял он. –  Кроме русских, тут были литва, немцы и татары. Постройка городков обеспечила достаточную защиту, и край стал быстро заселяться».
Обширная пермская вотчина солепромышленников по обоим берегам Камы исчислялась площадью свыше 10 млн. га земли.  Из них под крестьянские нужды использовалось около 3 тыс. 370 га.
«Всего у Строгановых в пермских владениях в XVI в. было 45 селений, в них 203 крестьянских двора, 3085 десятин земли, - подчеркивали советские историки. – В этот период в Приуралье в результате строительства слобод и прокладывания новых путей южнее прежней «Бабиновской дороги» создавались предпосылки  будущего освоения Сибири. По этому пути пошёл в Сибирь Ермак».
По писцовым книгам,  до 1579 года «у Строгановых было 4 слободы, 11 деревень и 28 починков». А 44 года спустя – «уже 9 слобод, 42 деревни и 60 починков с 1032 дворами и населением 1482 души  мужского пола». Тогда в одном Соликамском посаде, по оценке Любавского, «было уже почти столько же дворов, сколько в 1579 г. имелось во всем уезде, а количество душ мужского пола превышало 520». Он сделал вывод, что «количество селений и жителей в вотчинах Строгановых увеличилось более чем вдвое».
К началу XVII века русские – крестьяне из Новгородской, Вологодской, Вятской и Архангельской земель, беглое крестьянство из уездов Поморья, а также рекруты - заселили часть земель по Каме, Вишере, Колве, Чусовой и Сылве. Историки говорят о «цепочке русских поселений по Среднему Прикамью», возникших в конце XVI века «с активной хозяйственной деятельностью Строгановых в Предуралье». Тогда же, ещё до прихода Ермака, «начали появляться поселения в низовьях крупных притоков реки Камы – Чусовой, Сылвы, Белой».
 К тому времени Строгановы, по оценкам советских историков, «продвинулись далеко от Соликамска вниз по Каме, вышли на берега Чусовой и утвердились в низовьях Сылвы, оставив за собой длинную цепь укрепленных городков, острожков и слободок, ставших затем центрами небольших округов».
Как видим, эта «плотность» русского населения могла бы послужить своеобразным маяком для казаков-путешественников. Нет,  посадские люди и крестьяне не стояли на каждой версте и  у каждой водной развилки, но с 1558 года и на момент появления Ермака заплутать наёмникам  с Дона и Яика /река Урал/ в этих краях было непросто. Помимо острожков с башнями и частоколом,  других деревянных строений там и тут угрюмый ёлочный и светлый лиственно-хвойный пейзаж разбавляло финно-угорское население, его «мелкие и сборные жилые постройки – кибитки, чумы и юрты».
А крупные жилые и промышленные сооружения располагались чуть севернее. Это хоромы Строгановых в виде бревенчатого замка с деревянными башнями в Сольвычегодске и строения по выварке соли. Они, по оценке историков русского деревянного зодчества Урала, «представляли собой целый хозяйственный комплекс, включающий рассолоподъёмные трубы, варницы, соляные лари, амбары, кузницы, жилые избы, бани, конюшни». Деревянные вышки-башни были высотой 10-15 метров. Но самыми большими сооружениями были амбары – «соляные магазейны».  Их длина превышала 80 метров, ширина достигала 16-18 метров, а высота до конька крыши – 15.  «Они ставились на склоне берега у реки для удобного вывоза соли в половодье на речных судах», - уточняли летописцы. Галерея амбара для швартовки судов была шириной более четырех метров. «Пермские ладьи» по тем времена были огромны: длинна - до 40 сажень, ширина – 10.  Там, где «плутал» Ермак, ничего подобного не было. Но и безлюдьем, «лешим» краем назвать сылвенские земли тоже будет нечестно. 
 Вторая причина не забывать Сылву, если истово верить в плутание Ермака, таится в более внимательном прочтении Кунгурской летописи. Она, действительно, рассказывает  о том, как Ермак с дружиной собирался и шёл в Сибирь. А шёл он, по летописи, от Оки, Волги и моря как разбойник: «воевал и разбивал» «суды и катарги, торговых караваны в скопе с 5000 человек». А на море, по той же летописи, у него было «в скопе» 7000 человек. Государь поручил «столнику» Ивану Мурашкину изловить разбойника, так как помимо речного пиратства за Ермаком числилось морской разбой межгосударственного масштаба: «кызылбашских  послов пограбили Ермачко именем со многими людми». Ермак, «услыша грозное слово и дело», посоветовался с дружиной /«советом  з дружиною»/ и решил убежать в Сибирь, там пограбить и обратно возвратиться /«с возвратом задумали бежать в Сибирь разбивать»/.
 С позиций других исторических версий и фактов здесь всё неправда. И численность отряда другая, и Ермак другой, и образ жизни его, и мотивы поведения, и обстоятельства, к которым мы еще в ином месте повествования вернёмся,  – всё другое. Но в данном случае важен сам сюжет в летописном изложении, по которому Ермак собрался в Сибирь через Строгановых, «обратя струги по Волге и по Каме вверх». Он плыл от моря по Волге и Каме к солепромышленникам, зная, что направится затем в Сибирь. Так по Кунгурской летописи. Вот тут-то и случилась вполне простительная для казаков - «пионеров» Сылвенского края ошибка в выборе фарватера. По большому счёту не в Сибирь он шел на стругах, а в Прикамье, конечно, с дальним прицелом на Сибирь. Вот тогда и заплутал. В этом смысле такой поворот событий Сылвенским походом уже не назовёшь. Некоторые краеведы поняли «бежать в Сибирь» буквально, не разобравшись в дорожных перипетиях Ермака, но ухватившись за ключевые слова: Сылва, «объмишенилися», зимовка.
 Приходится вчитываться в текст средневековой летописи по многу раз, потому что она не привычна нам по структуре и манере изложения. Здесь особый, порой неряшливый и не отработанный в деталях сюжет. И время то сжато, то растянуто, то в рваных клочьях. Вот и по логике изложения надо бы рассказать летописцу о том, как казаки всё же добрались до Строгановых, как нанялись на службу, как обживались на новом месте, как выполняли контракт в их вотчине. Так нет же, летописец после слов о Сылве и зимовке, обрубая повествование,  выводит нас на детали службы по контракту: «..И по за Камени вогуличь воевали и обогатели, а хлебом кормилися от Максима Строганова. И в поход ходиша на вогуличей 300 человек и возвратишася  з богатством в домы своя и на подъем в Сибирь и к тому приправиша вдоволь легких струг с припасы».
 Эти строчки предшествуют дальнейшему, более  подробному рассказу о том, как казаки собирались в сибирский поход, как скандалили с Максимом Строгановым, буквально вырывая у него с угрозой оружие, снаряжение, продовольствие и прочие припасы для дальнего пути. Но и в этих строчках уже многое сказано, отражена богатая и разнообразная жизнь до похода в Сибирь. В частности, оказывается, что за Уральским хребтом казаки побывали еще до главного похода, что сами обогатились от инородцев, лесную армию которых разбивали в мелких стычках, что они, казаки, люди хотя и пришлые, но в повседневной жизни обстоятельные, возвращались в свои дома, построенным на новом месте. Добыча была для них как запас для дальнего, сибирского похода.
 Что это были за казаки и что за поход это был, рассказ впереди. А пока эту вторую причину, по которой от Сылвы не отмахнуться, хотелось бы подкрепить не только собственным мнением, составленном на уровне  любительского чтения Кунгурской летописи. Екатеринбургские биографы Строгановых в культурно-исторических очерках, касаясь Ермака,  описывали, как казаки добирались с Яика на верховья Иргиза к Волге и далее: «по Каме плыли до устья реки Чусовой, также пройдя по ней вверх, и свернули на Сылву». Ссылаясь на Кунгурскую летопись, историки из Екатеринбурга отметили, что «зазимовали казаки на Сылве», но кусочек из летописного текста на тему «по за Камени вогуличь воевали» расшифровали, на мой взгляд, вольно: «Здесь они столкнулись с войском Аблегерима и нанесли ему поражение».
Далее их прочтение летописи совпадает с уже озвученным: «Кунгурская летопись сообщает, что вместо того, чтобы подняться по Чусовой до Строгановского Нижнее-Чусовского городка, Ермак «обмишенился» /ошибся/ /не совсем верное цитирование – автор/ и свернул на приток Чусовой реку Сылву». «Вряд ли это была ошибка Ермака из-за незнания местности, - решили екатеринбургские историки. - Здесь на слиянии рек Сылвы и Чусовой ещё в 1570 г. Строгановы поставили Сылвенский острожек, чтобы мимо него никто не мог пройти». Бережно отнеслись Строгановские биографы и еще к одному факту Кунгурской летописи, упомянув, что «9 мая часть казаков осталась на  Сылве, а остальные с Ермаком поплыли по Сылве до устья Чусовой».
 «Кунгурскому патриоту, конечно, простительно не знать, что в шестнадцатом веке и на Сылве, и на Чусовой уже стояли русские городки и острожки, но почему об этом забывают профессиональные историки, понять трудно», - это недоумение литератор Коняев высказывал четверть века назад, утверждая: «Разумеется, Ермак не мог заблудиться». По версии этого автора, слегка противоречащей Кунгурской летописи, «осенью 1580 года, выполняв полнее конкретные указания Строгановых, благополучно поднялся он вверх по Сылве и поставил на месте Кунгурской ледяной пещеры городок /»и тут зимовали и по-за Камень вогулич воевали…»/, а весной, оставив в городке семейных казаков и поставив в городище часовню во имя Николая-чудотворца, вернулся назад на Каму».
Впрочем, эта версия пришлась по душе кунгурякам, и Коняев после выхода книги трижды удостаивался рецензионного упоминания в кунгурской городской газете.
 Как видим, один и тот же документ даёт различные варианты толкования, и в противоречиях его сюжета, а также в его временных наслоениях каждый исследователь видит свой смысл. В этом, смысловой противоречивости летописного повествования, – исток всех версий, а вслед за ними - и противоречивости толкований событий историками рангом пониже столичных, толкования региональных историков досоветского периода.
Это, в первую очередь, управляющий имениями Строгановых И.С. Икосов. Ему приписывают сочинение компилятивного характера «История о родословии, богатстве и отечественных заслугах знаменитой фамилии гг. Строгановых», написанное в 1791 году. И автор семитомной «Пермской летописи» краевед и этнограф из крепостных крестьян В.Н. Шишонко, творчество которого пришлось на вторую половину Х1Х века. К его авторитету иногда прибегают пермские краеведы. И тот, и другой – сторонники Сылвенского похода. Они, по мнению Р.Г. Скрынникова, изложили «историю начального этапа сибирской экспедиции с рядом ошибок», и «для истории присоединения Сибири названные компилятивные сочинения самостоятельного значения не имеют».               
  Несмотря на доступность для массового читателя «Летописи Сибирской краткой Кунгурской»,  изданной как отдельной книгой, так и в приложении к «ЖЗЛ»овской биографии Ермака, краеведческое Интернет-сообщество тиражирует «басни» о Сылвенском походе Ермака, игнорируя очевидное. Вот один из образцов такого творчества: «Из Орла-городка Ермак поздней осенью спустился по Каме до устья Чусовой и, продвигаясь по ней вверх, свернул на Сылву, приняв ее за продолжение Чусовой. Здесь он был вынужден зимовать на городище, которое до сих пор называется Ермаковым /напротив г. Кунгура на правом берегу Сылвы над известной Ледяной пещерой/. У входа в Ледяную пещеру были найдены русский бердыш и обрывок кольчуги XVI в. В 1 км выше по Сылве у д. Филипповка обнаружены погребения русских воинов XVI в., возможно, ермаковых казаков, не выдержавших зимовки, или тех из них, кто отказались от похода. Перезимовав на Сылве, казачья дружина снова вышла в Чусовую и поднялась по ней до Нижнего Чусовского городка».
  Ближе всех из интернет-авторов подобрался к этой теме Сылвенского похода Ермака екатеринбургский историк Владимир Шкерин. В статье «Золотая лодка на берегах Сылвы» он справедливо замечает, что рассказ о походе казаков «по уральской реке Сылве» «приведен лишь в одном письменном источнике, имеющем к тому же сравнительно позднее происхождение».  Он имел в виду Кунгурскую летопись. «Если учесть, что места для Ермаковых казаков были незнакомы, а устье полноводной Сылвы немногим отличается от принимающей её Чусовой, такая ошибка кажется допустимой», - отмечал историк. Он в тоже время признавал, что из-за Сылвенского острожка, поставленного Строгановыми, «картина существенно меняется», то есть ошибка казаков благодаря острожку-маяку маловероятна.
  Тем не менее это не останавливает Шкерина, очарованного самой идеей присутствия Ермака на Сылве, от тиражирования домыслов. Историк обращается к упомянутым выше археологическим находкам, захоронениям, апеллируя к мнению «авторитетного пермского историка В. А. Оборина», который однозначно «за» зимовку Ермака на Сылве.  Это пермский историк советского периода, инициатор многих археологических экспедиций, артефакты которых так и не подтвердили присутствие  Ермаковой дружины на берегах Сылвы.
«Уже в XIII веке на сылвенских землях селились отдельные группы русских людей», но «приход башкирских племен» вынудил русских «в середине XVI века покинуть эти места на несколько десятилетий» - для Шкерина это еще один аргумент в пользу казачьего присутствия на Сылве.
  Шкерин интересен читателю своей пытливостью и устремленностью задавать вопросы: «Зачем же атаман пошел по этому пути? Сколь высоко поднялись по Сылве казаки?  Не был ли камень Ермак крайней восточной точкой, до которой добрались в этом походе казаки? Есть ли данные, подтверждающие эту гипотезу?». Его вопросы  напористы. Но есть ли в них правота? Не это ли важнее для исследовательского продвижения вперед? 
«Местом зимовки казаков предания называют и камень Ермак - один из сылвенских  рифов, - указывает историк. - Эти сведения складываются во вполне правдоподобную картину. Главный лагерь ермаковцев мог находиться на месте будущего Филипповского. Километром ниже по течению Сылвы на Ледяной гope поставили cтopoжeвoй пост входивших в отряд коми-зырян /ремезовская "История" указывает, что после ухода основного отряда на городище остались "с женами зыряне"/, а выше по течению, на расстоянии пяти-шести часов неспешного плавания, -другой пост на вершине скалы Ермак. Среди здешних рифов этот камень ближайший к Ледяной горе, на его крайнем выступе имеется удобная площадка для сигнального костра, да и Сылва на этом участке течет почти по прямой линии».
    Не даёт покоя исследователю камень под названием Ермак, что на противоположном  от железнодорожной станции Чикали берегу. Только ли ему? Но, по его словам,  «летописи молчат, соответствующие археологические поиски не проводились». Поэтому он уходит в область преданий: "Местные предания и данные топонимики позволяют уточнить вероятный ход событий. Выше по течению Сылвы, при впадении в нее речки Шатлык, расположена деревня Хуторы Ермаковы. Согласно преданию, в этом месте было еще одно зимовье казаков. Другое предание говорит о том, что часть Ермакова воинства зимовала на горе Городище, что в нынешнем селе Большие Ключи на сылвенском притоке, реке Иргине. Само название горы указывает на когда-то стоявшее здесь укрепленное поселение. Более того: предание утверждает, что именно из этого зимовья три сотни казаков ходили в лыжный поход за Уральские горы, откуда вернулись с богатой добычей".
   Это кажется невероятным. Но, по воле исследователя, "эти сведения при знакомстве с местностью, на которой происходили легендарные события, поражают своей логичностью".
     "Казаки могли свернуть на Иргину по нескольким причинам, - убеждает он. - Во-первых, чуть выше ее впадения Сылва делает крутой поворот и ведет уже не на юго-, а на северо-восток /сразу за поворотом даже на северо-запад/. Во-вторых, близ впадения Иргины река образует удобный для обороны мыс, с обеих сторон от которого расположены лесистые острова, позволяющие контролировать передвижения по воде. В-третьих, современная деревня Усть-Иргино - одно из самых дальних мест, где археологи находили русскую керамику XIII-XV веков".
    "Не располагал ли Ермак сведениями о течении реки только до этого места?" - задается вопросом Шкерин и замечает: "Наконец, здесь казаков мог застигнуть ледостав. Иргина в этом случае предоставляла возможность плыть дальше, поскольку зимой благодаря минеральным источникам у подножия горы Городище она остается свободной ото льда".
  "Выбор Городища для лагеря также очень логичен, - для Шкерина нет ничего невозможного. - Выше его Иргина замерзает. Сама же гора, имеющая удивительно правильную коническую форму, безраздельно господствует над долиной, протянувшейся с запада на восток между двумя увалами. Иного места, сравнимого с этим по оборонительным характеристикам, здесь просто нет".
   "Поскольку лыжный поход не привязан к течению рек, можно предположить, что казаки стремились идти прямо на восток", - убеждает историк из Екатеринбурга. Куда может привести такая убежденность? Историк дает ответ: "Такой путь вывел бы их к месту расположения современного Екатеринбурга. Несколько севернее этого крупного города посреди соснового леса возвышается гора. Она увенчана причудливыми скалами-останцами, расположенными вытянутой с севера на юг грядой с единым цоколем, но сверху расчлененной на отдельные "башни". "Башни" состоят из лежащих друг на друге плоских циклопических глыб, при этом одни расширяются к вершине подобно грибам, другие сужаются, а одна даже украшена "головой", напоминающей хищную птицу".
  Чью тень различает среди камней и скал неутомимый ценитель легенд и преданий?  "Эти скалы известны под названием Семи Братьев и Одной Сестры /хотя реально их число больше/. Легенда гласит, что останцы - это воины, защищавшие родную землю от пришельца-колдуна и обращенные им в камень, - рассказывает Шкерин. -  Некоторые варианты этой широко распространенной легенды называют имя пришельца - Ермак - и способ, которым он заставил окаменеть противника - крестное знамение". "Не кроются ли за вуалью сказочности отголоски реального события - лыжного похода ермаковцев?" - ещё один, заключительный вопрос от увлечённого историка Шкерина из Екатеринбурга.
Переходя от одной легенде к другой, он предыдущую невольно принимает за истину. Так и бывает, когда знание подменяется верой. Его пример убедительно показывает, куда уведут легенды и предания, если им слепо доверять. В тупик. «Писание твое принято и прочитано внимательно» /Иван Грозный/. Прав Карамзин. Басен много. Историкам они мешают.
