На одном из уроков что-то Лаврик был очень нервным – ёрзает, руки то на парту, то под парту, что-то там нащупывает и озирается.
- Что ты там дергаешься, как муха на стекле? - шепчу я ему.
- Посмотри.
И осторожно, чтобы больше никто не видел, достает из ученической папки, в которой носили учебники, тетради в школу, пистолет!
- Ни фига себе! Где взял?
- У отца на время одолжил.
- А патроны есть?
- Пачка.
- Пошли!
- Ты что? Урок же идет, - шепнул Лаврик.
Теперь и я стал дергаться, мысль о пистолете не давала мне покоя, уж очень хотелось попробовать его в деле, тем более – никогда из него не стрелял. Это уже не пугач и не пшикалка на резинке. Напряжение нарастало, мы уже не могли спокойно сидеть на месте, об уроке напрочь забыли, который был в самом разгаре.
- Эй, на галерке! Что это вы там суетитесь? – голос учительницы вернул нас в класс.
- Ольга Николаевна, видать что-то с чебуреками было из нашего буфета, может быть, не нужно было их лимонадом запивать, жирные были чебуреки. По два съели и по бутылке лимонада выпили, - отвечаю учительнице.
Класс в лёжку, а у нас с Лавриком сморщенный, серьёзный вид.
- Настолько плохо вам?
- Очень, Ольга Николаевна. Лаврешкин даже молчит весь урок, вы же видите.
Лаврик сидел за партой и молча держался за живот. «Гад! Только не взорвись смехом, как весь класс!» - подумал я.
- Может быть, вы тогда домой пойдете? – спросила Ольга Николаевна.
- Спасибо, Ольга Николаевна! Вы очень чуткая, - ответил ей и мы с Лавриком с удручающим видом, под хихиканье класса, покинули класс. По коридору школы мы уже неслись, быстрее, подальше, как бы не вернули назад. Из школы вылетели, как пуля из того пистолета.
- Шапа, я чуть не взорвался от смеха, - смеясь, сказал Лаврик.
- Видел, пошли в горы, там никого нет, и никто не будет мешать.
За школой, в метрах ста начиналась небольшая гряда гор, высотой с двух трехэтажный дом. Уйдя подальше в глубину этой гряды, мы расположились в одной из лощин и начали изучение пистолета.
- Немецкий, "Вальтер"- сказал Лаврик, - от макара патроны подходят, но часто застревают, потому что наши патроны на один миллиметр больше, приходится выковыривать их из патронника.
- А во что стрелять будем? Блин, ничего не взяли с собой!
Вокруг были только камни, камни, камни. Увы, но камни это не цель.
- В папки будем стрелять, каждый в свою, - сказал Лаврик и пошел ставить свою мишень, я за ним.
И началось! Мимо! Попал! Мазила! Целься лучше! Грохот выстрелов и возгласы заполняли лощину. Простреляв пачку патронов, мы сидели довольные, как слоны. Всё это стоило того, чтобы смыться с уроков! Патроны от макара действительно иногда застревали в патроннике, не додумали чего-то немцы, а говорят аккуратные.
Поднявшись, мы пошли за нашими мишенями, чтобы идти по домам. Урок стрельбы окончен. Наши папки были в дырках. Я раскрыл свою и начал извлекать содержимое, книги были наполовину в дырках, пули застревали в них. Очередь дошла до брошюры о Мертвых душах Гоголя, которую мне дала учительница по литературе на дополнительных занятиях, на ее заглавии красовалась пуля.
- Лаврик! Конец мне! Евгешины «Мертвые души» простреляны!
- Если простреляны, значит - мертвые, - улыбаясь, ответил он мне.
- Не лыбся! Не могу же я вернуть ей в таком виде книжку.
- Фигня! Скажешь Евгеше, что потерял, а взамен, я тебе дам Симонова «Живые и мертвые», она будет только рада.
Евгеша действительно была рада обмену. Еще бы, три тома вместо брошюры!
Вот такой был Лаврик!