Ребенок этот был зачат случайно, странно, абсолютно нелепо. Ее женатому другу, к сожалению, не нравилось избегать неприятных последствий любовной связи тем способом, которым это делает весь цивилизованный мир. Она сначала полагалась на судьбу – ах, если не пора еще, не случится. Потом искала варианты, но так ни на одном и не остановилась. Наконец, стала скандалить и даже расставалась с ним почти на год на этой почве. Но вот – снова сошлись, и первое время он кривился, но делал, как она хотела. И в тот раз – их трудный роман-нероман перевалил уже за четыре года – сначала он был осторожен. А уже после нескольких ее сладких взлетов и падений – завел изматывающую постельную игру – делал вид, что вот-вот нарушит эту свою осторожность, а когда она начинала извиваться всем телом, отстранялся тем самым и доводил ее до исступления, но дрожи по-другому. Она стонала, металась, он снова приближался, прикасался, она снова начинала бешено крутиться, пытаясь вывернуться… И так – ужасное количество раз. Закончилось, конечно, в его пользу. Когда случилось, она замерла обреченно-покорно и вдруг поняла – вот оно. А он победно возносился над ней и ничего не говорил, но она чувствовала каждой клеткой его торжество. А через час – разбежались, как всегда, опустошенно-умиротворенные, по своим семьям. Она – к родителям, он – к жене и двум дочкам-погодкам. Разбежались, чтобы снова не видеться месяц или два, и, может быть, даже не вспоминать друг о друге.
И опять в этот странный раз все пошло по-другому. Они не встретились ни через месяц, ни через два. Были длинные новогодние праздники, и сначала он был с семьей, потом она была занята и даже уезжала довольно надолго. Когда вернулась – уехал он. Она, вообще-то, не собиралась скрывать от него ребенка, просто как-то так получалось, что не встречались. А звонить специально, чтобы сообщить… Их отношения такого не предполагали…
Пока не были сданы и получены на руки все анализы – она вообще никому не говорила. Даже матери, которой вообще-то – как-то так повелось – всегда рассказывала все свои любовные приключения, и про женатого любовника она знала. Но дело все в том, что ни при каких обстоятельствах не приняла бы мама ее аборт. А он был очень возможен, и она это понимала со всей отчетливостью, если вдруг выявится в тех анализах что-то страшное, непоправимое, вроде синдрома Дауна, например. Ведь и зачали они этого ребенка, будучи оба не трезвы, и потом две безработные недели она выпивала практически каждый день… Догадывалась про ребенка, с того самого мига зачатия догадывалась, но все гнала от себя пугающе-справедливые мысли… И – пила, как обычно, без всяких самоограничений…
Когда подтвердили в консультации ее утреннюю тошноту и вечернюю слабость, она сама и попросила гинеколога – все анализы. Все, какие только могут быть, и как можно скорее. Врачиха попалась в возрасте, очень правильная еврейка, в положение вошла и всюду, куда только надо, отправила. И больше месяца она ходила по кабинетам, пробирками сдавала венозную кровь (а ведь с детства тряслась при одном упоминании этой процедуры) и ждала. И лишь когда в конце третьего месяца сказали – все нормально, выдохнула.
А с ним встретились, когда подходил к концу шестой. Она все еще была на работе, хотя могла бы уже уйти в декрет, но столько проектов неоконченных… В общем, в очередной уже летний день она вышла из своего (с тремя коллегами занимаемого) кабинета и… столкнулась с ним в коридоре. Строго говоря, он не должен был так просто заходить, он уже два года как работал на новой работе, но – поди ж ты – сохранил добрые отношения с начальством и заходил иногда. Последний раз, кажется, как раз полгода назад, перед тем их свиданием…
Она вывернула из своего кабинета, округлившаяся, заметно уже пузатая, и как назло в тот день не в широком каком-нибудь сарафане, а в узкой строгой юбке и маячке. От неожиданности улыбнулась открыто и даже прошла мимо. Но он окликнул, вернул и сразу кивнул на живот.
- Ну вооот, - протянул, - а я хотел тебя украсть на полдня…
- Укради, - усмехнулась она.
- А как же..? – он снова скосил глаза на пузо, - против не будет?
- Думаю, не будет, - ее ситуация, кажется, забавляла.
Она освободилась скоро, села к нему в машину.
- Куда поедем?
- Хм… А зачем ты хотел меня украсть?