  Наиболее привлекательную по правдоподобности и динамичную по выдумке версию о «зимовке» Ермака на Сылве дала известная русская писательница Лидия Чарская в исторической повести «Грозная дружина». Свой воображаемый мир она населила и выдумкой, и ёмкими историческими экскурсами. «Зимовку» на Сылве она изобразила в виде одной ночёвки казаков в таинственной пещере.
  Вот дружина у берега: «Огромная серая скала-великан исполинским утёсом повисла над рекой.
  - При-ста-вай! - пронеслась могучим криком команда Ермака.
Струги пристали. Дружина вышла на берег. С каким-то благоговейным изумлением оглядывали казаки огромную скалу. Она имела около 25 саженей в вышину и 30 в длину».
Потом недоумения продолжились. Казаки обнаружили вход «и все, один за другим, проникли во внутренность  пещеры».
 Далее следует её описание: «Вошли, огляделись, и крик восторга вырвался из всех грудей: длинный ряд самодельных покоев представился взорам присутствующих. Сама природа, казалось, позаботилась устроить этот великолепный дворец. Пещеры и переходы сменялись просторными залами со сводчатыми потолками. И всё это ярко поблёскивало при свете лучин, переливаясь огнями, дробясь сотнями, тысячами, миллиардами искр. Это была исполинская солончаковая пещера, угрюмым сторожем охранявшая верховья реки».  В сылвенскую мифологию пещера не вписывается. Жаль, что не карстовая, как под Кунгуром.
А утром «быстро прошло в хлопотах время, и снова, покинув гостеприимный приют, огромную пещеру, окрещенную казаками Ермаковым камнем, двинулись вверх по реке». Это, на наш читательский вкус, очень хороший пример художественного освоения спорного и противоречивого исторического материала.
Версия о плутании Ермака на Сылве утвердилась в наиболее масштабном по художественному исполнению романе Е. Федорова «Ермак». Он дал объемный, завораживающий образ реки: «Сылва в крутых берегах уходила, извиваясь, все дальше и дальше в темные леса. Густые туманы опустились на реку. Вдоль ущелья дул пронизывающий ветер. На воду в изобилии падали золотые листья берез и багряные – осины. Ельники потемнели, шумели неприветливо. Но казаки гребли вверх по реке».
Бесспорной для писателя стала зимовка казаков: «На высоком мысу, под защитой леса, поставили острожек. А первой срубили часовенку, водворив в нее образ Николая угодника. Поп Савва отслужил молебен. Казаки молились святому:
  - Обереги нас, отче, от лиха злого, а паче от тоски. Нам бы, Никола, полегче жить да повеселей…».    
  К чести современных кунгурских краеведов, они честно отнеслись к противоречивому историческому материалу о Сылвенском походе Ермака и больших иллюзий о присутствии казаков на кунгурских землях не питают и теперь. Верный тон этому сдержанному отношению к легендам и мифам о Ермаке и его зимовке вблизи Кунгура, по существу прощанию с легендой, задал местный журналист Александр Шадрин. При этом он сослался на обильно издаваемого в начале 90-х годов прошлого века отца сибирского историографии Герарда Миллера. Его Ломоносов недолюбливал за преувеличение разбойничьих качеств сотоварищей Ермака.
Кунгурский краевед исключил ключевое слово в сылвенской эпопее Ермака – «объмишенилися» - и акцентировал внимание на Ермаковом городище и посещении казаками пещеры. Популяризацию версии Г. Миллера Шадрин подкрепил статьёй исследователя Кунгурской ледяной пещеры профессора Модеста Киттары из журнальной публикации 1848 года. Это многоуровневое цитирование Кунгурской летописи, Миллера и Киттары удачно прикрывало вымысел, и картина выглядела не так уж безнадежно.
 Казаки во главе с Ермаком всё-таки попали на Сылву, «своротили» 26 сентября 1581 года. Зазимовали на будущих кунгурских землях, построив городище над Ледяной пещерой с насыпным валом.  Сейчас этого вала нет, а во времена Киттары он был, его происхождение вызывало вопросы у археологов-любителей.  Вал со рвом они считали чудским городищем. Ссылаясь на историка Миллера и на народную молву, Шадрин местность на Ледяной попытался назвать «Ермаковым городищем». Он также высказал предположение, «не была ли местность Ледяной пещеры главным центральным станом для зимовки атамана Ермака, а «Ермаковы хутора» близь села Тохтарева Красноуфимского уезда не были ли только передовым аванпостом для всякой предосторожности и безопасности от внезапных нападений местных инородцев»?
Если шкеринская увлеченность мифическими следами Ермака отличалась ширью, то шадринская – глубиной: «Сама местность близь Кунгура «Ермаково городище» представляла весьма удобный стратегический пункт для временного стояния воинского отряда, защищенная крутым подъемом горной каменистой возвышенности /приблизительно около 45 градусов/, - убеждал нас Шадрин. – Она требовала незначительной искусственной защиты, а под ногами же её лежала Ледяная пещера, в случае какой-либо сильнейшей опасности могла вместить в своих многих неприступных залах несколько таких отрядов, какой имел Ермак». «Да и сама по себе пещера эта, вне всякой опасности, по своей высокой температуре зимою, могла служить удобным убежищем в зимние сильные морозы,  - поддерживал читательскую веру краевед. – Наконец, самое название «городище» в отношении к слову «хутор» дает нам возможность сказать, что здесь в «городище» была главная, компактная центральная массовая сила и власть, а в «хуторах» нечто незначительное, малое, или, иначе сказать,  передовой наблюдательный полк из нескольких зимних избушек, хат или даже воинских шатров».
  Шадрин, цитируя члена Петербургской академии наук Г. Миллера, сторонника Сылвенского похода, не преминул напомнить, что Ермак «для большой способности»  приказал построить часовню «во имя Святого Николая и оная к 9 мая совсем была готова».
Военного специалиста в этом раскладе деталей казацкого бытия и вольном использовании армейской терминологии кое-что бы смутило. Например, зачем назвать аванпост передовым, если это уже и есть передовой пост? Какой полк можно разместить на так называемых хуторах, если у Ермака было всего до батальона казаков /540/, то есть  по отношению к заявленной «на вынос» воинской части – в несколько раз меньше? Ну, и само житье в Ледяной пещере даже зимой – вещь условная и далеко не практичная.  Там, действительно, в более поздние времена, судя по костровищам, находили убежище люди. Компактной группе в дыму, чаду и при минимуме канализации в том замкнутом пространстве из сырости и антисанитарии можно продержаться незначительное время, но нескольким сотням казаков… Выдумки всё это.
  Понимая шаткость и  без того сомнительных аргументов в пользу Сылвенского похода, Шадрин процитировал народную песню о зимовке в пещере на Чусовой и опроверг такую возможность в чусовских краях. Пещера Ермакова на реке Чусовой вблизи Серебрянского завода, по его словам, малодоступна и тесна. Уж если и зимовать, по краеведческой логике, то в Кунгурской ледяной пещере. Жаль, что Чусовая, как старшая из рек, Сылву заслонила в народной песне.
  «И были они в Усолье у Строганова,
    И взяли запасу хлебного, свинцу, пороху,
    И пошли вверх по Чусовой реке,
    Где бы Ермаку зима зимовать,
    И нашли они пещеру камену
    На висящем большом камню,
    Опущалися в ту пещеру камену
    Ни много, ни мало – двести человек;
    А которые остались похужея,
    В другую пещеру убиралися –
    Которая была на другой стороне,
    И тут хорошо было зимовать».
Заметим кстати, что «на другой стороне», на другом берегу Сылвы никакой пещеры нет, а Ледяная гора есть еще и в засылвенской части Кунгура. Но там – храм и кладбище да карстовые воронки.
Экскурсовод Ледяной пещеры Валентин Рапп ту же версию своих предшественников по краеведческим изысканиям изложил в виде легенды о заплутавшем на Сылве Ермаке: «Когда понял, что пошел не тем путем, то приказал на возвышенности ставить городище». «Позже казаки нашли старый вход в пещеру и обнаружили «подземные платы», - краевед подтверждает эту версию  той же песней, из которой, как говорится, слов не выкинешь.
На самом деле, ценность краеведческого обращения Раппа к читателям местной газеты в том, что дается сообщение об археологических изысканиях: «Но во время раскопок на «Ермаковом городище» в 1965 году археологом Обориным были найдены наконечники от стрел, части поясного набора, конской сбруи и фрагменты сосудов». «Только не Ермака, а местных жителей этого края – хантов и манси, которые жили в этих местах тысячу лет назад – в 8-9 веках н.э.», - признал краевед и добавил: «Что же касается Ермака, то вопрос о его пребывании в пещере пока остается открытым, то есть нет точно подтверждённых данных о его пребывании в недрах Ледяной пещеры». Куда уж точнее.
  А мы дадим слово писателю С. Плеханову: «Мы стояли на Ермаковом городище, расположенном в десятке километров от Нижнего Тагила. Под таким именем это городище давно известно в народе. Однако ученые заинтересовались им сравнительно недавно – первые раскопки здесь  были проведены летом 1945 года.  С тех пор археологи приходили на берег Тагила еще трижды – в 1953, 1954 и 1978 годах, причем каждый раз масштабы работ увеличивались. К настоящему времени /это 1981 год – автор/ уже возможно составить достаточно полное представление о  том, какова была численность дружины, зимовавшей здесь во время похода в Сибирь на рубеже 1581 и 1582 годов, чем занимались воины прославленного казачьего атамана».  Где действительно был Ермак, там больше уверенности и у археологов.
 Через двадцать дней после публикации Раппа в местной газете тему зимовки Ермака продолжила сотрудник местного музея Лариса Ёлтышева. Какие у неё, в отличие от Шадрина и Раппа, были основания для этого? Основания были. Во-первых, не доцитировали историка и археографа Миллера, во-вторых, в резерве краеведов не все пермские историки XIX века были задействованы для раскрытия этой темы. Она, если отбросить иронию, раскрывалась с подачей городища, зимовки и археологических изысканий намного интереснее.
Л. Ёлтышева, в частности, дополнила рассказ о городище такой миллеровской деталью: «Ермак, опасаясь нападения татар, укрепил место стоянки тыном, от чего и произошло имя городище». Впервые обращалось внимание на малодоступный для широкой публики источник – «Кунгурские писцовые книги татар писца Кайсарова». По его данным, как указывала Лариса Ёлтышева,  «на пути следования в Сибирь Ермак устраивал на защищенных природою местах острожки и крепости и оставлял в них по небольшому числу ратников, чтобы в случае возвращения назад  пройденный путь был свободен». Краевед Ёлтышева обращает внимание на то, что «для зимовки на Сылве были построены казармы  и землянки, огороженные заплотом». Последнего слова в современном русском языке нет. Тын – это забор, частокол. А «заплот», по всей видимости, от слова «заплетать», что-то в виде плетня? Нет, «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля даёт точное определение: это – сибирский забор, деревянная, сплошная ограда из досок или брёвен.
  «После зимовки не все воины Ермака отправились с ним в поход, - подчеркнула краевед. – Некоторые разбежались, «взяв в жены красавиц из местных народов и жить остались – и это было первым началом русского поселения в Кунгурском уезде, которое после более размножилось».
  Любопытны также процитированные Ларисой Ёлтышевой «Материалы для географии и статистики России. Пермская губерния» от 1864 года ученого Х. Мозеля, не попавшего в «Уральскую историческую энциклопедию». Он с подачи краеведа писал: «Строгановы снабдили дружину Ермака пушками, ружьями, свинцом, порохом, съестными припасами, перевозными судами и дали 300 человек /литовцы, шведы, татары, русские/. Всего в дружине было 840 человек. У них было 2 атамана, 4 есаула, адъютант и секретарь. Дружина делилась на роты /100 чел./, которыми заведовали сотники. Было ещё 2 пятидесятника и до 10 десятников».
  Более детально и динамично кунгурячка Л. Ёлтышева раскрыла тему археологии с предметной ссылкой на результаты археологических раскопок В.Ф. Геринга и В.А. Оборина: «На Ермаковом городище /площадь – 7 тыс. кв. м/ в культурном слое были найдены обломки тигеля, наконечники стрел, части поясного набора и конской сбруи, глиняные пряслица и фрагменты сосудов». «По заключению известного пермского археолога В.А. Оборина,  городище является интересным памятником, отражающим переход от Неволинской к Сылвенской культуре угорского населения /VIII-IX вв./, - пояснила краевед Ёлтышева. – Недалеко от этого археологического памятника на высоком мысу правого берега Сылвы в 0,3 км к северо-западу от Кунгурской ледяной пещеры находится ещё один археологический памятник – Кунгурское городище /X-XI вв., Сылвенская культура/. Его обследовали археологи В.Ф. Геринг и В.А. Оборин в 1950 и 1965 годах. Были обнаружены очаги, хозяйственные ямы, остатки столбовых сооружений. Среди находок – железные наконечники стрел, шило, рукоять меча, кольца от кольчуги, бусы, глиняная посуда местного, зауральского и булгарского происхождения».
 «А вот следов пребывания Ермака на Ледяной горе и в близлежащей местности археологи не обнаружили», - это тоже честно, как у упомянутого коллеги, сотрудника Кунгурской ледяной пещеры.
Не отдалили ли от нас Ермака эти неутешительные выводы краеведов? Чтобы почувствовать атмосферу Ермакова времени, надо заглянуть в Усольский историко-архитектурный музей «Строгановские палаты». Его экспозиционные возможности в рассказе о казаках по сравнению с другими краеведческими музеями Пермского края значительно шире. В «Строгановских палатах» на выставке, посвященной истории похода Ермака на завоевание Сибири, посетителям показали предметы вооружения из археологической коллекции Березниковского и  Чердынского музеев. Это наконечники копий, стрел, топоры, кольчуга, кистень, мортира. Уникальным экспонатом стала икона Казанской Богоматери, письма Симона Ушакова из частной коллекции. Дополнили представление о далеком времени костюмы,  предметы быта и украшений народов, населявших Урал и Сибирь, а местные художники проиллюстрировали выставку картинами «Встреча Ермака в Орле-городке», «Орел-городок в 16 в.», «Иван Кольцо везет дары И. Грозному».
  Эта выставка, как водится, отразила правду и вымысел в одном мазке. Дары царю, которые шли через Посольский приказ, как отмечено в архивных документах, возил не Иван Кольцо, а казак не атаманского звания Черкас Александров.  Этот факт установлен историком Р.Г. Скрынниковым. Но в читательском сознании остался всё же Иван Кольцо. Его принимает Иван Грозный в заключительной сцене романа «Князь Серебряный» писателя XIX века А.К. Толстого. В действительности же казаков дальше Посольского приказа не пустили.
  Под занавес нашего обзора наиболее интересных трактовок Сылвенского похода следует заметить, что все его летописцы нашего времени давали благостную картину присутствия Ермака на нынешних кунгурских землях. А ведь прославились казаки на Сылве не только тем, что обживали край. Кунгурская летопись повествует о воспитательных мерах, которые применяли в дружине против блудливых казаков. «А я, пёс смердящий, кого могу учить, и чему наставлять, и чем просветить? Сам вечно среди пьянства, блуда, прелюбодеяния, скверны, убийства, грабежей, хищений и ненависти, среди всякого злодейства» /Иван Грозный/.
  Был такой обычай у лесных народов – отдавать на ночь гостю, посетившему чум, жену хозяина с расчетом, что и гость со времен при случае поделится этим же добром. Благодаря этой совершенно чуждой европейскому человеку традиции обновлялся генотип близких к вымиранию или застою малочисленных народов. Видимо, нашлись в отряде любители ложно понятого гостеприимства. Больше двух десятков казаков поплатились за это блуждание по чумам.
Как сообщает летопись, в отряде был «старец-бродяга», приверженец строгого православия в быту: «ходил без черных риз, а правило правил и каши варил, и припасы знал, и круг церковный справно знал». Вот по его инициативе «и указ на преступление чинили жгутами». Кто же задумает отойти от строгих правил, изменить им, выскажет нежелание исполнять их, применяли наказание, как в бытность на Дону /«и тому по-донски указ»/: «насыпав песку в пазуху и посади в мешок – в воду». «И тем у Ермака вси укрепилися», - сообщает летопись. На Сылве таким казакам, кроме песка совали ещё и камни: «…А болши 20 человек с песком и камением в Сылве угружены».  Далее излагалась такая перспектива для наказуемых: «блуд же и нечистота в них в великом запрещении и мерска, а согрешившаго объмывши 3 дни держать на чепи».
  От темы блуда историки и краеведы целомудренно уходили, ограничиваясь заявлениями вроде «взяв в жены красавиц из местных народов» или: «В дружине существовал строгий порядок. Священники и подвижная часовня с иконостасом св. Николая поддерживали среди ратников соблюдение религиозных обрядов». Но что было, то было. Из этой «песни» тоже слов не выкинешь.
Писатель Евгений Федоров проявил не меньшее целомудрие, чем краеведы. Он связал это наказание со спящими на посту казаками и беглыми. По его воле Ермак говорит: «Сотники отвечают за казака! Беглых буду в Сылву сажать без штанов, вымораживать прыть!» «И он двоих посадил у бережка в прорубь, и донцы приняли кару спокойно. Посинели в студеной воде, зубами лязгают», - таково творческое осмысление тех событий.    
  Взяв за основу героизма казаков набожность и веру, летописец век спустя вынужден был решить сложную пропагандистскую задачу – показать их ревнителями веры на их же примерах. И, как мы убедились, душой не покривил. Тень правильного, безупречного в быту атамана, можно предположить, маячила рядом. «Хвалите, пойте и превозносите его вовеки» /Иван Грозный/.   
  В целом отношение к биографии Ермака и его походу в Сибирь у всех исследователей как к китайскому трансформеру с нестыковочными  деталями. В ней, в биографии, много неясностей. Только последние несколько лет из жизни Ермака прояснены благодаря поздним воспоминаниям его соратников. «…По Божьему изволению Бог отдал их души под власть нашему деду, великому государю, и они, отдав свои души, служили нам до смерти и завещали своим детям и внукам нашего деда» /Иван Грозный/. 

         ЛЕТОПИСАНИЕ ПО-КУНГУРСКИ
  Беда Ермака для историков в том, что в его ватаге не было летописца. Повезло до него Магеллану. На его корабле один дотошный пассажир вёл в течение года кругосветки дневниковые записи. По ним мир узнал и о подвиге первооткрывателя, и о том, как по лишнему дню в этих записях вычислили, что земля вращается. «Повезло» после Ермака команде крейсера «Варяг». С его борта японцы вместе с матросами и офицерами сняли военных журналистов. Им ли умолчать о последнем параде гордого «Варяга», не сдавшегося врагу?
