Сижу перед кабинетом своего гинеколога и пытаюсь хотя бы с общих чертах продумать вариант «да». И каждый раз спотыкаюсь на моменте – сказать ему. Кладу руку на свой живот, пытаюсь услышать что-то внутри. Ничего. Скорее всего, не надо будет ничего говорить… И все же… Я редко это делаю, но сейчас прошу неуверенно у той высшей силы, которая где-то, конечно, все-таки есть – если будет вариант «да», черт с ним, ему я скажу… Но, милый, пожалуйста, если все-таки «да», ну пусть один, ну чего тебе стоит… Главное, чтобы один…
Тетю Клаву я помню плохо. Даже не знаю, почему, в моем детстве они с бабушкой все время были рядом. В сад к тете Клаве мы ездили, и в гости, и у бабушки часто встречались… Но – причуды памяти – хорошо я помню ее только уже больной, совсем слабой, с трясущейся правой рукой… Вспоминаю – и слезы наворачиваются. А когда представляю, что чувствовала бабушка… Дурно.
Бабушка и тетя Клава были, кажется, пятым и шестым ребенком в большой деревенской семье. Или шестым и седьмым. Прабабка Анфиса, пока прадеда Александра не забрали на войну, рожала подряд. Старшие братья были у бабушки – Иван, Борис. Сестры – Тая, Таня. Значит, все-таки пятая и шестая родились моя бабушка и ее сестра-близняшка Кланя. Бабушка ее всегда так звала, и сейчас зовет. И еще младший братик был – Миша.
Прабабка Физа родила их «под коровой». Как обычно, в положенное время дня, придерживая живот, она вышла из хаты подоить корову. Хотя схватки, может, и до этого были – кто ж теперь расскажет. Но по факту – вышла подоить с пузом – зашла обратно в избу с двумя ляльками. Кажется, она сделала паузу в дойке и прилегла под яблоней. Сестры вышли однояйцевые, похожие до жути. Не знаю только, кто первый родился. Не забыть, что ли, у бабушки спросить…
Такие похожие внешне – они совершенно не совпадали внутренне. Нет, дружили всегда, и понимали друг друга… Но вся смелость, лихость какая-то, умение постоять за себя… Все это, отпущенное на них двоих, досталось одной моей бабушке. А тете Клаве – кротость, скромность какая-то, покорность даже... Приехали из своей деревни в город. Вышли замуж обе. Бабушка – забеременев, за деда, хохла, который служил здесь в армии. Тетя Клава – где-то откопала своего Ивана, кажется, на танцах познакомились. И всю жизнь – чуть ли не с первого до последнего дня – Иван колотил ее и забирал деньги. И до сих пор мне страшно хочется задать вопрос, этот единственный страшный вопрос. Не ему, ей. Почему? Почему было не уйти? Не уехать? А если нельзя было уйти, то почему бы не ответить? Не взять какую-нибудь сковородку и не навернуть, в конце концов? Моя бабушка так бы и сделала. И с Иваном она пару раз сцеплялась. И с собственным дедом была история, когда он единственный раз в жизни пытался распускать руки. Бабушка молча взяла тяжелую вазу и звезданула хмельному деду в глаз. Походил он на свой завод пару дней с фингалом, и больше на бабушку в жизни даже не замахивался… Вот почему, почему было хоть раз не взять эту тяжелую вазу и тете Клаве, и не вмазать хорошенько? Может, и было бы все по-другому, и не ушла бы так страшно, и я не переживала бы сейчас у этого чертова кабинета.
Вообще, если честно, близнецы меня всегда пугали. Не знаю, почему. Просто неуютно даже с человеком, если знаю, что есть у него единоутробный близнец. Как будто ходит где-то вечно эта копия, как в зеркале, и дублирует все слова, движения, жесты… Не укладывается это в голове. И степень близости эту я представить не могу – к своему отражению. И ощутить такое – слава богу, никогда… Вот только я видела лицо бабушки на похоронах тети Клавы. И не могла отцепиться от нее, потому что мне было страшно. Страшно, что их, всегда таких вместе, и заберут тоже вместе. Как – не знаю. Но о том – как, я и не думала. Просто в глазах бабушки видела, как больно ей оставаться одной.
Тетя Клава заболела лет в 50, кажется. Это называется болезнь Паркинсона и начинается от нервов. Сначала у нее чуть тряслась правая рука. Потом тряслась сильнее. Потом ходила ходуном. Начала трястись голова. Шея. ЭТО шло дальше. Она лишалась элементарных навыков. Она плакала от собственного бессилия. А муж, который сейчас уже тоже ушел из этого мира и наверняка отомщен хотя бы ТАМ – все требовал чего-то. И сын приходил, Сережа, которому тоже надо было – то денег, то завещание, то прописаться. И она – завещала и прописывала! Кто распределил так, что ей проще было сделать, чем сказать «нет»? Даже когда наверняка очень хотелось сказать… Я не знаю.
Я больше всего боюсь этого. Не варианта «да», а того, что их там двое. А если достанется что-то, рассчитанное на двоих, одному? Они, конечно, будут любить друг друга, и помогать…
Но стоит мне вспомнить лицо бабушки, когда хоронили тетю Клаву, пожизненное ее отражение… И снова, пока два человека до меня в очереди, прошу – пожалуйста, милый… Я потом еще рожу, обещаю. Только двойню – ну не надо, пожалуйста…
2011 год