- Ну… Сначала в ресторан, ну тот, который мы с тобой любим, в центре… Выпьем… Тебе, правда, нельзя… Потом в гостиницу, наверно…
- Так я же одна сейчас. Давай лучше ко мне. А в ресторан я не хочу. Коньяк у меня и дома есть.
- А у тебя дома нет сурового мужчины, который оторвет мне голову за попытку прикоснуться к его женщине?
- Нет.
- Поехали.
Она все думала, как же делать то, что обычно так легко и непринужденно у них получалось, с ее животом? Она всегда так забывалась, что просто теряла счет времени, переставала осознавать, где находится… А сейчас было ЭТО, внутри, и как забыть… Но все тревоги оказались зря. Она открыла ключом дверь, они вошли, он закрылся изнутри. Сразу обнял ее, притянул к себе, зарылся в волосы. Соскучился – прошептал. И – прямо в коридоре стал раздевать. Коснулся, конечно, и ее живота. Случайно, мельком… Но живот вдруг ответил вполне осознанным движением, каких с начала беременности еще не было. Она ойкнула, поймала его руку, приложила. И ребенок там, внутри, снова ответил на его прикосновение сильным ударом ножки или кулачка. И это не помешало как-то, наоборот, он улыбнулся, опустился перед ней на колени, прижался к животу лицом. А я ему нравлюсь – улыбнулся. И она улыбнулась. Ему и в голову не пришло, что ребенок может быть его… Ведь так давно в последний раз были вместе, да и сказала бы она, конечно. И поэтому живот он осознавал только как временную ее часть, никак не мешавшую, а лишь дополнявшую их стандартные постельные отношения... И в том, что было дальше, пузо ее никак не помешало, ребенок как будто притих на время, и даже не напоминал больше о себе внутренними движениями. И лишь потом, после всего, когда лежали они рядом и он снова положил на него руку – малыш внутри затрепыхался, снова как будто выказывая расположение к этому, навсегда далекому для него человеку…
- Слушай, я так и не спросил… А ты не собираешься замуж? Ведь лучше, чтобы ребенок родился в браке…
- А я не могу… замуж. Его отец… у него уже есть семья.
- Как же тебя так угораздило?
- Ну… Случайно, конечно. Ничего, я справляюсь.
- Кто там – мальчик, девочка?
- А как ты думаешь?
Он погладил ее чуть ниже ее пупка. Живот тут же отозвался сильным движением.
- Мальчик?
- Конечно. Кто еще мог у меня быть? – она счастливо улыбалась. Догадывалась уже, что это один из очень редких или, может быть, даже единственный момент, когда ее ребенок может провести время со своим отцом.
- А… его отец… Он будет помогать?
- Знаешь, мы об этом как-то не говорили. Я… вообще не говорила ему о ребенке.
- С ума сошла?
- Да нет, почему. Знаешь, я даже не то чтобы так решила, нет. Просто как-то так получилось, что сразу не сказала, а потом уже как-то и не хотелось… Да мы после и не встречались особо, - она вдруг поняла, что говорит о отце ребенка, как действительно не о нем. Как будто это кто-то другой…
- Ну и зря. Может быть, он бы тебе хоть деньгами помогал.
- Да говорю же, справлюсь.
- А рожать когда?
- В конце сентября.
- То есть шесть месяцев уже? Погоди… То есть забеременела ты… в декабре?
- Ну да.
- Погоди. А в декабре… Мы же были с тобой в декабре, прямо перед новым годом, помнишь? Я еще забирал тебя из магазина подарков…
- Помню, конечно.
- И… что получается, ты тогда уже была беременна?
- Ну… получается, да.
- Ну вот! А ты еще переживала, что у нас с тобой тогда могло такое случиться… А оно… уже было.
- Получается, так.
- Мне нравится твой живот, я говорил?
- Еще нет.
- Так вот говорю. Очень нравится! – и он снова наклонился к ней, и поцеловал, и увлек в новую игру, которой уже не мешал страх неосторожности…
Пока она была беременна, они еще встречались. Последний раз – буквально за несколько дней до родов, мельком. Там живот уже был такой, что проводить в постели ночь не имела смысла, ей тяжело было лишний раз встать, не то что… Он забрал ее тогда с работы – она так и не ушла в декрет – и повез в какой-то кабачок. И там, посреди ужина, удалились они на 15 минут в туалет. Эпизода хватило обоим, продолжения не потребовалось. А через неделю, узнав от общих друзей, он написал ей сообщение – «поздравляю с сыном». Ей в первую минуту захотелось ответить – «и я –тебя», но посмотрела на мордашку спящего малыша, и все другие чувства ушли. И она ничего не написала.