  Историки не в претензии к этой оплошности покорителя Сибири. Летописца Ермаку не полагалось. В те времена в летописи попадали князья да царь-батюшка. А этот - как бы по-царски выразиться? - обликом не вышел. Но молва народная с фанатичным упорством, вопреки летописным канонам XVI века, разносила Ермакову славу по городам и весям. Как заметил Р.Г. Скрынников, «покоритель Сибири стал подлинным героем песен и сказаний русских переселенцев». «Вот воля Господня – пострадать, делая добро!» /Иван Грозный/.
  Пришлось в начале века XVII засучить рукава тобольскому архиепископу Киприану, по отзывам российских историков, «человеку деятельному и энергичному». По утверждению историка Скрынникова, «чтобы укрепить авторитет вновь основанного архиепископства, Киприан искал случай канонизировать местных подвижников и святых» с целью христианизации местных язычников. По его поручению через 40 лет после похода Ермака появились первые записи воспоминаний соратников атамана, доживавших свой век в Тобольском монастыре и богадельне. Эти первые «списки», записи «речей» были в форме казачьих «сказов» с элементами фольклора.
  На их основе, после серьёзной переработки текстов,  был составлен синодик для поминания «убиенных» казаков и всех пострадавших за православие. Пением «вечной памяти» дело не ограничилось. Текст «Синодика ермаковским казакам» пошёл гулять по летописям – Есиповской, Строгановской, Погодинской, а также Кунгурской, составленной в Кунгуре тобольским ученым-землемером С. Ремизовым почти столетие спустя. В итоге на одной чаше весов богини истории Клио оказался жалкий  /да простит нас Иван Грозный/ пучок царских грамот начала 80-х годов XVI века, подлинных книг Посольского приказа того времени с упоминанием имен участников сибирской экспедиции и на другой – тяжелые тома появившихся десятилетия спустя летописаний.
В документах, получивших у современников названия «хронограф» и «летописец», фальсификаторы истории заметно наследили. Сравнительный анализ этих летописей, проведенный Р. Г. Скрынниковым, выявил различия в подборе фактов, трактовке событий, акцентах. Большое видится на расстоянии. В этой истине по отношению к Ермаку заложена большая доля иронии. Летописи о Ермаке, впитавшие в качестве плагиата фрагменты древнерусских текстов, не могут служить первоисточниками. Только перекрестное сличение фактов позволяет в какой-то мере докопаться до истины. Этот метод, как показывает опыт исторических исследований историка Скрынникова, продуктивен.
  Но применим ли он в сылвенском случае? Перекрестного «допроса» летописцев может не получиться. Из четырех упомянутых летописей, на которых и держится поход Ермака, три о сылвенском случае не упоминают. Только Кунгурская летопись воспроизвела его. Она по Ермаковым делам стала основным источником для Ремизовской летописи и самой «Истории Сибирской» этого тобольского картографа, который подарил кунгурякам привлекательный с позиций рекламы и туризма факт о Сылвенском походе.
А насколько близка по времени создания Кунгурская летопись к первоисточникам и в чем ее отличие от конкурирующих с ней таких же церковных подьячих сочинений?
  Строгановская летопись - одна из ранних Сибирских летописей, составлена из летописных данных и материалов строгановского вотчинного архива в 1620-1630 годах в Сольвычегодске или, по другим оценкам,  в 1668-1673 годах. Составление тобольским подъячим Саввой Есиповым летописных записок на основе /в современном  понимании/ интервью участников похода в Сибирь относят к 1636 году. Погодинская летопись создавалась позднее Есиповской, после 1636 года в Москве, в стенах Посольского приказа, на основе опроса казаков, делегированных Ермаком в столицу после основных ратных дел в Сибири.
  Кунгурская возникла во второй половине XVII века в Прикамье. «Характерной чертой летописи является христианский провиденциализм – понимание происходящих исторических событий как проявления Божьего умысла, - считают современные историки. – Вместе с тем для летописи характерен казацкий стиль языка, проникнутый народным грубоватым юмором. Летопись в значительной степени построена на устных преданиях». «Многие сообщенные в ней сведения не поддаются проверке по другим источниковым материалам», -  таков суровый вердикт ученых.
 Историки в повседневной научной работе в силу профессиональной сосредоточенности вряд ли отвлекутся на такую абстракцию как летопись сама по себе и захотят порассуждать о природе летописи, причинах ее возникновения. Да и нас века и эпохи избаловали рукописной и книжной продукцией, которую воспринимаем как повседневность. А ведь феномен этой продукции можно напрямую связать с понятием стабильности жизни, сытости определенной части общества, не упуская, разумеется, и других понятий, означенных как социальный заказ. И раскрытие  этой природы пергаментного листа позволит по-новому взглянуть на написанное на нём же.
  Велико искушение поддаться обаянию даже поздней летописи. Её завораживающий древностью язык абсолютно чужд современному. Её текст также тёмен, как и язык, а содержание не знакомо с требованиями сюжета и логики и потому широко открыто до вольного толкования.
Едва Тобольск после кровавых схваток Ермаковой дружины с лесными татарскими племенами обрел черты стабильного поселения и центра сибирской земли, как подъячий Есипов по велению архиепископа потянулся к гусиному перу. В принципе понятно, почему. Сам Бог велел. Православие в новом для Руси крае нуждалось в укреплении. Летопись это назначение, этот социальный заказ выполнила. В современной системе духовных ценностей этот феномен рождения Есиповской летописи вдали от стольного града Москвы, законодателя и основного «держателя акций» средневекового летописания, объясним с позиций развития национального самосознания.
Кунгурская летопись, самая поздняя из всех перечисленных Сибирских, вроде бы того же «разлива». Едва Кунгур…- далее по тексту из пассажа о Тобольске - как подъячий имярек по велению своего архиепископа потянулся к гусиному перу. Но, извините, уважаемые кунгуряки, с какого боку-припёку Кунгур, стоящий от столбовой дороги сибирского похода Ермака на отшибе не только в пространстве, но и во времени, приобщился к сибирскому летописанию?
Об относительно сытом и стабильном Кунгуре, оплоте поселений русских в лесостепной зоне Прикамья, можно говорить после даты его возрождения - 1663 года. Если и были там какие-то казаки, близкие к Ермаку, то к началу кунгурского летописания роса давным-давно их следы смыла. Поэтому для документа под названием «Летопись Сибирская краткая Кунгурская», если слегка раззадориться, можно подобрать такие вполне ходовые в современном российском обществе слова, как авантюра, подлог и мошенничество.
Но не ради плясок на отеческих гробах ведется речь о кунгурском летописании. Если подъячие зажигают свечи, значит это кому-то нужно. В нашем контексте рождение Кунгурской летописи – это феномен русского национального самосознания. Эта летопись была так же нужна кунгурякам XVII века, как  «басня» о Сылвенском походе нынешним, озабоченным туристической привлекательностью города. «Разве же это противно разуму – сообразоваться с обстоятельствами и временем?» /Иван Грозный/.
После Чердыни Соликамск стал сдавать позиции, превращаясь из столицы Перми Великой в уездное захолустье, а Кунгур, что на Сылве-реке, набирал силу как будущая столица Урала. «В 70-е годы XVII столетия потенциал русских в этом крае позволил направить из Кунгура 102 человека на заселение Строгановской вотчины на север Урала, в Обвенское поречье», - отмечено краеведами. Путь из Руси в Сибирь всё чаще спрямлялся по Кунгуру. Этот город становился перекрёстком дальних дорог, выгодных торговых путей. Позднее его назовут «купеческой республикой»,  «столицей купечества Урала» и даже «чайной столицей России». Кто-то с этим поспорит и сошлётся на квасной патриотизм. Но вот вещь реальная: с 1737 по 1786 год Кунгур был центром провинции, уступив после пальму первенства Перми, нынешней столице Пермского края
Не сбросить со счетов вечное стремление Кунгура карабкаться в своей вековой жизни выше, наперекор скромному статусу в административно-территориальном делении. Когда-то за право прокладки сибирской магистрали боролся и победил. Сейчас чемпионские ленты культурного центра Прикамья и столицы воздухоплавания России примеряет. Но и теперь, как два-три века назад, Кунгур – крупный транзитный перевалочный пункт на пути в Сибирь. 
Вот по этой причине роста здоровых и осуществимых амбиций в административной среде города и возник в конце XVII века заказ на кунгурское летописание. Основная идея божественной предопределенности была заимствована у тобольского летописца. По форме изложения приоритет был отдан сказам с преобладанием разговорной речи. А более прагматичная идея замысла по типу «Москва – третий Рим» или «Ермак как ангел-хранитель земли кунгурской»  была воплощена в деталях Сылвенского похода с зимовкой, городищем и семейными казаками. Этот эпизод, похожий на искусную подделку, удачно вплетён в канву повествования. Он окружен реальными, подтверждаемыми в ранних летописях  фактами и психологически верными деталями вроде конфликтного торга Максима Строганова и казаков во время сборов в Сибирь. Он старался сэкономить на припасах, казаки – побольше урвать.
Так что место летописания и исторический фон, на котором создавалась «Летопись Сибирская краткая Кунгурская», как слов из песни, не выкинешь. Приходится учитывать их в наших оценках и вносить существенные и более прагматичные поправки в умиление краеведов Сылвенским походом. Вполне вероятно, что его не было в действительности, но в патриотическом сознании уральцев и региональной самоидентификации кунгуряков ему отведены особое значение и место.
  Что там Ермак, если, как считал академик Валентин Янин, древняя история Руси построена на мифах и легендах. Как видим, Сибирские летописи нам не помощник в опровержении или подтверждении Сылвенского похода. Прояснить нашу ситуацию могут некоторые стандарты и закономерности жизни казацкой, в которых отразились мотивы поведения наших героев-казаков, а также  перипетии их движения за Урал.               
Для похода в Сибирь, как это ни покажется странным, совсем не важно, сколько участников ее покоряли, около тысячи или несколько тысяч. Последующие события показали, что их всё равно было мало. Участников похода было достаточно, чтобы разбить войско Сибирского ханства, но недостаточно, чтобы удержать территорию. Оставшиеся после гибели Ермака повернули назад. А присланных после них стрельцов также было недостаточно. Важно лишь, что плацдарм для расширения государственных территорий был расчищен. Кем - вот принципиальный вопрос.
Принцип, а в данном понимании – основа нашей исследовательской устремленности, в том, что это были за казаки. Беглым крестьянам с воровскими наклонностями это было бы не под силу по идеологическим соображениям. Целеустремленностью и стойкостью обладали казаки, озабоченные безопасностью рубежей страны. Казаков-государственников отличала поведенческая многоплановость. Этот казак был и воином, легким на подъем, и хозяйственником, не чуждым оседлости, и чиновником, бравшим на себя ответственность за территорию по ее защите, освоению и переговорческим процессам.  По всей видимости, казаки Ермака были именно такого поведенческого типа. Можно также допустить, что этот тип был в самом становлении, со свежей кровью. Казаков-государственников, побывавших с Ермаком до Строгановых на Ливонской войне, разбавили по Ермаковой просьбе вольные /«воровские»/ с Дона или Волги во главе с Иваном Кольцо.
На государственный тип Ермаковой дружины указывает и последующее стремление церковников придать Ермаку символ религиозного героя, носителя православия, борца с язычниками. Если бы казацкий протеже архиепископа  Киприана был воровского звания, в летописи ему попасть было бы непросто, несмотря на мощную фольклорную поддержку. В те времена летописцы действовали не в противовес официозу, который поддерживался незатейливым методом, вплоть до снесения головы или сажания на кол.
Принципиален ли вопрос, чего больше в этих казаках было, боевого пыла с вольностью или государственной озабоченности? Принципиален, если ошибочно посмотреть на участников похода как на однородную массу. Однако феномен этого похода в соотношении его участников. Это уже другой принцип. По одним данным, в походе участвовало 540 казаков и 300 строгановских стрельцов. Иными словами, были воины, были и те, перед кем маячила судьба чиновничья. Были те, кто грубой силой завоевывал территорию. Были и те, кому поручалось насытить ее государственной структурой, опутать чиновничьим аппаратом. Одним казакам, даже универсальным по своему поведенческому типу, это было бы не по силам. Они по преимуществу брали на себя, как это грубо ни звучит, роль солдатского "мяса".
Строгановские "стрельцы", если, вопреки мнению историка Р.Г. Скрынникова, поверить в их участие в походе, тоже были неоднородны. Среди них, как отмечали некоторые источники, мелькали люди явно не воинские звания. Три священника и монах, несколько толмачей и писарей, с десяток рудознатцев и проводников, приказчики. К какой структуре отнести этих или подобных им участников похода как не к чиновничьей прослойке, носителям государственной идеологии, будущим крючкотворам очень разного уровня и ясачным сборщикам? Вот на этих "людишек" из тех трёх сотен "стрельцов" и ложилась обязанность контролировать завоевания, удерживать сибирскую территорию в рамках державной ментальности. Конечно, это не треть от всего состава участников похода. Но они были. И перед ними ставились Строгановыми, считавшими Сибирь своей, нарезанной Иваном Грозным территорией, вполне конкретные задачи.
Поэтому с этих позиций можно считать так называемый Сылвенский поход Ермака абсурдным. Слишком много набиралось людей, шагавших с казаками не в ногу, людей заплутавших, сбившихся с разведанного и застолблённого пути. По этой причине такая Сылва во время похода Ермака в Сибирь явно исключалась.
«Подвиг «Ермаковых казаков» произвёл ошеломляющее впечатление уже на их современников, а сам Ермак вскоре стал одним из самых любимых героев народных преданий, песен, былин», - подчеркивал советский историк Н.И. Никитин.  Фоном для такого утверждения он избрал неудачи в Ливонской войне, опустошительные набеги крымцев и ногайцев на южные, восточные окраины и центр Руси, включая сожжённую Москву, а также последствия монголо-татарского ига и взятия Казани. «И вот ещё целое татарское царство, державшее в страхе окрестные племена и народы, казавшееся таким могущественным и крепким, рухнуло – рассыпалось вдруг, и не в результате похода правительственных войск, а от дерзкого удара горстки казаков», - убеждал историк. И его можно поддержать. 
Масштаб дела, совершенного Ермаком, оценили, как уже отмечалось, в первую очередь его современники – простые казаки и сибиряки-инородцы. Их песни, сказы, легенды и предания были настолько напористы и стремительны, что за три-четыре десятилетия после смерти главного героя этого фольклорного творчества государственные идеологи-священнослужители почувствовали себя ущемленными в правах.  Простой народ  опередил их, служителей церкви,  в их же назначении повелевать душами.
Эта ревность к Ермаковой славе вынудила церковных летописцев перелицевать историю. И они, позевывая и почесываясь в душных кельях, в целом  мастерски, в каких-то моментах не без огрехов это сделали. Главного строгановского боевика подняли на щит и продвижению русских людей на Восток, в Сибирь придали достойный, государственный масштаб. И, как водится, хорошая история не обошлась без вымысла. Получился Ермак, с пеленок мечтавший насадить православие в Сибири. «Поистине вся вселенная будет смеяться над такой верностью!» /Иван Грозный/.
На эту удочку поддался сын боярский Семен Ремизов. Для него, человека набожного, воцерковленного, выдумки кунгурских служителей церкви о плутании Ермака по Сылве, искусно вплетенные в летописные своды, стали делом верным, состоявшимся. Как историк своего, средневекового времени, он воплотил их веру, замешанную на местническом расчете и эгоизме, в собственном историческом исследовании, придав этой вере видимость научного знания.
Почва для такой веры была благодатная. «Ремизовы водворились в Сибири в 20-х годах XVII века, когда живы были еще некоторые ветераны похода Ермака, - указывал интернет-биограф первого сибирского историка. - …Когда Семену минуло 18 лет, его отец отвез в степи к Абаю Тайше панцирь Ермака. Из этой поездки Ремизов-старший привез запись «сказов» о Ермаке». По душе Семену Ремизову пришлись идеи тобольского летописца Саввы Есипова о прославлении похода Ермака во имя христианизации языческого края. Поэтому «История Сибирская» Ремизова исполнена в виде жития Ермака.
 Так стоит ли довериться этому единственному источнику о Сылвенском походе Ермака  в нашем обзоре о плутании казаков более чем 400-летней давности в окрестностях современного Кунгура? Не лучше ли довериться прагматичности и расчетливости Строгановых и через призму их проблем и бед взглянуть на историю освоения земель Сибирского ханства и роль Ермака?

        КАЗАКИ В СТАНЕ СТРОГАНОВЫХ
  Фокусирующее влияние фольклора отодвинуло в тень не менее значимую, чем Ермак, фигуру в покорении Сибири – Максима Строганова /21 января 1557 г. – 5 апреля 1624 г./. Он снабжал путешественников припасами. Он был заинтересован в том, чтобы они не плутали по Сылве и не проедали напрасно его хлеб-соль. В данном случае масштаб личности не имеет значения. Стечение  обстоятельств  - вот чем интересен этот человек применительно к Сылвенскому походу в частности и походу за Урал в целом.
Исследователи долгое время относились к братьям Строгановым как к однородной массе, владельцам прикамских, уральских и сибирских земель. Но ведь у каждого был свой участок, свой интерес на подведомственной территории и свой путь к успеху. И братья, будучи во власти этих центробежных сил, порой, во время набегов приуральских и сибирских князьков на их земли, не спешили друг другу на выручку. Корысть, как случается в начале предпринимательства, преобладала над родственными чувствами братьев-сыновей и братьев-внуков, власть над которыми имел тогда глава рода Семен Аникеевич Строганов. В октябре 1586 года, уже после сибирских побед Ермака, его убьют в Сольвычегорске посадские люди.
Самыми молодыми и, в соответствии с этим статусом, по-своему ущемленными в правах были внуки Семена Строганова Максим Яковлевич и Никита Григорьевич. Стабильными территориями и стабильной собственностью владели их отцы, по нашей терминологии – братья-сыновья, а братья-внуки были в коммерческом поиске. Молодым нарезались молодые земли. Для них в первую очередь по воле Ивана Грозного были нарезаны земли за Уралом. Эти двоюродные  братья и призвали Ермака в сибирский поход. Максим был старше Никиты на два с половиной года, и он, судя по Кунгурской летописи, вел основные дела с казаками.
Если брать за основу мироощущение Максима Строганова, то в его вселенной исторической роли Ермака отведено очень скромное, второстепенное место, на уровне главы казаков-наемников, исполнявшего волю хозяев. Так оно скорее всего и было. Солепромышленники поручили этому исполнительному и опытному боевику провести силовую операцию на номинально подведомственным им зауральским территориям. Но эти территории по сути оказались крышкой от ящика Пандоры. Зауральские, в представлении Строгановых, территории оказались более масштабными, сибирскими. Открытие этого сибирского ларца в соответствии с крылатой фразой повлекло за собой действия с необратимыми людскими потерями /ставшими на деле приобретениями в виде новых территорий/, которые уже нельзя было отменить.
  В 1574 году выходцы из поморских крестьян Строгановы получили от царя грамоту на владение землями за Уралом, по Иртышу и Тоболу, с правом строить там заводы. В этой третьей по счёту царской грамоте после двух других - от 1558 и 1568 годов – «именитым людям» Строгановым указывалось «поступать военной рукою».
  «Мы, слава Богу, в своей вотчине вольны: кого хотим, того и жалуем» /Иван Грозный/.
  Это очень важный момент в нашем повествовании. Он невольно смещает акценты в строгой линейке покорителей Сибири, снижая статус Ермака как инициатора завоевания и первооткрывателя сибирских земель. Земли по Иртышу и Тоболу, действительно, были разведаны и в памяти народной почти закартографированы до него. А он, наш сибирский герой, кумир тобольского архиепископского дома и патриарших дворов, вполне подошел бы на роль хорошего, добросовестного исполнителя чужой воли. Но память народная, вопреки царским документам, сюжет эпохи и событийную канву выстраивает на свой манер.
   У Ивана Грозного был мстительный интерес к этим землям, которые на протяжении нескольких веков методично осваивались новгородцами и поморами частным порядком и хорошо были известны русским.
   Новгородцы  - это первооткрыватели Урала. Для них, как и всех равнинных русских, Уральские горы стали новым чудом. Еще одним чудом оказалась земля за «Камнем», за Уральскими горами.
   В Древней Руси было такое географическое понятие, как Югра – территория за Уральским хребтом.  По оценке советских историков, о зауральских городках и «княжествах», их обитателях и подданных «русским стало известно не позднее XI века». «К этому времени предприимчивые новгородские купцы уже освоили Северо-Восток нынешней Европейской России и сумели проникнуть дальше – к востоку от Печоры, - подчеркивали они. – С XII века Югра  вошла в состав владений Великого Новгорода  Зависимость Югры от Новгорода была «далеко не крепка». По оценке историка С.В. Бахрушина, «дело ограничивалось поездками новгородских даньщиков для сбора ясака». Тем не менее, новгородские купцы в XIV веке даже организовали товарищество под названием «Югорщина» и вели торговлю с юграми – остяками и вогулами, проживавшими по сторонам нижнего течения Оби.
    Через Приполярный Урал новгородцы наведывались в Сибирь, промышляли зверя, вели обмен товарами с инородцами, приобретали дешево дорогие собольи, куньи и лисьи меха. Ханты и манси, нуждавшиеся в металле, пеньке, мёде, соли, этот мирный торг, растянувшийся до Ермака на три-четыре столетия, охотно поддерживали. Взаимной выгодой обмена и обеспечивалась стабильность связей Руси и Югры. Был в их отношениях один печальный случай, когда в 1194 году воевода Ядрея с новгородской ратью пытался осадить Югорский городок, но у него ничего не получилось. Отнесём читательский интерес по этой проблематике к «Повести временных лет» летописца Нестора и отметим, что русские предпринимали походы в земли Югры в 1187, 1193, 1220, 1324 годах и позднее.
      Особо не претендуя на малонаселенные и суровые сибирские земли, новгородцы тем не менее чувствовали себя в них как будто в своей вотчине, по выражению Ивана Грозного, «среди лютых треволнений этого обманчивого и преходящего мира». Далекий край был разведан, дальние тропы были исхожены-натоптаны. Простые, далекие от власти, от государственных структур люди и сейчас живут по своим бытовым законам и даже на глухом, суровом  пограничье способны по-соседски, мирно выживать.
     Вот с этих исторических коллизий разве можно взглянуть на Сылву как реку неведомую, охваченную дремучими, непроходимыми лесами с неизведанными тропами, на которых русскому человеку ни аукнуться, ни откликнуться? Тоже ведь до Ермака были исхожены и натоптаны.
   Всё было хорошо, пока, как по Ярославу Гашеку, не вмешался Генштаб.
   Иван Грозный, втягиваясь в конфликт с Литвой, почти три года своей жизни посвятил варварскому разгрому Великого Новгорода. Царь обвинил город в измене и затеял поход туда в декабре 1569 года.
    Основанием для этой "гражданской" войны русского Средневековья послужили интриги литовского короля против Руси и, благодаря измене, захват немногочисленным литовским отрядом важного опорного пункта обороны на северо-западе — Изборской крепости. Русские, посланцы Москвы, освободили крепость, а изборских подьячих объявили сообщниками изменников и предали казни. Одновременно были обезглавлены дьяки в ближайших к Изборску крепостях русской Ливонии. Изборская измена бросила тень на всю приказную администрацию и жителей Новгородско-Псковской земли.
   «Смотри и разумей: кто противится власти, противится Богу; а кто противится Богу, тот называется отступником, а это – наихудший грех. А ведь это сказано о всякой власти, даже о власти, приобретенной кровью и войной» /Иван Грозный/. 
  В 1570 году Иван Грозный, подозревавший горожан в стремлении отдаться в подданство литовскому королю,  начал громить Великий Новгород и Псков. Был отдан приказ о выселении всех неблагонадежных лиц из этих земель. В Пскове набралось 500 таких семей, в Новгороде - 150. Изгнанниками стали примерно 2000—3000 горожан, в том числе женщины и дети. «Даже во времена благочестивейших царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний»  /Иван Грозный/.
   "Вывод измены" из царства государь доверил опричникам. Они, вторгаясь в частные дома, проливали кровь, грабили. Эта безнаказанность длилось до  1572 года, когда поход закончился и опричнина была отмена. Впрочем, какие бы ужасы правления ни приписывали грозному царю, он помнил, что эти дальние города – его вотчина, и даже в те мрачные годы в них принималось шведское посольство.
   Через два года, напомним, Иван Грозный вновь отыгрался на Великом Новгороде. Он закрыл ему выход на сибирский рынок, поручив контролировать земли за Уралом Строгановым. «..И я – человек; нет ведь человека без греха, один Бог безгрешен…» /Иван Грозный/.
    «Мстительный интерес» царя лишь отчасти объясняет это земельное дарение. Москва за столетие до Ермака потянулась к сибирским землям. «Со второй половины XV в. Московское правительство неоднократно /1465, 1483, 1499 гг./ отправляет крупные военные отряды «югорскую землю воевать»,  - указывал санкт-петербургский  историк русских крепостей К.С. Носов. – Первый русский острог в югорской земле упоминается ещё под 1445 г. Но его местоположение неизвестно. В зимнюю компанию 1499-1500 гг. русские возвели семь острожков, три из которых находились на Оби /Одорский, Березовский и Кодский/, три западнее Оби /Юильский, Ляпинский и Сартыньянский/ и один восточнее Оби /Казымский/. Так вдоль Оби возник первый из укрепленных районов Сибири».
    По оценке этого исследователя, «главным опорным пунктом для продвижения на север Сибири стала «порубежная государева крепость» Пустозерск, построенная на Печоре в 1499 г. по пути в Югорскую землю». «Пустозерск также обеспечивал сбор подати с племен самояди», - отмечал Носов, считая, что «дальнейшее освоение Сибири связано с именем Ермака» и что с его походом «началась планомерная колонизация земель, продолжавшаяся без перерыва вплоть до XVIII в.».
    Удержаться на севере Зауралья в начале XVI века русским не удалось. Успешное освоение Строгановыми Прикамья на костях Казанского ханства  побудило государя с оптимизмом взглянуть на земли среднего Зауралья. До них от Чусовой и Сылвы было рукой подать. Царь доверял солепромышленникам и верил в их предприимчивость. Возьмут эти новые земли и освоят. Ведь недаром освободил солепромышленников от подати на двадцать лет.
    По мнению биографа царя Г. Благовещенского, после опричнины, «наверно, вторым по важности решением, что было принято Иоанном Грозным в последние 10-15 лет его жизни, было повеление завоевать Сибирский край и присоединить его к царским владениям». В связи с Ливонской войной и другими событиями на западе Русского государства руки у царя до сибирских земель не доходили.  Однако это не мешало ему в послании опальному князю Андрею Курбскому называть себя, наряду с основными титулами, ещё и великим князем Югорским и Пермским. Он доверился новому, но в последующие столетия хорошо зарекомендовавшему себя принципу прироста, укрепления и освоения  русских земель – отдавать дикий край в частное владение.
  С Сибирью это удалось. «Грядут великие перемены в нашей суетной жизни» /Иван Грозный/. С Русской Америкой не получилось. Там за полтора века трудов русское население так и билось за хлеб насущный в пределах тысячи человек.
   «Государство может успешно сражаться со своим противником лишь при наличии крепкого и надежного тыла», - эту здравую мысль биограф Ивана Грозного высказывает ради другой, совершенно сомнительной: «Таким тылом во мнении Иоанна Грозного была Сибирь». Наоборот, более нестабильного региона трудно было отыскать. Неслучайно летописец русской цивилизации Олег Платонов указывал на тот довесок земель, которым царь за будущее освоение Зауралья поощрил Строгановых: «Еще один сын Аники, Семен, был главным инициатором отправления отрядов Ермака на завоевание Сибири, за что был награжден Большой и Малой Солью на Волге».
    К этому «поощрению» скептически отнесся историк Р.Г. Скрынников: «Поскольку никаких следов передачи названных городков в руки пермских солепромышленников не удалось разыскать, возникло предположение, что грамот упомянутых в летописи, просто не существовало».       
    Но одно дело - любительство и частный интерес  «за Камнем» отдельных граждан средневековой Руси, так называемых промышленников, к которым сибирскому инородцу легко приноровиться. Иное - промышленное, фабрично-заводское освоение края. На таком уровне компромисс в несходстве и столкновении разных культур и цивилизаций вряд ли возможен. От Руси в Сибирь при благостной мирной суете на строгановских солеварнях несло дымом, нет, не солеварен, домен и углежогов, а грядущей войны. «Нас это не касается, мы соблюдаем свою честь, как подобает нашему царскому величеству» /Иван Грозный/.
   Солепромышленный колосс, готовый за безделицу скупить по дешевке дорогие меха, к дипломатии с лесным человеком, жившем по шаблонам охоты и собирательства, расположен не был. Надо было ломать патриархальные устои лесной охоты и рыболовства в черте чума, валить лес, гнать зверя подальше от жилья, строить острожки и городки, не считаясь с интересами аборигенов. Строгановы накапливали силы для хищного освоения несговорчивого края.
   Коренные сибиряки, поиск достатка и благополучия которых строился по незатейливой схеме удальства, набегов, воровства, сами давали для этого повод. Заключая договора о подчинении русскому царю, давая согласие на уплату ясака, эти хитроватые вассалы не держали слово, разбойничали на некогда своих, но теперь уже строгановских землях, брали в полон русских, убивали крестьян и вновь кормили русского царя обещаниями. «Но вы не отказались от своих коварных привычек, снова вернулись к прежнему и начали служить нам не честно, попросту, а с хитростью» /Иван Грозный/. Русские верили им и всякий раз обманывались, а Строгановы с очередной досадой и болью оглядывали свои пепелища, хоронили убитых, в очередной раз с надеждой принимались рубить срубы и  возделывать пашню.
  У местных хантов и манси, у южных башкир и сибирских татар не было представлений о государственности, не было и желания эти представления в  братско-семейной общине и в родо-племенном обществе формировать. Они жили так, как их великий дух или бог на душу положит. «А о безбожных народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют» /Иван Грозный/.
Набег Ногайской орды в 1547 году пермские историки назвали самым страшным бедствием, которое «пережил Соликамск за всю свою тысячелетнюю историю». Горожане мужественно дрались. Силы были неравные. Многие погибли в кровавых схватках. Город был сожжен дотла. Погибших хоронили в братских могилах, укладывая в выдолбленные из дерева колоды. На одном из соликамских захоронений возле Богоявленской церкви в конце XIX века была поставлена часовня. В 2007 году на месте разрушенной часовни была найдена братская могила защитников города. В давние века о них помнили. По оценке Р.Г. Скрынникова, «до XVIII в. население совершало крестный ход к братским могилам».             
  Эти и подобные им набеги были позднее памятны и кунгурякам. Они знали и помечали захоронения жертв лесостепной агрессии, устраивали в памятные дни крестные ходы и молебны на местах трагедий в допетровские времена. Это продолжалось не более полстолетия. Но другие испытания, другие события стёрли из памяти народной эту страницу прикамского Средневековья. Не дождаться и нам читательской слезы. Чем глубже история, тем больше холода в человеческом сердце.
    Неспокойно в те годы было не только на окраинах Русского государства. В центре Руси бунтовали черемисы, марийцы и чуваши по-современному. Их трехлетнее восстание шло как раз во время сборов дружины Ермака в Сибирь и было подавлено после смерти Ивана Грозного.
     Нет сомнения, что Строгановы наняли Ермака с дальним прицелом, для сибирского похода. Но для этого самим казакам пришлось расчищать стартовую площадку в неспокойном  Прикамье и, действительно, задержаться и повоевать в строгановских вотчинах. «Почувствовав этот перелом в затяжной приграничной войне, Строгановы решили нанести удар по врагу на его территории», - такое утверждение современных историков видится неполным. Оно не учитывает царскую грамоту о наделении солепромышленников сибирскими землями по берегам Иртыша и Тобола. И это утверждение не проясняет действий казаков на приграничной территории.
   В самом деле, какой смысл Ермаку, допустим, заплутавшему на Сылве по дороге в Сибирь, возводить городище и острожки, оставлять семейных казаков на новой земле, расставлять посты, как маяки, по лесным и болотистым дорогам в глухомани или, в переводе на язык войны, распылять силы перед главным сражением с до конца не изведанным врагом, на его же территории, в большом отрыве от баз снабжения? Для будущего покорителя Сибири это явная несуразица, с какого боку стратегии и тактики на эту жизнь Ермаковой дружины ни взгляни.
   Но поставьте в один ряд царскую грамоту и Максима Строганова. Неужели в вашем сознании не щелкнет взбодренный кодовой идентификацией механизм, не откроется простая истина, что благодаря Ермаку Строгановы решили взять за Уралом, по Иртышу и Тоболу своё, кровное. Чтобы попасть на нарезанные царем угодья, с некоторых времен считавшиеся мятежными, солепромышленники воспользовались казацкой силой.
   Покорять Сибирь? Да помилуй Бог! Мы такого слова-то не ведаем. Нам бы взять «за Камнем» то, что причитается по праву. А казаки, они как межевые колья у строгого и зоркого хозяина. Напомнят о нём, если кто землю в пределах частных владений попытается оспорить.
    По законам межевания и действовала дружина. Оставляла на своём пути метки в виде тех переселенцев – казаков, крестьян, плененных шведов, других иностранцев, сговорчивых татар, кому на попутно отведенном месте предстояло отстаивать и преобразовывать край. В реальных документах того времени и сочиненных чуть позже летописях не обозначены чувства этих простых людей. Но мы решимся выразить их объединяющее чувство. Это – эмоциональный подъём, замешанный на запахе свободы и надежды на лучшую долю. По оценке историка Скрынникова, «преобладание народной колонизации привело к тому, что феодально-дворянское землевладение и крепостное право никогда не утвердились на сибирской земле». 
  Когда привычный к житью в центральных вотчинах Русского государства человек приближался к Прикамью, он видел, как множилось и пестрело по социальному составу рабочее сообщество. Русь отправляла «эшелон» с крепостными крестьянами, а растекались по новым территориям крестьяне и  работные люди с новым, государственным или заводским  статусом. Вотчины Строгановых да и сами Уральские горы служили своеобразным фильтром. Слитое через него крепостное рабство оборачивалось за «Камнем» для простого человека самой противоположностью – свободой. «Лишь те воины достойны похвалы, которые воюют по собственному побуждению, с охотой» /Иван Грозный/.
    Дружина Ермака в мелких, будничных стычках с лесными народами на приграничье, в разборках со скупыми нанимателями, может быть, не осознавала своей исторической роли даже тогда, когда вывела простого человека на зауральскую площадку с возможностью выбора личного счастья на оперативном просторе Сибири. А когда пришедшие за Ермаком почувствовали перемены и осознали это, самого атамана, чтобы объяснить ему, что же получилось на самом деле, уже не было. Вот тогда летописцы и засучили рукава.
    А пока наши герои, которые в нашей же реконструкции эпохи всё равно дальше Чусовой и Сылвы не уйдут, собирались в путь под патронатом Строгановых. «Они снабдили казаков всеми необходимыми припасами, оружием, дали им провожатых,  хорошо знавших путь в Сибирь», - это бодрое утверждение современных исследователей слегка смазано Кунгурской летописью. Настало время всё же процитировать дважды упоминавшийся в нашем повествовании конфликтный эпизод с участием Максима Строганова и казаков: «А в поход Ермак на струги дружине своей у Максима взимая с пристрастием, а не вовсе в честь или взаймы, но убити хотеша и жита его разграбить, дом его и при нем живущих разорити в конец, и приступи к Максиму гызом. Максим же увещеваше их Богом и государем, что числом им запасов дати и о том просяу них кабалы – егда возвратитеся, на ком те припасы по цене взятии, и кто отдаст точно или с лихвою. Из них же войска паче всех Иван Колцев сь есаулы крикнуша: «О мужик, не знаешь ли – ты и тепере мертв, возмем тя и ростреляем по клоку, дай нам под росписку по имяном на струги, поартелно 5000, по именном на всякого человека по 3 фунта пороху и свинцу и ружья, три полковые пушки, по 3  пуда муки ржаной, по пуду сухарей, по два пуда круп и толокна, по пуду соли и двум полоти, колико масла пудов, и знамена полковые с ыконами, всякому сту по знамени».
   Далее сообщается: «Максим же страхом одержим и с подданными своими отворил амбары хлебные, и по им еном полковых писарей и весом успевающее, дающее день и ношь коемуждо по запросу числом на струги. И струги их грузу занимать не стали и под  берегом тонути».
    Казаки поняли, что погорячились, разгрузили струги, взяв припасов поменьше. Управившись с этим, посоветовались, когда им в путь, и стали, как повествует летопись, смиренными. Видимо, дальний путь и будущие испытания, а также пропагандистские старания летописцев сделали их сентиментальными. Как зафиксировано в Кунгурской летописи, «и обещася вси Максиму: «Аще Бог управит путь нам в добыче и здравии имать бытии, заплатим и наградим по возвращении нашом; аще ли же избиении будем, да помянет нас любовь твоя в вечном успении; а часы возвращеня ко отцам своим и матерям».