Та встреча перед родами, кстати, стала их последним свиданием. Тоже не планировали так, не собирались расставаться. Просто первые полгода было не до того. А потом в аптеке, где покупала сыну какие-то капли, она познакомилась с мужчиной, за которого еще через полгода вышла замуж. И малыша он усыновил. А через два года родила она мужу еще и дочку.
Они встречались, конечно, иногда по работе, все-таки трудились в смежных областях. Мило здоровались, целовались традиционно в щечку. Он не предлагал куда-то поехать – всегда знал – как только она выйдет замуж, все закончится. И она знала. А однажды – с той ночи, когда в гостинице они были недостаточно осторожны, прошло девять лет, они случайно встретились в парке. Летом, в приятный солнечный день. Он были с женой и дочками 13 и 14 лет. Она с сыном 8 и дочерью 5-ти. И с мужем, конечно. Он тогда впервые увидел ее сына. И сразу поразился сходством – нет, не с собой. С детской фотографией собственного отца, которая совсем недавно попадалась в старом альбоме. Сходство было странное, отчетливое, но быть этого не могло… Их роман закончился девять лет назад. Не могло.
Они перезнакомились, прогуливались по парку вместе. Он дождался момента, когда ее муж и его жена отошли за мороженным. Дети бесились рядом.
- Слушай… - он впервые заговорил с ней одной, - кто его отец?
- Что? – она повернулась к нему, счастливо улыбающаяся, красивая в солнечном луче, золотоволосая.
- От кого ты родила сына?
- От моего мужа, конечно.
- Ты уверена?
- Уверена, - она, к слову, и не врала. Ее муж принял малыша, и она привыкла за эти годы считать его стопроцентно мужниным.
- Перестань. Он ужасно похож на моего отца в детстве. Он… от меня?
- Что ты несешь? Дети услышат.
- Не услышат. Отвечай.
- Что тебе отвечать? Да, я родила его еще до замужества, это ни для кого ни тайна. К тебе это отношения не имеет.
- Я тебе не верю. Это мой ребенок.
- Я не буду об этом сейчас говорить, - к ним неспешно шла его жена, на каждой руке которой висело по дочке. Ее муж чуть вдалеке разворачивал пломбир сыну. Сыну?
- Хорошо. Но я хочу знать. Встретимся завтра. Где?
- Но я не хочу!
- Я не отстану. Лучше соглашайся. Завтра, в четыре. В том ресторане в центре.
- В том самом?
- В том самом…
Назавтра был выходной, но он сказал жене, что срочная встреча. Она промолчала, конечно. Она никогда не возражала, только смотрела так… затравленно, что ли. В ресторане он появился за полчаса. Нервничал. Накануне нашел ту самую фотографию, и теперь она лежала в кармане пиджака, и придавала всему этому мероприятию какую-то весомость… Неоспоримым была доказательством… Он и сам себе не смог бы объяснить, чего так вдруг вцепился в ее ребенка, который… ну да, похож, конечно… Но мало ли, кто был его настоящим отцом. Может, и не имеет это к нему отношения. А если даже и имеет – ну что тогда? Да ничего.
Ровно в четыре в зал вошел ее муж. Она не пошла сама на эту встречу. Впервые она не пошла, когда он позвал…
Муж присел на свободный стул. Немного подумал, и протянул ему руку. Поздоровались.
- Я, собственно… - ему вдруг стало неловко, как будто влез во что-то, что совершенно его не касается. Касается – одернул сам себя, - она рассказала тебе?
- Про ваш вчерашний разговор? Рассказала.
- А про то, что мы раньше…
- Встречались еще до рождения Сашки? Тоже. Причем уже давно.
- Давно?
- Ну да. Еще до нашей свадьбы.
- А про… его отца?
- Я его отец.
- Подожди. Вы поженились, когда он уже был.
- Да. Я его усыновил. Его отец я. Другого нет и не было.
- Господи… Да я же не претендую. Я просто хочу знать. Кто его биологический отец?
- Да я. Только я.
- Она родила его от тебя?