     Участие Ермака в этом благостном по воле летописца конфликте не прояснено. Где он в это время находился, неясно.  Главным бунтарем выступает Иван Кольцо, которому атаман, почему-то на часок отошедший от важнейшего дела, доверил сборы в путь.
    Вот с этого момента, пожалуй, пора нашим дифирамбам в честь героических казаков, нашим сомнениям в их некоторых выходках и поворотах судьбы, а также  неясностям летописного повествования придать некоторый обобщенный смысл и ответить на вопрос:  что это за казаки такие, основные черты характера и мироощущения которых мы всё же обозначили, пошли в Сибирь?
    Российские историки в целом ответили на этот вопрос. Были надежные государевы казаки Ермака, которые успели доказать преданность государю и государству в Ливонской войне. После боевых действий они направились к Строгановым, наделенным с 1572 года правом «иметь военные дружины для обороны от местного населения». Были казаки ненадежные, «воровские» во главе с Иваном Кольцо.  Видимо, Ермак их знал, за них поручился и к ним выслал гонцов, так как поиздержался в бою и больших сил для обороны строгановских городков у него не было.  Эти казаки с Дона и моря по Волге тоже поспешили к Строгановым. Надо думать, что солепромышленники вместе с Ермаком за них заочно поручились перед государем. Иначе какой смысл эту ватагу, еще неостывшую от грабежей воеводских струг, пропускать через всю страну с юга на север?
    В те времена гарантом надежности договоренностей служило не столько слово, сколько дело – добровольное выделение заложников, аманатов. Что могли предоставить вольные казаки под кредит доверия? Только свои семьи, жен и детей, которые могли к тому же послужить локомотивом житейских перемен разбойников с Дона. В самом деле, сколько можно грабить и подставлять под удар семьи, «чада и домочадцы», когда государь в лице двух его достойных представителей – Ермака и Строгановых – предложил лучшую долю?  «Если предводитель недостаточно укрепляет войско, то скорее он будет побежденным, чем победителем» /Иван Грозный/. 
   Но не только эти аманаты подпитывали мечты и планы, а также определяли мотив поведения «воровских» казаков.  Зачислять в патриоты их было преждевременно. Постоять за Русь и Строгановых они всегда успели бы. Зауральский поход «за зипунами»  - вот что подогревало их криминально-корыстный интерес. А это не только меха, «мягкая рухлядь», на которую претендовало государство, не только имущество побежденных, но и богатства из недр края. Их олицетворением была Золотая баба.
    О ней знали и местные, и пришлые, и весь мир. «За землею, называемой Вяткою, при проникновении в Скифию, находится большой идол «Zlota baba», что в переводе означает золотая женщина или старуха; местные народы чтут ее и поклоняются ей; никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует ее с пустыми руками и без принощений», - писал в 1517 году поляк М. Меховский. Эта же информация заложена в Кунгурской летописи с некоторым дополнением: «Ту бо у них молбище болшее богыне древней, нага с сыном на стуле седящая, приемлющее дары от своих, и дающее ей статки во всяком промысле; а иже кто по обету не даст, мути и томит; а кто принесет жалеючи к ней, тот перед нею пад умрет».
   Не будем далее отвлекать читательское внимание на сюжет о золотом идоле. О нем достаточно домысливали и до нас. С домыслами о Ермаке разобраться бы. Они объяснимы, если за основу взять неоднородность казацкой массы, двуединство /Ермак-Кольцо/ лидерства в дружине, на которое указывал и малоизвестный историк Х. Мозель, и саму идею становления и перерождения сборного казачьего отряда после соединения на Урале двух сообществ государевых  и вольных казаков для совместного похода в Сибирь. 
   Тогда их мифическое плутание на Сылве, строительство городища на Ледяной горе,  оставление семейных казаков на кунгурских землях,  блуд в вогульских кочевьях, конфликтная ситуация с Максимом Строгановым при сборах и в целом полифоничность и противоречивость казацких проявлений станут понятны. Казаки, струги которых раздувал вольный ветер, столкнулись с житейской необходимостью воевать на вассальских условиях. Это неизбежно вело к ломке характеров, к рецидивам в по-новому складывающихся отношениях разбойников и властей. Психологи скажут, что в этих обстоятельствах конфликтность закономерна. А какими ситуациями она проиллюстрирована в летописях, вспомнить нетрудно. Во всяком случае, в споре Ивана Кольцо с Максимом Строгановым сермяжная, психологическая правда налицо. 
     Так что не всё на Ермака надо списывать. Он зачастую тут не причем. Народная молва всё,  хорошее и попавшее в летописи плохое, ему приписала, оставив в стороне его надежных и не очень надежных сподвижников.  Такова невольная и не очень справедливая плата легендарного атамана за собственные представительские функции в жизни,  летописании и истории.
   На этом отрезке нашего повествования, по-видимому, стоит покаяться и по-новому взглянуть на инициативу тобольского архиепископа Киприана, который с помощью подъячего Саввы Есипова прославил Ермака в борьбе за православие против язычества. Три священнослужителя, один монах и ревнитель веры старик-кошевар из участников казацкой дружины, упоминавшиеся в летописях, без сомнения, сыграли в воспитании разбойников с Дона не последнюю роль, несмотря на сомнение Р.Г. Скрынникова в их исторической достоверности. «А наступающей крестоносной хоругви никакая военная хитрость не нужна, что знает не только Русь, но и немцы, и литовцы, и татары, и многие народы» /Иван Грозный/.
    Правовое и православное сознание на пути в Сибирь шагали рядом. Без православной идеи, крепости духа казаки не одолели бы лесную орду, жесточайшие зимовки в Сибири, да и весь этот путь за «Камень» - тоже. В те давние времена мир был населен лешими, кикиморами, водяными и прочими чудищами лесными, речными и болотными. Казакам  сложно было примириться с ними,  разобраться в природных явлениях на необжитых, «леших» местах без мощной духовной подпорки. «Человеку родственна всякая нечисть» /Иван Грозный/.
   Справедливости ради подчеркнём и главенствующую роль отцов-командиров  в так называемом воспитательном процессе, помощников атамана - Ивана Кольцо, Матвея Мещеряка, Никиты Пана, Саввы Болдыря, Богдана Брязги и тех безвестных есаулов, сотников, пятидесятников и десятников, командовавших строго иерархическими подразделениями. Они, эти командиры, были  в ответе и за тактику боя. Они тянули наравне со всеми  струги в «сибириаде» от реки к реке, в том числе и по короткому уральскому сухопутью, по данным летописцев, в 10,5 км. «А войску нашему правитель – Бог, а не человек: как Бог даст, так и будет» /Иван Грозный/.  Все они, во главе с Ермаком, попали в «басню» и в историю.
    Насколько далеко историческая наука продвинулась от мифа к истине, как это ни прискорбно для краеведческого почитания Миллера, Ремизова и еже с ними признать, показывают современные исследования, в первую очередь наиболее напористого, обильно издаваемого сейчас среди российских историков сибирской экспедиции Ермака Руслана Григорьевича Скрынникова из Санкт-Петербурга. Именно он наиболее объемно заполнил нишу в современном живописании сибирского подвига Ермака и помог автору этого повествования подвергнуть сомнению многие краеведческие комбинации из общеизвестных, часто упоминаемых, но очень противоречивых фактов и утверждений. По нашему мнению, историк Скрынников убедителен и скрупулезен как исследователь, а также правдив, благодаря выверенным фактам, как рассказчик, хотя и в его версии некоторые загадки  сибирского похода казаков не разгаданы и не все противоречия сняты.
  В миф о Сылвенском походе он не поверил и выразил большое сомнение, что «Ермак заблудился на Сылве, иначе говоря, в пределах строгановской вотчины». «Согласно писцовым книгам 1579 года, местность по Сылве принадлежала Максиму Строганову, - уточнил Р.Г. Скрынников. – По берегам реки располагались укрепленный острог, деревни и мельницы. Как могли казаки проплыть мимо и не заметить их, остается загадкой. Этого мало. Максим Строганов дал Ермаку проводников. Как они могли заплутаться на Сылве, и вовсе необъяснимо». Что касается мифа о Сылвенском походе, то санкт-петербургский историк высказался так: «Легенда о зимовке Ермака на Сылве возникла в Кунгуре в конце XVII века. Её сочинили местные церковники, чтобы обосновать предание о постройке Ермаком в окрестностях Кунгура часовни, сохранившейся до их времени».
       По мнению историка Скрынникова, «достоверная хронология экспедиции Ермака может опираться не на поздние и легендарные, а на ранние и достоверные источники». К числу их он отнес «посольские записи и грамоты 80-х годов XVI века».
    По его версии выходит, что казаки прибыли в Прикамье по приглашению Строгановых с Волги, на которой Ермак оказался после Ливонской войны. Он взял с собой и часть «воровских» казаков во главе с Иваном Кольцо после раскола в казацкой вольнице. У Строгановых атаман пополнил боевые, продуктовые припасы и  снаряжение и, не мешкая, не плутая, 1 сентября 1582 года отправился за Урал. Он воспользовался тем, что основное войско сибиряков расползлось по территориям Строгановых, осаждая городки и острожки при очередном набеге на прикамские земли.
    Стимулом для похода казаков в Сибирь послужило малочисленность войска сибирского хана Кучума «за Камнем» и, стало быть, удачная возможность разгромить Сибирское ханство. Никого из стрельцов казаки не взяли. Воспользовались только услугами строгановских проводников. Ермак переправился за Уральский хребет за два месяца и быстро разгромил недруга. 26 октября, после победного боя на Чувашевом мысу, казаки вступили в столицу Сибири Кашлык. 5 декабря они разгромили вернувшееся из строгановских вотчин войско сына Кучума, царевича Маметкула. А летом 1583 года Ермак отправил казацкое посольство в Москву с победными реляциями.
  Блестяще и убедительно обосновав вехи в жизни Ермака, Скрынников при этом не объяснил два существенных противоречия в своей версии. По какой причине казаки-наемники во главе с Ермаком не защитили строгановские вотчины в период массового нашествия войск Кучума в Прикамье? А ведь в этой боевой дружине солепромышленники сильно нуждались у себя на Чусовой и Сылве, а не за Уралом. И почему после победного сибирского похода Ермак послал своих гонцов не к вскормившим их хозяевам Строгановым, что было бы логичнее и ближе, а в Москву, к царю, в составе не очень представительной команды из простых казаков?
  Эти противоречия выявляют новый мотив поведения строгановских наемников. Он возник уже на месте, в вотчине, на Чусовой и Сылве. Казаки огляделись и, судя по их дальнейшему поведению, раздумали служить Строгановым. Они решили действовать по собственной инициативе, исходя из своей выгоды. У них было, как минимум, три стимула попытать удачу за Уралом. Разгромить в этой благоприятной для них ситуации малыми силами навязчивого сибирского врага. Обогатиться. И, благодаря ожидаемым победам в скоротечной войне, заслужить – это касалось «воровских» - прощение у царя. «Во всей вселенной ведь так принято: кто беглеца принимает, тот вместе с ним виновен» /Иван Грозный/.
   Отказ казаков служить Строгановым - это авторская версия. И ради нее, наряду с попыткой по возможности достоверно реконструировать события и эпоху, и предпринято это повествование. Эта версия, подчеркнём ещё раз, основывается на неоднородности дружины Ермака, лидерства её стихийной, «воровской» составляющей в лице Ивана Кольцо на начальном этапе «притирки» государевых и вольных казаков. Именно поэтому «воровского» атамана можно поставить вровень с Ермаком и в какой-то мере отдать ему пальму первенства в сибирском походе.
   Нашу точку зрения подтверждает Строгановская летопись по Толстовскому списку. В ней Иван Кольцо говорит такие слова: «Добро нам идти на помогание таким честным людем, а толко нас Господь Бог помилует и неверных нам Бог покорить  под ноз наши, и Сибирское государство возмем и град поставим и святыя Божия церкви воздвигнем и соберем себе славу вечную и укупим себе живота вечнаго и в предъидущия веки». Тут надо иметь в виду, что эти слова звучат как поддержка предложения Ермака идти на Урал к Строгановым и тем заслужить милость государя Ивана Васильевича, который разгневан бесчинствами казаков на Волге и Дону. А также помнить, что повествование «причёсывалось» под церковный стандарт, что казаки в соответствии со своей миссией покорения Сибирского ханства и продвижения православной веры на восток думали и действовали в русле религиозных правил. Если всё это проигнорировать, то останется факт неформального лидерства Ивана Кольцо. А это уже кое-что.   
   Как выглядел наш герой? «Иван Кольцо… был человек лет под пятьдесят, среднего роста, крепкого сложения, с быстрыми, проницательными глазами, с черною, густою, но короткою бородой, подёрнутою лёгкою проседью », - таким его увидел А.К. Толстой.
   На Чусовой и Сылве, по нашей версии, Иван Кольцо был главный. Он «замутил» дружину. Он подогнал струги к строгановской пристани и, пользуясь бедственным положением солепромышленников, отсутствием старших из них, попытался надавить на самого молодого хозяина, на Максима Строганова. Угрожая, потребовал выдать припасы и снаряжение для дальнего пути. И чтобы не взаймы, не по честной договоренности, а под страхом за свою жизнь и близких, под угрозой разграбления. Это было общение, если взять за основу эпизод из Кунгурской летописи, с ножом у горла. «Таким способом только младенцев надувают; а нам от этого что за прибыль?» /Иван Грозный/.
    Максим, естественно, попытался увещевать, припомнив и бога и государя, размахивал составленным списком припасов. «Берите в долг, берите под проценты, поименно. Потом отдадите с лихвой». Он по-другому и не мыслил.
  Что значит поименно, Иван Кольцо понял по-своему. «Э, мужик, да ты не понял! Ты уже покойник. Изрешетим тебя залпом. Клочки останутся. Давай расписку своим именем без претензий, что ты дал нам на каждый струг, на каждую артель, на каждого казака столько, сколько нам нужно».
   Максим испугался всерьез и вместе со своими работниками отворил амбары с продовольствием. Пришлось всем трудиться день и ночь, чтобы удовлетворить потребности каждой «артели» со струга. Казаки, видимо, перестарались в запросах. Струги от перегрузки дали осадку. От части груза вынуждены были отказаться.
    Кунгурская летопись, сочиненная под зорким оком церковнослужителей, добавила в эту правдоподобную картину казачьего произвола малинового сиропа. Грабители вдруг вспомнили о боге, расчувствовались. Ведь на погибель идут. Обещали по возвращении заплатить за издержки. Это выдумка летописцев. Как следует из дальнейших событий, к Строгановым казаки не вернулись. Последующая война на сибирских реках, успешная и не очень,  все их долги списала. «Предки наши несправедливыми поступками свое государство расширили» /Иван Грозный/.
    В художественной версии романиста Федорова имя Ивана Кольцо в этих сценах вычеркнуто, на первое место поставлен Ермак. Его гневливость при общении с «сияющим и добродушным» Максимом объяснена болью за строгановских холопов, подвергающихся немилосердной эксплуатации. Психологически совершенно неубедительны приезд к казакам Семена Строганова с племянником Никитой и их участие в проводах дружины в Сибирь. Но тема примирения казаков со Строгановыми раскрыта удачно. Ермак «покорился» старшему и более авторитетному Строганову – Семену и подписал по его настоянию «кабалу», запись взятого из  строгановских закромов.
    «А что просишь оплатить военные сборы – это ты придумал по бусурманскому обычаю: такие требования выставляют татары, а в христианских государствах не ведется… Нигде этого не сыщешь; да и бусурмане друг у друга дань не берут, только с христиан берут дань» /Иван Грозный/. 
    Иван Кольцо погиб «за Камнем» в первый год «сибириады». По этой причине в исторических хрониках он остался в тени. Зато мы знаем о подвиге Ермака. В свой последний час он прикрывал товарищей во время ночного отхода к стругам в рукопашной схватке. Эта гибель окончательно укрепила в народном сознании, в исторических хрониках его лидерство и авторитет в «сибирском взятии».
   Вольные казаки из Ермаковой дружины доставили немало хлопот историкам XIX века. Павел Иванович Небольсин, автор изданного в 1849 году «исторического исследования» «Покорение Сибири»,  не принял версию первых летописей о Ермаке-наёмнике Строгановыми. В их вотчинах, по словам этого историка, «воровское братство» Ермака оказалось случайно, «бродяжничая по разным направлениям и отдаляясь все далее от прежних мест грабежа». Казаки, по версии Небольсина, действовали спонтанно, исключительно ради наживы и могли, «утвердившись в предпринятом намерении, пуститься далее», то есть в Сибирь.
  Историк не пожалел красок для создания бандитского образа Ермака, который, встретив русских людей на Чусовой, «пропустил мимо ушей рассказы о нападении пелымского князька», «решился оставить русских на произвол судьбы и бежать на чужую сторону».
  В тенденциозной и сомнительной версии Небольсина есть здравое замечание по поводу разбойничьих планов «вольного братства». Оно лишь отчасти согласуется с нашей версией в привязке к Ивану Кольцо: «Мысль грабежа у татар, у Кучума, не слыхавшего никогда выстрелов, богатого всяким добром и знакомого с бухарскими купцами, принята была Ермаковыми товарищами с одобрением: спешили скорей привести её в исполнение». Спешили, повторимся, не только пограбить, но и Кучума разбить и таким образом заслужить царское прощение.
   Очернение образа Ермака в «исследовании» Небольсина не нашло поддержки у его коллег-историков. Ермак – покоритель Сибири был почитаем и в военной среде XIX века во время завоевательных походов Русской армии в Среднюю Азию. Негласного звания среднеазиатского Ермака тогда удостоился генерал Михаил Григорьевич Черняев, который в 1864-1865 годы в чине полковника во время экспедиции в Туркестан захватил Ташкент.   
  Итак, возвращаясь на Чусовую и Сылву, озвучим нашу версию и с другими подробностями. Стечение обстоятельств обещало удачу. Войско царевича Маметкула бесчинствовало на севере строгановских вотчин, закрыв путь «за Камень» через Приполярный Урал. Значит, лазейка через Средний Урал в Сибирь была открыта. Братья Строгановы, обложенные сибирскими налетчиками по городкам и острожкам, /так и хочется сказать: «тоскуя по мобильным телефонам»/ были разобщены. Каждый  оборонялся сам по себе во вражеском окружении. Максим Строганов, ближайший к волжским форпостам казаков, пока не испытывал больших трудностей от «татарских» набегов. С ним, молодым, начинающим хозяином, разномастная вольница договорились по-своему. Сначала, как психологически достоверно показано в Кунгурской летописи, пограбила его, а потом, по сомнительной версии летописцев, обещала вернуть заимствованное за счет сибирской добычи.
   Да и куда он денется? Строгановы были уже не те. Двадцатилетние царские льготы не действовали. Налогообложение задавливало бизнес. Соледобыча пришла в упадок. Надо было менять планы и тактику обогащения. Взоры солепромышленников, вспомнивших о царской грамоте 1574 года об Иртыше и Тоболе, обратились за Урал. Там одна шкурка соболя равнялась годовому доходу рабочего-промысловика.
   От казацкой удачи зависела будущность Строгановых и Перми Великой. Это Максим Строганов, по всей видимости, понимал. Поэтому поддержал дружину в атаманском тандеме Кольцо-Ермак во время сборов в Сибирь. В этом смысле Чусовая и Сылва, взяв на себя, в переводе на современные понятия, роль аэродрома подскока, определили судьбу сибирской экспедиции.  «Бог в помощь! Уповая на его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчимся на своих врагов» /Иван Грозный/.               
    
            ДОСПЕХИ АТАМАНА
    25-летний Максим Строганов был в обиде не на всех казаков. Перед сибирским походом он собирался наградить Ермака именным оружием, но не успел. Ермак ушел «за Камень», не дождавшись, когда пищаль, отлитая для него, остынет и врастет в деревянное ложе. 
   По утверждению современных исследователей, «в строгановской коллекции в конце XIX века хранилась «затинная» пищаль с характерной надписью на стволе: «В граде Кергедане на реке Каме дарю я, Максим Яковлев сын Строганов, атаману Ермаку лета 7090» /в принятом в то время летоисчислении 7090 год от Сотворения Мира соответствует 1582 году от Рождества Христова/».
   Это оружие было не из того разряда именных наград, которые засовывались за кушак или закидывались за спину.  Писатель Федоров явно горячился, когда писал о том, что Ермак стрелял быстро, выхватывая из-за пояса пищаль. По его воле и поп из Ермаковой дружины стреляет из фузеи, которая в виде гладкоствольного кремневого ружья появилась в русской армии в XVIII веке.
  А что касается пищали Ермака, то такое, в пояснении Владимира Даля «затынное» ружье использовалось за крепостной стеной, за тыном и другим оборонительным сооружением. Оно ставилось на сошки. А в общем значении затинная пищаль – это артиллерийская пищаль с длинным стволом, то есть крепостное ружьё с приличным весом. В руках при стрельбе не удержишь. В атаку с таким «ружьём» не пойдешь. В тесноватых стругах ему тоже не место. Вполне возможно, для казаков оно в тактическом плане было бы обузой,  потому и осталось у Строгановых, хотя позднее в казацких новостройках, сибирских городищах и острожках, на Иртыше и Оби, очень бы пригодилось.
   На Западе такие ружья называли крепостными аркебузами. «Подобные пищали, хотя и носят название ружья, но вполне не могут быть отнесены к ручному оружию», - указывал историк ручного огнестрельного оружия В.Е. Маркевич.
   «В XVI в. великие и малые пищали составляли большинство государственного парка страны, - сообщал историк военного дела на Руси А.Н.Кирпичников. – Так, опись 1582 г. перечисляет пищали 28 калибров /от 1/8 гривенки до пуда/, при этом 11 их разновидностей /от 1/4 до 6 гривенок/, судя по встречаемости, видимо, были основными».
   В Древней Руси калибр измерялся в весе выпускаемого снаряда. Мера веса «гривенка»  – это 204,75 грамма. Значит, самая малая пищаль соответствовала наиболее крупному из популярных сейчас в России охотничьих ружей 12-му калибру – диаметр 11,55 мм. Патрон с длиной гильзы в 70 мм  «выталкивает» на 100 метров пулю как раз в 1/8 гривенки – 26 грамм.
    Возможно, Строгановы подготовили затинную пищаль Ермаку или его дружине в расчёте на то, что казаки укрепятся в сибирских городках, появятся в строгановских вотчинах с отчётом и заберут подарок для использования по назначению в сибирских «крепостицах».               
    Помимо этой строгановской пищали, калибра которой мы так и не узнаем, с именем Ермака связывали и другое оружие, якобы оставленное дружиной в Прикамье. В 1790 году через Кунгур в сибирскую ссылку проследовал писатель-бунтарь Александр Радищев. В дневниковой записи о городе он упомянул старинную деревянную крепость и обратил внимание, что «в сарае, называемом цейхгаузом, хранятся  пушечки /фальконеты/ Ермаковы и ружья весом в пуд или в 1 1/2 по крайней мере, ствол чугунный, ложа деревянная простая, замок старинный с колесами».
   Упомянутые ружья, судя по излишнему весу, относились к так называемым крепостным ружьям. Они обладали большей, чем облегчённые малокалиберные пищали и грубые ручницы, дальнобойностью и не предназначались для постоянного ношения. Их, как много веков позднее - пулемет Максима, обслуживал расчёт из двух человек. У затинных пищалей наиболее ходовой калибр был 20-23 мм, длина ствола – 1080-1250 мм, масса – 13-20 кг. Шарахнуть из них картечью по большой толпе можно было метров на 300-400.
   «Замок старинный с колесами» - это для времён Ивана Грозного верх хитроумной оружейной механики, потрясающе дорогое и дефицитное на просторах Руси изделие. Ружье с колесцовым механизмом, который искрился при нажатии на курок и поджигал заряд, требовало бережного ухода, чистых, комфортных условий эксплуатации и соседства мастера-оружейника, готового его починить по первому зову. Оно подходило для царской охоты, а не для боя вдали от дома, в условиях длительной таёжной экспедиции. К грубым казацким рукам оно не липло. Им сподручнее было с фитильным ружьём. В нем в качестве затравочного средства использовалась верёвка, пропитанная специальным, тормозящим огонь составом. Конец ее тлел, а длиннющий «хвост» наматывался на локоть.
   Для сибирского похода казаков крепостные ружья, как говорилось ранее, не подошли бы по требованиям наступательной тактики. Пушечки – другое дело. Они хорошо «легли» и в схему мифотворчества. Вполне возможно, что подобные фальконеты, скромные артиллерийские орудия калибра 45-100 мм, ставились на струги во времена Ермака. Бронзовые и чугунные, выпускаемые на Руси с 1547 года, они хорошо подходили для обороны речных судов. Проблема для казаков в условиях лесной войны была в том, что малокалиберные орудия в 45-55 мм /«пушечки», по тому же выражению Радищева/ стреляли свинцовыми ядрами. Среди тайги и бездорожья, вдали от родных мест свинец был страшным дефицитом. Каждый выстрел опустошал казацкий арсенал с ужасающей быстротой. Лишний раз поостережешься выстрелить и вспомнишь о добром, старом каменном ядре для тяжелой, но не в таком качестве прожорливой пушки под названием тюфяк или мортира.
   «Пушечки /фальконеты/ Ермаковы» - значит ли, что именно этими, обнаруженными в кунгурском сарае, пользовались казаки? Легко принять на веру такое правдоподобие, поверить в миф ради уважения к покорителю Сибири, ради личной сопричастности бедолаги-путешественника Радищева к истории. Но будет ли это правдой на самом деле? Радищев, вопреки здравому смыслу,  рад был обмануться. И его голос из глубины веков завораживает. Хочется хотя бы на мгновение поверить и в этот миф о «пушечках Ермаковых».
   По нашему мнению, писатель стал жертвой мистификации местных «краеведов» - городничего капитанского звания Б.И. Остермейера и его чиновников. Радищев имел дело с артефактами, предметами вооружения, которые могли существовать во времена Ермака или возникли, использовались по своему назначению чуть позднее и к атаману, его дружине не имели прямого отношения.
  В этом смысле термин «артефакт» следует понимать не как искусственно сделанный предмет или какое-либо явление, не существующее в природе в самородном виде, а как предмет, не соответствующий своей эпохе, в какой-то мере подобие вооружения в сибирской экспедиции Ермака. В общем «пушечки Ермаковы» и «ружья весом в пуд» - это мифологические персонажи из популярных в некоторых уголках Пермского края, в том числе и в Кунгуре, легенд о покорителе Сибири.
  По мнению историка Павла Ивановича Небольсина, жившего в XIX веке, «мысль о пушках Ермаку как умному человеку не могла прийти в голову». Он обоснованно выразил сомнение, что Строгановы «вдобавок снабдили его /Ермака – С.Останин/ целою артиллерией из нескольких пушек».
  «Вспомним только, что были тогдашние пушки, вспомним их форму, их тяжесть, снаряды для них, их неспособность для перевозки по таким местам, где и пешему проходить – труд огромный, и согласимся, что казакам брать пушки с собою было не дело», - это мнение историка вполне резонно. Стоит прислушаться и к другим его аргументам, когда он касается хлопот Ермака по поводу пушки: «… изготовить для неё передок, добыть и уложить стони две-три ядер /не холостым же зарядом стрелять ему в воздух!/; для одной пушки требовалось много и иного прочего – где ему было достать такую драгоценность?»
   Постоянным посетителям Кунгурского краеведческого музея очень памятна одна из витрин, посвященная Ермаку. В ней выставлена – вот ещё один повод для мифотворчества - старая кольчуга, которая, по словам краеведов, сделана «заботливыми руками старого мастера из множества мелких металлических колечек». «Когда-то она была надежной защитой своего хозяина, сражавшегося на поле боя, - расскажут посетителям. – Возможно, её хозяином был воин из дружины Ермака». Эффект казацкого присутствия создают выставленные в экспозиции боевые топорики и секиры. Чёрно-коричневая и бугристая, как кора сосны, ржавчина глубоко пропитала боевой металл. Благодаря этим экспонатам, а также фотографии эффектного памятника Ермаку в Новочеркасске, выполненного скульптором В.А. Беклемишовым и открытым 6 мая 1904 года, как не поверить в Ермаково присутствие на кунгурской земле?
   Тем не менее назвать кунгурскую кольчугу Ермаковой можно с большим сомнением. В XVI веке пользовались более совершенной кольчатой «рубашкой»: кольчужным панцирем. Колечки были, но плетение - другое. Грудь и живот защищали стальные пластины. Они неплохо «держали» свинцовую пулю. Этим совершенством и отличались «дощатые» доспехи. «Рубашка» из «рыбьей чешуи» с мелкими пластинами называлась «бехтерец», а с более крупными – «юшман». Правда, и стоили они прилично, предназначались сначала для царя и его охраны. Впрочем, рядовому казаку такая кольчуга-панцирь, как и менее сложная по исполнению, была не по карману. Однако, как указывал историк Кирпичников, «в середине XVI в. панцири как удобные средства кавалерийской борьбы начинают преобладать, особенно в районах интенсивного соприкосновения с татарами, и вытесняют все другие наборные средства».
  «Ученые смело причисляют Русь к тем государствам Европы, где защитное снаряжение воина прогрессировало особенно быстро, - таким наблюдением поделилась писательница Мария Семёнова. – Это говорит и о воинской доблести наших предков, и о высоком мастерстве кузнецов, никому в Европе не уступавших в своём ремесле».
   Как бы мы ни уличали казаков в их бедности, в их традиции заботиться о своем вооружении самим и нашивать на грубую холщовую рубашку в качестве защиты кожаные или металлически пластины, обстоятельства вынуждали их пристальнее присматриваться не к шелковым халатам и «зипунам» с собольей оторочкой, а к латам и панцирям. Выбора у казаков не было. Трофейную кольчугу при случае забирали в первую очередь.
   Это подметил и писатель Федоров в сцене сбора дружины: «У кого не было пищалей, ружей, появились луки с колчанами, набитыми стрелами. Имелись копейщики, и были просто лесные мужики с дубинами, окованными железом.
   - Нам только до первой драки, а там и доспехи добудем! – говорили они».
   Действительно, «за Камнем» их ждали не только копья и стрелы с каменными или костяными наконечниками. По оценке историков таежного края, «судя по археологическим находками, коренное население западно-сибирской тайги было хорошо знакомо и активно использовало различные виды защитного вооружения». «Наибольшее типологическое разнообразие боевой одежды приходилось на VI-XII века нашей эры, - отмечали они. – Средневековые воины использовали ламелярные доспехи, то есть латы, набранные из узких металлических пластин со скругленными краями. Длинные их стороны могли быть прямыми, волнистыми или покрытыми декоративными зубчиками. Детали таких панцирей соединялись внахлест кожаными ремешками через отверстия, пробитые у краев пластин. Пластины набирались рядами, которые располагались на теле воина вертикально друг над другом».
   Русские предпочитали горизонталь. Другой разновидностью наборных доспехов историки лесных войн называют чашуйчатые панцири. Маленькие пластины в виде чашуек с одним скругленным или приостренным краем нашивались на ткань или кожу, а также крепились между собой ремнями. В этом многослойном покрытии верхний ряд прикрывал нижний с небольшим смещением.
   Был вид защитного вооружения, который ни в чем не уступал и даже превосходил казацкий: «В арсенале таёжных богатырей были также пластинчатые латы. Они состояли из крупных подквадратных пластин, которые приклепывались к коже или ткани. Они крепились встык или слегка надвигаясь друг на друга, наподобие черепицы. При этом три стороны их оставались свободными. Во II тысячелетии нашей эры распространяются доспехи со скрытым бронированием – так называемые «бригантины». Крупные металлические подквадратные пластины крепились заклепками изнутри матерчатого покрытия так, что снаружи были видны ряды декоративных заклепок». Если пластины были сделаны из рога лося, то такие латы, без сомнения, уступали казацким и не выдерживали натиска картечи.
   В любом случае заблуждений быть не должно. Таежное войско, под стать древнерусскому, уже с VI-VIII века нашей эры начинает применять кольчугу. А уж для выходца из Бухары Кучума хороший доспех тем более проблемой не был.      
   Вскользь, поскольку Сибирь не входит в наше «сылвенское» повествование, отметим, что тема панциря популярна в мифологическом сопровождении сибирской экспедиции, особенно за Уральскими горами. Царь, по местным легендам, якобы пожаловал покорителю Сибири два панциря. Их потом сняли с убитого Ермака. Кучум передарил их мурзе и шаману. Один, по сведениям С. Ремизова, обнаружить не удалось. А второй отыскали в Тобольске и позднее тоже потеряли. Как выяснил Р.Г. Скрынников после просмотра документов Посольского приказа, Иван Грозный не это дарил через посланцев-казаков Ермаку. Деньги и сукно в качестве награды были. «Ни панцирей, ни шубы с царского плеча Ермак не получил», - резюмировал историк.
   Писатель Федоров в последнем бою показал Ермака «в длинном панцире, битом в пять колец, со златыми орлами на груди и меж лопаток». По версии историка Скрынникова, такой панцирь с медной позолоченной бляшкой, удостоверявшей принадлежность подарочной вещи князю Петру Шуйскому, мог попасть в Сибирь в более позднее время.   
   Со временем эти «оставленные» или «утерянные» пушки, бердыши, доспехи, как и зимовье с часовней на Сылве, были втянуты в поток мифотворчества, обросли преданиями, которые поддержала народная молва. В этих преданиях со «следами» реального вооружения, которое видели, упоминали летописцы и причислили к «доспехам» Ермака, нет замысловатых сюжетов. Порой обезличены образы их немногочисленных героев: сам Ермак да кто-то безымянный из дружины. Совершенно не раскрыты ситуации, связанные с появлением и использованием этих предметов старины. Особенно невыразительна их привязка к местности, не прояснена более поздняя история этих артефактов. От этого отнюдь не страдает убежденность тех жителей края, кто верит в сопричастность предметов вооружения, упомянутых когда-то и потерянных, к летописи Перми Великой и истории казачьего похода за Каменный пояс.
  Каким бы правдоподобием ни обладала очередная «басня», с точки зрения здравого смысла она не выдерживает никакой критики. Оружие – наибольшая ценность для воина. Огнестрельное оружие и доспехи в средние века, и в XVI веке в том числе, ценились на вес золота, как большая редкость, особенно  в глухом краю. Они гарантировали безопасность и победу. Потерять воинское снаряжение или даже оставить его на время бесхозным было равносильно смерти. А добровольно отказаться от проверенного в деле оружия ради лишнего куска хлеба или просто облегчения снаряжения в дальнем пути считалось  большой глупостью. Это тем более не мыслимо, когда ставки в борьбе за жизнь и выживание у первооткрывателей сибирских земель так высоки.
  «А оружием никто не разбрасывался на поле битвы, - таково мнение профессора исторического факультета МГУ Антона Горского. – Оно ценилось очень высоко. Его собирали после каждой битвы победители».
   И впрямь кому из нас придёт в голову навсегда оставить кровный «лексус» в автомобильной пробке даже ради того, чтобы через четыре века его обнаружили потомки, упомянули в исторических документах, описали или использовали как повод для создания мифа?
   Стоит отметить, что смутная история происхождения артефактов, а также стремление любителей старины персонифицировать обнаруженный предмет для придания ему исторической значимости дают повод для разнообразного мифотворчества. Историческую науку такими вещами не смутить. Она строга в выборе фактов и щепетильна в оценках и выводах. Но если мифотворчество послужит всестороннему – экономическому, хозяйственному, культурному,  общеобразовательному и т.д. -  развитию региона, почему бы нет?

     СОВРЕМЕННЫЕ СЛЕДЫ ПЕРВОПРОХОДЦА
  По мнению кунгурского журналиста Вячеслава Буракова, «мифы тоже имеют право на жизнь, особенно если они интересны туристам и гостям, если они способствуют развитию территории». «Взять хотя бы Кунгурскую ледяную пещеру, - пояснил он. – Фактов, подтверждающих то, что Ермак Тимофеевич любовался ее гротами, а тем более, переждал в ней суровую зиму, нет. Но есть красивая легенда. И почему бы ее не использовать на благо города и турфирм».
 Особенно беспокоит любителей истории мифы о тайнах сокровищ Ермака. Отправляясь в Сибирь, он якобы вынужден был избавиться от лишнего груза, приобретенного ранее на Волге. Так появилась легенда о «двенадцати бочонках серебра», спрятанных в Верхнекамье. Историки указывают на одно из пойменных озер реки Яйвы, очень заиленное в настоящее время, а потаённые прибрежные пещеры называют местами схороненных сокровищ. В верховьях реки, где она прорезает скальные массивы, имелось и имеется немало скрытых пещер, например, в районе Соколиного Камня. Левый берег Яйвы образует здесь вертикальную стену внушительных размеров. Снизу от реки можно увидеть две чёрные зияющие дыры. Это входы в пещеры. Подходов к ним нет. Добраться туда можно лишь сверху, спускаясь вниз по веревке. По свидетельству старожилов, в одном таёжном посёлке в тридцатые годы прошлого столетия жил старик, которому было известно о существовании пещеры с сокровищами.