- Конечно.
- Но… фотография… - он полез в карман, достал. Всмотрелся. И вдруг такой ерундой показалось ему это сходство… Ну подумаешь.
Муж глянул мельком.
- Возможно, что-то и есть. Но сын-то мой. В любом случае.
- Извини. И ей передай. Глупо так. Просто всегда о сыне мечтал. И с ней как раз тогда расстались… Ты извини, ладно? Я больше эту тему не подниму…
- Да ничего. С ней вечно все так… не стандартно. Ну, пока.
- Пока.
Снова пожали друг другу руки, и муж, настоящий отец ее сына, ушел. А он остался. Обедать не стал, только выпил коньяка. Вспомнил тот последний вечер, когда они сидели здесь… И тот день, когда впервые увидел ее беременной. И вдруг, как искра, мелькнуло в памяти, как тогда, в ее коридоре, живот ответил на его прикосновение… В том животе был мальчик, ее Сашка, который так поразительно похож… Все, хватит! Ни черта не похож. Просто мальчик. Ее мальчик.
Он быстро расплатился, резко встал. Поехал домой. Закрыл для себя эту тему. Это ребенок ее мужа. Все.
Он увидел ее мальчика снова еще через девять лет. Какая-то роковая цифра них – девять… Увидел – на ее похоронах. Она разбилась на машине, когда ехала из аэропорта домой. Только что прилетела с каких-то островов, что-то прямо на месте съемок вписывала в очередной свой гениальный сценарий… Вписала.
Ему было уже семнадцать. По-взрослому небритый и коротко стриженный. Он метался между отцом, который не сводил глаз с гроба, и сестрой, которая, стоило ее отпустить, тут же опускалась на колени. Он был самым адекватным из всех.
Народу было полно. У нее оказалось много друзей, приятелей, коллег, которые захотели проститься. И он многих знал. Но смотрел все на ее сына, просто взгляд не мог отвести. Он снова был похож – на этот раз уже на него самого, в молодости. Тот же прямой взгляд из-под бровей, чуть горбатый нос, полные губы… И – это выражение смелости, исходящее от него ощущение, что все сметет на пути, но здесь, на кладбище, придавленное вязкой тоской… А ему снова, до жути, хотелось спросить… Даже не спросить, а вытрясти, вытребовать это признание. Теперь он отчетливо знал – его. Его это кровь, его плоть. Его сын. Вот только спросить… У кого спросить? Ее мать, ее подруги, снова муж… Кто-то знает, наверняка… Но как – подойти, отвлечь… Невозможно…
Когда стали подходить и класть цветы, он подошел тоже. С охапкой роз. Она всегда любила розы, но он никогда, за весь их почти пятилетний роман, не дарил ей цветов… Он подошел, положил. Посмотрел в ее спокойное лицо. Уголок губ приподнят, она как будто чуть усмехается, издевается над всем происходящим. Она любила шутить о загробном. Говорила – там все как-то очень просто, очень… И когда узнаешь – и захочешь всем рассказать – а уже не расскажешь… Теперь ты знаешь.
Он вдруг затосковал по ней. Сильно, непреодолимо. Не по рукам, губам, прикосновениям… По ее голосу, ее насмешливым глазам, ее вечно циничному юмору… Эта тоска бывала раньше – но тогда он всегда знал, что она – есть. Что если станет совсем невмоготу, можно поехать… Как будто лазейку себе оставлял… А теперь нет больше этой лазейки.
Он поцеловал ее в холодную щеку, хотя раньше никогда не целовал на похоронах покойников. Показалось, что так больше шансов ощутить ее окончательное не-присутствие. Поверить… Теперь в это надо как-то поверить. Поднял голову, и вдруг в упор встретился глазами с ее сыном. Он так и стоял, держа одной рукой отца, другой – сестру. Несколько мгновений он смотрел в такие знакомые, как в зеркале, глаза. Чуть заметно кивнул ему и отошел, уступая место около нее другим.
Он быстро шел к выходу с кладбища, ловко лавируя между плотно насаженными могилами и оградками. Конечно, это его ребенок. И он всегда знал, что его. И в том коридоре, и в последнем кабаке, и в парке тогда… Всегда знал. И так ничего и не сделал – ни для нее, ни для него. Но сейчас сделает. Последнее и единственно правильное за все время. Он уйдет. Она бы оценила.
январь 2011