«В конце пятидесятых годов группа местных альпинистов из Березников провела обследование этих пещер, но ничего существенного там не обнаружила», - это сообщение краеведа вряд ли способно поколебать решимость кладоискателей.
 Они предложат вам легенду об атамане Соколе из ватаги Ивана Кольцо. На этих скалах якобы в 1594 году и обосновался казак-разбойник. Он нападал на купцов, которые следовали из Соликамска в Верхотурье. Через год после натиска ратных людей верхотурского воеводы Сокол бежит на Каму, где продолжает своё разбойное занятие в черте села Атаманское. Сейчас это село Таман на правобережьи Камы. Где прятал атаман Сокол награбленное? Резонный вопрос для тех, кто верит в сокровища, в возможность легкого и быстрого обогащения путем кладоискательства. Ищите карстовые пустоты – советуют распространители этих мифов. Вам также предложат на выбор карстовый регион на северо-западе Урала, расскажут о реках-двойниках, о подземном русле той же Яйвы и её правого притока реки Ульнич, которая в летний период пересыхает, обнажая карстовые норы. Безусловно, у пришедших сюда, в совершенно незнакомую  местность, казаков, было время и стремление, без всякой надежды побывать здесь вновь,  припрятывать в каждой карстовой щели, подобно белкам в предзимье, серебряные блюда из Ирана и серебряные слитки бухарских купцов, зазевавшихся на Волге. Ради нас, таких доверчивых, всей душой открытых для скорого обогащения.
В Кунгуре менее доверчивы к таким россказням. Но вам обязательно расскажут о Ермаковом городище, которое было и над Ледяной пещерой и в почти десятке километрах от неё, на камне, носящем имя Ермака. Это одно из тех живописных мест в Предуралье, где первозданная природа уводит нас в дремучие, тёмные века Средневековья, в потаённую сторону от  благ современной цивилизации. Они скрывают ту стёжку-дорожку, которая может стать в жизни каждого туриста первопроходческой, тропой Ермака.
«На Ледяной горе сохранились вал и ров древнего укрепления – «Ермаково городище», - указывалось в туристическом проспекте советского времени. – Но раскопками установлено, что городище существовало еще в IX-XI веках и было построено остяками – предками современных хантов». Эти скалистые склоны правого берега Сылвы видны за вершинами сосен в северном направлении с вокзальной площади.
 Ученые считают урочище «Ледяная гора», комплексным /ландшафтным/ государственным уникальным памятником природы. «В гипсах и ангидритах, переслаивающихся известняками и доломитами до 60 метров, природные воды создали обширную систему подземных карстовых пустот и озер, - рассказывают специалисты. – Поверхность урочища сложена рыхлыми отложениями из осколков известняка, доломита, глины, имеет сложный рельеф, пестроту почвенного покрова и растительности».
 Здесь в холодное время через входы трещины и пустоты под землю всасывается воздушный «мусор» города и затем отфильтрованный и прогретый пещерой выходит через органные трубы наружу столбами пара и тумана. «Летом пещера «дует», поскольку воздух там в это время прохладнее, следовательно, плотнее наружного, - говорят ученые. – В воздухе самой пещеры устанавливаются минимальные значения аэрозолей, он становится чище байкальского и приближается эталону чистоты. Воздух, выходящий наружу, очень чист». Это своеобразный фильтр «работал» во времена Ермака. Не даёт Ледяная гора сбоев и сейчас.
  В начале 90-х годов прошлого века на Ледяной горе сотрудники национального парка «Сылвенский» обнаружили два вида растений, которых занесли в Красную книгу. Это цветущая орхидея в виде не очень заметного цветочка на высоком стебле. Она цветет один раз в 18 лет. И еще один вид ковыли. Ковыль перистый в этих местах называют посланником из глубины веков.
На территории Кунгурского района находится скальный массив, в котором выделяется гора Ермак. Учёные называют её барьерным рифом, созданным природой, а точнее древними растениями и животными 250-300 миллионов лет назад. Это часть заказника “Предуралье”. Он находится между станциями Кунгур и Кишерть. Его площадь 2188 га, в том числе 1724 – леса, 103 – луга и 25 – обнажения горных пород. По оценке ученых, камень Ермак является замечательным памятником природы общероссийского значения и представляет значительный научный интерес. Наряду с этим «Ермаком» такие известняковые скалы на кунгурской земле, как Межевой, Камайские зубцы, Коронка, Бастионы, «содержат богатую морскую фауну – колониальных сетчатых мшанок, брахиопод, кораллов, брюхоногих головоногих моллюсков, морских лилий». Всего в таких рифовых известняках на территории заказника «обнаружены остатки 287 видов морских организмов, относящихся к 96 видам и 11 классам».
Здесь, по словам туристов, «красивые скалы не похожи на утёсы реки Чусовой». Каменные изваяния на берегу Сылвы – это «длинные обрывистые стены, сложенные из горизонтальных слоёв сланца и ли известняка»   
Если «обитатели» пермской морской фауны в «Предуралье» скрыты для глаза не очень компетентных в палеонтологии отдыхающих, то другое утверждение учёных они могут без труда проверить. «Под пологом тёмнохвойной тайги и хвойно-широколиственных лесов с участием клёна, вяза и липы встречаются реликты еще более древней третичной флоры, пережившей Великое оледенение, - это орхидеи, - отмечает наука. – Их в заказнике более 10 видов, в том числе башмачки крапчатый, настоящий и крупноцветковый, занесённые в Красные книги различных категорий». Цветок жил и во времена казацкого похода. До этой тропы Ермака можно дотянуться рукой.
Именно в этих местах среди трав затерялось растение  третичного периода истории Земли под названием «башмачок настоящий». Этот долгожитель обитал более миллиона лет назад. И сейчас его толстые корневища обеспечивают растению уверенное выживание.
С камня Ермак открывается живописный вид на  реку Сылва. На ее противоположном берегу угадываются строения и развязки железнодорожной станции Чикали. По оценке геологов, скала сложена в основном известняками. У нее три вершины различной величины: Ермак, Ермачиха, Ермачонок. «В горе есть пещера, - скажут доброжелатели. - Придание гласит, что в древние времена Ермак Тимофеевич зимовал в этой пещере и якобы спрятал там клад».
«В тридцати четырёх верстах от Кына стоит камень Ермак, - упомянул о нём в произведении «Бойцы» уральский писатель Д.Н. Мамин-Сибиряк. – Это отвесная скала в двадцать пять сажень высоты и в тридцать ширины. В десяти саженях от воды чернеет отверстие большой пещеры, как амбразура бастиона. Попасть в эту пещеру можно только сверху, спустившись по верёвке. По рассказам, эта пещера разделяется на множество гротов, а по преданию, в ней зимовал со своей дружиной Ермак».
Писатель отнёсся к этому скептически: «Последнее совсем невероятно, потому что Ермаку не было никакого расчёта проводить зиму здесь, да ещё в пещере, когда до Чусовских Городков от Ермака-камня всего наберётся каких-нибудь полтораста вёрст».
Мамин-Сибиряк обратил внимание на акустику местности: «В настоящее время Ермак-камень имеет интерес только в акустическом отношении; резонанс здесь получается замечательный, и скала отражает каждый звук несколько раз. Бурлаки каждый раз, проплывая мимо Ермака, непременно крикнут: «Ермак, Ермак!..» Громкое эхо повторяет слово, и бурлаки глубоко убеждены, что это отвечает сам Ермак, который вообще был порядочный колдун и волхит, то есть волхв».
Вот самое популярное место для туристов, жаждущих прикоснуться к Сылвенской эпопее Ермака. Его «паломников» здесь увидишь в любое время года.
«На фоне зеленого леса отчетливо выделяется белая, высокая скала, - отмечал в начале 80-х прошлого века один из посетителей. – Густой хвойный лес уходит направо и сливается с горизонтом. И слева тоже деревья. Почти у самого подножья скалы плещется Сылва». «Многим кунгурякам знакома такая картина, - указывал дальше рассказчик. – Конечно, это камень Ермак напротив железнодорожной станции Чикали, неподалёку от дома отдыха «Песчанка».
Строения этого учреждения вытягивались узкой лентой между Сылвой и лесной дорогой у подножия прибрежной возвышенности. «Песчанки» сейчас нет и в помине.  Попав в 1993 году в муниципальную собственность, Дом отдыха превратился в базу отдыха, а через год после приватизации – в акционерное общество, которое попыталось отдать базу отдыха в аренду под женский скит. Теперь здания не сохранились. Фундамент и асфальтовые дорожки, расходящиеся лучами от огромной кирпичной чащи, то ли фонтана, то ли клумбы, поглощает чащоба. К камню Ермак со стороны Кунгура проложена автодорога, по ней бегут автомобили.
«Однажды я с ребятами ходила на гору Ермак, - рассказывала в начале 90-х годов прошлого века ученица четвертого класса Люба Астапенко. – Была хорошая погода. Было немножко холодно. Мы отдыхали на берегу реки. Рядом, когда поднимаешься в гору, стояли маленькие ёлочки, сосны, рябина, черёмуха. А если пройти назад, росли кустики шиповника. Ребята решили зажечь костёр. Мальчики собирали сухие веточки, а девочки их носили. Наша учительница развела костёр. Потом мы лазили на маленькую гору и глядели вниз, находили линию горизонта. Весело было играть в «вышибалы». «Мы усталые, но очень довольные вернулись домой. Этот поход надолго запомнится нам», - так девочка закончила рассказ.
Нынче отдыхают здесь по-другому. Как отмечают экологи, «с размахом,  оставляя после себя груды бутылок и банок». «Широкий пологий берег Сылвы у основания скал. Вот тут, среди деревьев, тусуются приезжие, - говорят они. – Сейчас на берегу пустынно, и хорошо видно, что на протяжении нескольких десятков метров - кострища и груды мусора. Кажется, он лежит годами и стал таким же привычным атрибутом, как расположенные здесь же «столы» и «стулья» из больших плоских камней».
По словам одного из старожилов, «Ермак – прекрасное место отдыха, которое называют еще уральской Швейцарией». Едут сюда с апреля и до тех пор, пока не нагрянут заморозки. «В последние годы поток туристов стал неконтролируемым, - жалуются в заповеднике. – Люди приезжают разные, отовсюду. Бывает, не знаем, как от них отбиться. Дело доходит до угроз со стороны приезжих. По сути дела, творится беззаконие».
У этой тревоги есть один исторический подтекст, связанный с Ермаком. Казаки имели дело с первозданной природой, лесом, не тронутым мусорными свалками. Именно сохраненную в дремучем младенчестве лесную и лесостепную природу на кунгурских землях и можно с некоторой долей воображения считать современным следом Ермаковой дружины. Этот мир живёт по простым и понятным законам. Один лес уступает место другому. Старые деревья дают дорогу молодым. Что было на вершине скалы под названием Ермак во времена атамана, не скажет никто.
Возможно, это были березки. «…Большей частью густые поросли крепкой берёзки, уже оголенной надвигающейся зимой, - уточнял один из очевидцев подобного наступления леса на лес. – Берёзы ярко белели на фоне чёрной земли и скал, припиравших их к склону. Но как ни част был узор берёз, тёмно-зелёные верхушки пихт и елей делались всё многочисленнее. В битве за солнце между молодыми берёзами и хвойными медленнее растущие хвойные в конце концов брали верх».         
Сейчас гора Ермак – это традиционное место проведения различных соревнований по технике альпинизма и скалолазанию. Во времена детских сплавов автора по Сылве, допустим, полстолетия назад, гору берегли.  Сейчас в опасной с точки зрения экологии близости от этого раритета, под камнем, у дороги, можно увидеть палатки туристов. Раньше сами туристы выносили свои импровизированные лагеря далеко в сторону от горы, селились на широкой береговой площадке и следили за этой традицией.
Летняя жизнь на лесной опушке рядом с широколиственным подлеском всегда таила опасность подцепить энцефалитного клеща. Но, как тогда, так и сейчас, эта реальная опасность при соблюдении известной предосторожности  не мешает всё же подняться по извилистой тропке среди сосен на гору к каменному семейству Ермака. Такой способ  доступен всем. Его можно назвать щадящим по отношению к известнякам, к так называемым нижнепермским отложениям бассейна реки Сылва.
А о скалолазах позаботились в Кунгуре. Осенью 2006 года во дворе Дома детского туризма и экскурсий открыли искусственный полигон для тренировок туристов, скалолазов и спасателей. «Зачем ехать на тот же Ермак, если можно вечером прийти во двор Дома туризма? – убеждала тогда заведующая отделом по туризму и краеведению Татьяна Черных. – Полигон здесь хоть и искусственный, но занятия на нём не уступают тренировкам в естественных природных условиях».
Горожане порадовались за местных ребятишек и попытались «подбодрить» «нашу старую любимую гору Ермак, на которую туристы теперь будут ходить реже»: «Ермак, не скучай!» Они ошиблись. Камню Ермак в любой сезон не до скуки.
Здесь проводятся традиционные городские соревнования «Туриада», посвященные дню туризма. Школьники выявляют сильнейших в технике пешеходного туризма. Они соревнуются в преодолении препятствий, из которых скальный участок и навесная переправа на первом месте. Ребята разбивают палатку, разжигают костёр, проводят различные конкурсы. А какая же жизнь на природе без туристской песни под гитару?
«След Ермака» проложен и по Сылве, которая у села Усть-Кишерть «прощается» с заказником «Сылвенский» и по заказнику «Предуралье» в черте Кунгура пересекает Сылвенский кряж. Во время сплава – а этот вид отдыха особенно популярен в июльские дни – на данном маршруте находятся деревня Верхние Частые, разъезд Чикали, село Филипповка и Ледяная гора с пещерой. «После того как Сылва последний раз делает излучину, которую местные жители называют «лопатой», по правому берегу видны скалы, так называемые Сылвенские рифы, - поясняется в местном путеводителе. – Первыми стоят камни Бастионы. Каждый имеет свое название: Сторожевой, Хоробый, Вострый. Дальше стоят красивейшие скалы Сылвы – Межевой и Ермак с Ермачихой. Их разделяет сухой Межевой лог. На левом берегу, где проходит железная дорога, начинается полуразрушенный камень Дядя /Корчага/». А там и до развалин «Песчанки» недалеко. 
От Кунгура до заповедных сылвенских мест с каменным семейством атамана почти десять километров. Так что до этого «Ермака» туристам порой далековато. А вот до музейного покорителя Сибири гораздо ближе. Здесь при виде упоминавшейся уже экспозиции  Кунгурского краеведческого музея скептиков в туристской среде становится меньше. В следы первопроходца верится. Ведь у так называемых предметов материальной культуры особая магия. Если они находятся вне нашего обыденного круга вещей, если их реальное потребительское назначение осталось за гранью веков, то их возраст любому сознанию покорен. Скажите, что кольчуга в экспозиции – доспех Ермака, и мы поверим.
С позиций казака, ушедшего в Сибирь на войну, потеря кольчуги под названием «броня кольчатая» на кунгурской земле исключено. Изделие дорогое. Его берегли, за ним присматривали. Оно и в век огнестрельного оружия служило страховкой от воинских напастей.
Но этим ли исчерпываются аргументы в пользу не казацкого, не Ермакова происхождения кунгурской кольчуги? Да, при Иване Грозном всё больше доверяли пластинчатым доспехам. Но разве при казацкой бедности отказывались от русской кольчуги более ранних веков. В IX-XIII веке практиковались элементы плетения из одного склёпанного и четырёх сварных колец. Панцирное плетение  кунгурской кольчуги более сложное, и потому она более позднего происхождения.
Кроме того, древнерусские «железные рубашки» изготавливались из круглой в сечении проволоки. Отдаёте кузнецу 600 метров проволоки толщиной от 0,8 до  2 мм. Его забота – изготовить 20 тысяч колец и сплести их в рубашечную броню толщиной от 6 до 13 мм и весом в 5-7 кг. Примерно после 1200 года русские оружейники освоили плоские кольца, которые по сравнению с проволочными без увеличения веса расширяли в 1,5-2 раза железное поле прикрытия. Кунгурская кольчуга относится именно к таким переходным изделиям от прародительницы-кольчуги к панцирю и по возрасту балансирует на грани XIV-XVI веков. И такая могла быть востребовано в казацкой дружине.
Если «прикрываться» нашими здравыми аргументами в пользу дороговизны и востребованности доспехов, то их потеря исключается. У них всегда будет рачительный хозяин. Но реальная жизнь всегда вносит коррективы. Где такое изделие чаще всего находилось? В обозе, на струге, среди припасов, которые при неосторожном обращении, недосмотре  можно было потерять в дороге, скинуть в реку. Ратник двигался к месту битвы без кольчуги, спал без кольчуги, надевал её только перед боем.
В случае неудачи, бегства он скидывал ее с себя в первую очередь. Когда драпаешь, цена вопроса не совпадает с ценой даже самой дорогой вещи, равной, в нашем современном понимании, стоимости автомобиля. В этом смысле пластинчатые доспехи были «прогрессивнее». Стальные пластины на кожаных ремешках срезались, и бег облегчался. Менее дорогую кольчугу с обычным плетением тем более бросить было не жалко. Но это, мы вынуждены повторить,  при бегстве, а не при сборах на войну, за Урал.
 Поэтому вопрос о казацком происхождении кунгурской кольчуги остается для экскурсантов открытым, как вопрос веры, связанной с ожиданием чуда. Историческая наука в данном случае не вправе вмешиваться в эту игру воображения. Иначе всех туристов распугает.
Своеобразный памятник Ермаковой дружины установлен в сквере Кунгура на набережной Сылвы осенью 1991 года. Его официальное название – «Памятник кунгурским первопроходцам». Эта площадка долго пустовала после сноса деревянного здания кинотеатра «Звёздочка», называвшегося первоначально «Олимпом». На прямоугольном столбе, облицованном художественными плитками с изображением герба Кунгура, вознеслась уменьшенная копия струга Ермака.
Уральские художники выполнили это речное судно из металла и придали ему немного вычурные черты древнерусской ладьи с декорированной головой дракона на носу, раздувшимся парусом и развернутым флагом-вымпелом.  Казацкие суда были проще, без таких излишеств. Всё-таки их готовили для плавания и волока. Краеведы считают, что «копия ладьи знаменитого  первопроходца в Сибирь через Кунгур Ермака Тимофеевича»  - это «чудесное творение мастеров», которое «поражает своей тонкой, изящной работой».
Очень похожую «ладью», только без вёсел по бокам, можно увидеть на шпиле нового здания железнодорожного вокзала «Ростов Ярославский» как раз по пути из Москвы в Кунгур.
В октябре 1999 года сквер в Кунгуре по заказу городской управы благоустроил местный индивидуальный предприниматель. При реставрации герб города на колонне убрали.
24 ноября 2007 года рядом на этой же площадке была открыта так называемая малая архитектурная форма под названием «Пуп земли». Это событие приурочили под занавес региональной программы «Кунгур – центр культуры Пермского края». На «Пупе», на темно-коричневой гранитной полусфере, как бы вырастающей из Земли, обозначены в виде латинских букв части света, а по окружности указано расстояние до крупных городов, в том числе до Москвы и Владивостока.
 Сейчас сквер на берегу - это любимейшее место отдыха горожан. Панорамный вид Сылвы отсюда завораживает и туристов. В дни традиционных «морских» праздников лучшего места для зрительских трибун не найти.
Ермакова «ладья» часто попадает в объектив фотолюбителей. Первым «открыл» её для горожан трагически погибший в 2000 году кунгурский фотохудожник Раиф Абляшев. На его персональных выставках в Москве, Перми, Екатеринбурге и Кунгуре эта «ладья» из его фотосерии «Городские кружева» была представлена не только с традиционного, бокового ракурса съемки, но и с более трудных положений – с высоты, а также с берега Сылвы.  Эту не очень крупноватую деталь из общей скульптурной композиции фотомастер наделил своеобразным изяществом. Ермаков струг замер в полёте.
В свое время мы обсуждали с фотохудожником возможности иллюстрации будущей книги о  Сылвенском походе Ермака. Раиф почувствовал тему и выложил серию фотографий. Это были завораживающие виды суровой и лучезарной уральской природы с излучинами рек и близким соседством известняковых скал. Некоторые виды были узнаваемы по газетным публикациям и его персональным выставкам: «На Сылве-реке», «Крутые повороты», «Мои Чикали», «Вечность» или просто «Фотоэтюд» и «Уголок родной природы».
 Тема покорителя Сибири постоянно привлекает уральских художников-камнерезов. Широко известно за пределами Кунгура искусство местных мастеров художественного промысла. Изделия воспитанников Кунгурского художественного колледжа  получили высокую оценку в Москве, Монреале, Осаке. Тема Ермака нет-нет да и проявится в традиционных выставках дипломных работ в изделиях из камня, дерева и известняка. «Ермак» - так назвал свою работу выпускник колледжа В. Ефремов. К образу атамана местные художники обращались не единожды, произвольно, давая волю фантазиям, поскольку никому неизвестно, как в действительности выглядел атаман. У выпускника колледжа покоритель Сибири выполнен из известняка в виде полубюста.
  Художник Кунгурской камнерезной артели Михаил Лисунов в одном из письменных приборов в конце 40-х прошлого века воплотил тему воинской доблести. «Первоначально эта многопредметная композиция называлась «Русский витязь». Позднее, когда она стала экспонатом Кунгурского краеведческого музея, название было изменено на «Ермак» - рассказала краевед Ольга Ренёва. 
В селе Моховое Кунгурского района понятие «дружина Ермака» творчески переосмыслили. Там не первый год проводят фестиваль творчества мужчин под названием «Ермакова братина». Участники из соседних сёл показывают свою удаль в вокале и театральных жанрах, проводят выставки прикладного творчества. Дипломы вручаются по 14 номинациям. В таких, как «Вдохновение», «Деревянные фантазии», «Мастер-умелец», есть отзвуки давней истории.
  «Ермак»  - так называется чемпионат команд знатоков среди средних специальных учебных заведений Кунгура. Он проводится не первый год в мае и, как правило, приурочен к какой-либо знаменательной дате в жизни страны. Знатоки состязаются в знании истории во Дворце молодёжи  под патронатом пермского интеллектуального клуба «Гиперборей». Студенты колледжей города азартно борются за «интеллектуальное» золото, за серебро и бронзу, за звание самых знающих команд.
А в июне на Ледяной горе  спортсмены открывают сезон  по горному велосипеду. В борьбе за звание «Горного короля» при спуске с горы участвуют в основном пермские любители экстрима. «Петляющая трасса, опасные спуски, крутые подъёмы – всё это нужно как можно быстрее преодолеть, - делится впечатлением один из зрителей. - Так что даже с горы приходится крутить педали». Как это далеко от реальной тропы Ермака и как это всё же близко всем, кто устремляется в эти края, не зависимо от исторических времён и обстоятельств, за порцией адреналина.
«На горе, среди пахучего ельника, напоенного азоном, влагой и /периодически/ солнцем, расположился спортивно-оздоровительный лагерь «Ермак» /бывший загородный лагерь «Медик»/, - это тоже частица истории, в которой много лета и природы. По словам организаторов детского отдыха под Кунгуром, название лагеря, связанного с исторической личностью, «гораздо больше подходит к этим горно-скалистым местам». У ребят здесь, благодаря спортивному статусу лагеря, больше возможностей побегать, попрыгать, сразиться в футбол, баскетбол, на беговых дорожках. Что больше всего нравится в «Ермаке»? «Природа», - отвечает детвора.   
  «Ермак» - это и название кунгурского ресторана, расположенного на популярном у горожан «купеческом спуске», который в январе 1774 года так и не одолели повстанцы Пугачева, штурмовавшие деревянный кремль Кунгура. В советские времена «Ермак» был государственным питейным заведением. В 1978 году в нем открыли банкетный зал на 30 посадочных мест. В 1993 году ресторан стал частным. За ним числился долг фонду имущества в 1 миллион 800 тысяч рублей. Кроме того, заведение не отвечало санитарным нормам  по 200 пунктам из 379. Ресторан приобрёл предприниматель И.П. Бабушкин, выложив 10,5 миллиона рублей, и долг заплатил. Шесть миллионов рублей предприниматель вложил в развитие ресторана. Буханка чёрного хлеба тогда, во время покупки «Ермака», стоила 16 рублей, но цены взлетели, и концу года вечер клиенту обходился в 10-13 тысяч рублей.
Для тех, кто привык проводить время по-домашнему, в уютной обстановке, без навязчивой цветомузыки, «Ермак» бы подошёл. Но его площади слишком малы для корпоративных вечеров. Поэтому он уступает таким не менее хлебосольным конкурентам  в Кунгуре, как «Сылва» и «Три медведя». Их залы светлее и шире.
Успех ресторанного дела, как известно, связан не только с дебитом и кредитом. Название ресторана закладывается в его концепцию, торговую марку. У «Ермака» принципы организации внешнего оформления, дизайн, стиль интерьера, как и в советские времена, далеки от заявленной, но не подтвержденной торговой марки. Ни Ермака, ни его эпохи там нет, как нет светильников в виде факелов, декоративных пищалей и доспехов на стенах, нет медвежьих шкур и голов, нет и других не менее экзотичных атрибутов «сибирского взятия». Музейный интерьер не помешал бы ни одному заведению с  историческим названием. Выход ресторанного бизнеса Кунгура на тропу Ермака, как в любом туристическом проекте, тоже связан с творческими усилиями. Если уральские ландшафты и сама природа не прочь без посторонней помощи подыграть идее присутствия  Ермаковой дружины на кунгурской земле, то остальные её сторонники должны, надо полагать, заметно постараться.       
После всего вышесказанного мы предлагаем вновь заглянуть в недавний кунгурский календарь дат и событий и прочесть в нём уже для себя: «1 сентября 1579 г. – начался поход дружины Ермака из вотчин Строгановых по реке Чусовой. Часть дружины провела зимовку на Сылве, положив начало русским поселениям на Сылвенско-Иренском поречье». Прочесть и убедиться, что кунгурские мифы о Ермаке возникли как необходимость оперативного осмысления исторического события с помощью воображения, без вмешательства исторической науки, которая неспешно, но столь же целеустремлённо осмысливает «дела минувших дней». В нашей повседневной жизни миф и наука идут зачастую параллельными путями, а если и пересекаются, то не в ущерб друг другу.

      СПИСОК  ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ
1. Андреев А.Р. Строгановы. Москва, «Белый волк – Крафт», 2000.
2. Благовещенский Г. Иоанн IV Грозный. Москва, Астрель, Астрель–СПб, 2010
3. Бубнов Е.Н. Русское деревянное зодчество Урала. Москва, Стройиздат, 1988.
4. Бычков А.А. "Исконно русская" земля Сибирь. Москва, Астрель, 2006.
5. Бузукашвили М.И. Ермак. Москва, Военное издательство, 1989.
6. Военный энциклопедический словарь. Издание второе. Москва, Военное издательство, 1986.
7. Гемуев И.Н., Сагалаев А.М., Соловьев А.И. Легенды и были таежного края. Новосибирск, «Наука» Сибирское отделение, 1989.
8. Глущенко Е.А. Россия в Средней Азии. Москва, Центрполиграф, 2010.
9. Гордеев А.А. История казаков. Часть 2. Со времени царствования Иоанна Грозного до царствования Петра I. Москва, «Страстной бульвар»,1992.
10. Иван IV Грозный. Сочинения. Санкт-Петербург, Издательская Группа «Азбука и классика», 2009.
11. Из летописи земли кунгурской. Пермское книжное издательство, 1967.
12. Карамзин Н.М. История государства Российского. Книга третья. Тома IX, X, XI, XII. Санкт-Петербург, «Кристалл», «Респекс», 1998.
13. Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII-XV вв. Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1976.
14. Коняев Н.М. О себе Ермак известие дал... Москва, "Молодая гвардия", 1984.
15. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Книга 1. Москва, ЭКСМО, 2004.
16. Кунгурская ледяная пещера. Москва, Центральное рекламно-информационное бюро «Турист», 1987.
17. Кунгурский заповедный край. Пермь, ООО “Раритет-Пермь», 2004.
18. Ланник Л.В. Царь Иван Грозный. Москва, ООО ТД «Издательство Мир книги», 2008.
19. Лебедев Н.К. Завоевание Земли. Том II Москва, Госиздательство, 1925.
20. Лепихина З.Я. Кунгур православный. Изд. 2-е, доп. Пермь, "Литер-А", 2007.
21. Любавский М.К. Обзор истории русской цивилизации с древнейших времен и до XX века. Издательство Московского университета, 1996.
22. Малые Грибушинские чтения-2010. Пермь, 2010.
23. Маркевич В.Е. Ручное огнестрельное оружие. Санкт-Петербург, Полигон, 1994.
24. Мезенина Т.Г., Мосин А.Г., Мудрова Н.А., Неклюдов Е.Г. Род Строгановых. Екатеринбург, ИД «Сократ», 2007.
25. На путях из Земли Пермской в Сибирь. Москва, «Наука», 1989.
26. Небольсин П.И. Покорение Сибири. Санкт-Петербург, «Русская симфония», 2008.
27. Никитин Н.И. Освоение Сибири в XVII веке. Москва, «Просвещение», 1990.
28. Носов К.С. Русские крепости конца XV – XVII в. Санкт-Петербург, Факультет филологи и искусств СПбГУ, Нестор-История, 2009.
29. Олдридж Д. Охотник.  Москва, Издательство Астрель, 2010.
30. Останин С.В. Пугачевщина под Кунгуром. Кунгур, 2008.
31. Платонов О.А. Русская цивилизация. История и идеология русского народа. Москва, Алгоритм, 2010.
32. Радищев А.Н. Полное собрание сочинений. Т.3. Москва, Ленинград, 1952.
33. Рапп В. Путеводитель по Кунгуру и Ледяной пещере для семейного чтения. 4-е издание. Пермь, 2004.
34. Савенко Е.В. Путешествием по Уралу. Екатеринбург, Издательский дом «Сократ», 2006.
35. Семёнова М.  Быт и верования древних славян. Санкт-Петербург, Издательство «Азбука», 2000.
36. Сибирские летописи. Краткая сибирская летопись /Кунгурская/. Рязань, Издательство «Александрия», 2008.
37. Скрынников Р.Г. Великий государь Иоанн Васильевич Грозный. Смоленск, Русич, 1998.
38. Скрынников Р.Г. Ермак. Москва, "Молодая гвардия", 2008.
39. Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, Издательство "Наука", Сибирское отделение, 1980.
40. Толстой А.К. Князь Серебряный. Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1986.
41. Уральская историческая энциклопедия. Изд. 2-е, перераб. и доп. Екатеринбург, «Академкнига», 2000.
42. Федоров Е. Ермак. Москва, Русский раритет, 1993.
43. Ципоруха М.И. Покорение Сибири. От Ермака до Беринга. Москва, "Вече", 2004.
44. Чарская Л. Грозная дружина. Москва, «Современник», 1994.

  Газетные публикации и интернет-материалы
1. Андрейчук В. Легкие атмосферы. Газета «Искра» /Кунгур/, 27 февраля 1990 г.
2. Архипова А. Три дня у подножия Ермака. «Искра», 7 октября 2006 г.
3. Астапенко Л.  Поход на камень Ермака. «Искра», 29 сентября 1992 г.
4. Бураков В. Где наследил Ермак Тимофеевич? «Искра», 30 сентября 2010 г.
5. Бураков В. Дворец из камня и льда. «Искра», 30 декабря 2000 г.
6. Бурылова Е. Горные короли. «Искра», 28 июня 2007 г.
7.Волков В. Подвиг Ермака. www.stoletie.ru
8. В Соликамске найдена братская могила. www.heritage.perm.ru
9. Гилева В. «Ермак» - друг кунгурских ребят. «Искра», 28 июня 2007 г.
10. Гилева В. Скалы на границе. «Искра», 13 октяря 2007 г.
11. Гришин А. Дмитрий Донской разбил Орду… «Комсомольская правда», 12 октября 2010 г.
12.  День в истории. 1-10 сентября. «Искра», 2 сентября 2004 г.
13. Добрынина С. «Находка века» на Урале. «Независимая газета», 30 сентября 1998 г.
14. Загляни в душу реки. «Искра», 14 июля 2007 г.
15. Знатоки одолели «Ермак». «Искра», 22 мая 2007 г.
16. Елтышева Л. О чем рассказала кольчуга, или Ермак на Кунгурской земле: был или не был? «Искра», 12 апреля 2008 г.
17. Ермак Тимофеевич. www.nordrus.ru
18. Иванов А. По дороге в Сибирь. «Искра», 3 ноября 1990 г.
19. Климчук Е. Доспехи дружинника. «Красный воин» /Москва/ 26 декабря 1990 г
20. Кунгурский «Пуп» - всем пупам пуп. «Искра», 1 декабря 2007 г.
21. Лепихина З. «Кружок» на карте генеральной. «Искра», 1 марта 2003 г.
22. Лещев А.. Кунгуру и району – национальный парк. «Искра», 23 марта 1991 г.
23. Лузганова Р. Ермакова братина. «Искра», 28 октября 2010 г.
24. Марин Е. Тайна сокровищ Ермака. «Уральский дайджест», номер 1, 1990 г.
25. Медведева В. А в «Ермаке» романсы распевают… «Искра», 23 ноября 1993 г.
26. Михайлова Л. «А «Песчанку» жаль. Безумно жаль…». «Искра», 29 декабря 1998 г.
27. Николаева В. Кунгурскую орхидею – в Красную книгу. «Искра», 30 июня 1994 г.
28. Одегов В. Башмачки. «Искра», 16 сентября, 2010 г.
29. Одегов В. За сокровищами – в Чикали. «Искра», 8 июля 2010 г.
30. Одегов В. Посланник из глубины веков. «Искра», 15 июля 2010 г.
31. Одегов В. Тайна старинной летописи. «Искра» 12 февраля 1985 г.
32. Окладников А.П. Подвиг Ермака. «Советская Россия», 7 февраля 1982 г.
33. Осьминина Р. Ермак – быль и легенды. «Советская Россия», 11 октября 1981 г.
34. Осьминина Р. Младший брат Ильи Муромца. «Советская Россия», 11 августа 1985 г.
35. Останин С. Как заплутал Ермак. «Искра», 20 сентября 1984 г.
36. Останин С. Сылвенская эпопея Ермака. «Искра», 2 апреля 1992 г.
37. Пастухов И. По следам дружины Ермака. «Искра», 12 сентября 1985 г.
38. Пастухов И. Топонимика – это интересно. «Искра», 15 ноября 1988 г.
39. Пасютина Е. Где одевается Ермак? «Неделя», номер 44, 1991 г.
40. Первый сибирский историк. www.zw-observer.narod.ru
41. Плеханов С. Ермаково городище. «Советская Россия», 4 сентября 1981 г.
42. Поздеева С. Кто поселится в Ермаковой деревне? «Искра», 10 августа 2010 г.
43. Поляков Д. Ермак, не скучай! «Искра» 2 ноября 2006 г.
44. Покоритель Сибири /атаман Ермак Тимофеевич/. www.portal-slovo.ru
45. По следам Ермака. Газета «Добрый день» /Кунгур/, 12 августа 2010 г.
46. Поход Ермака. www.vekaurala.ru
47. Поход Ермака в Сибирь. www.historydoc.edu.ru
48. «Поход на Сибирь».  www.heritage.perm.ru
49. Рапп В. Легенды и были Ледяной пещеры. «Искра» 22 марта 2008 г.
50. Рискин А. Архив под ногами. «Независимая газета», 29 сентября 1998 г.
51.  Сергеев В.И. К вопросу о походе в Сибирь дружины Ермака. www.annals.xlegio.ru
52. Сергеев В.И. Сколько было Ермаков? «Неделя», номер 47, 1974 г.
53. Серебрякова К. Ангел, Кошка и Ермак, как произведения искусства. «Искра», 25 сентября 2004 г.
54. Сибирский поход Ермака: хронология событий 1581-1582 гг. www.d-astra.chat.ru
55. Сибирские летописи. www.okrlib.ru
56. Сибирская одиссея Ермака. www.bibliotekar.ru
57. Сибирцева Л. И заново «родился» сквер. «Искра», 26 октября 1999 г.
58. Сылва – талая вода. «Искра», 12 марта 2009 г.
59. Торсунова Е. Камень Ермак. «Искра», 6 мая 2010 г.
60.Чернышёв Г. На покорение Сибири. «Искра», 21 ноября 1996 г.
61. Шадрин А. Легенды, мифы о Ермаке и его зимовки вблизи Кунгура. «Искра», 7 июля 1992 г.
62. Шкерин В. Золотая лодка на берегах Сылвы. www.nashural.ru
63. Юрьев И. О Ермаке, о Кунгуре… «Искра», 9 октября 1982 г.
64. Ячковская Т. Легенды и были прошлого. «Искра», 26 октября 1985 г.