(эссе на темы социологии)
Развитие нации - противоречивый процесс. Он представляет собой единство и противостояние этнической общины, общества граждан и государства.
Дело в степени остроты обозначенной коллизии. В период модернизации или в момент кризиса она становится критической.
Сегодня современное правозащитное законодательство наделяет индивида правом свободно идентифицировать себя с этнической группой. Это положение права отражает определённые исторические реалии, обусловленные названным противоречием. Бывает и так, когда этническая культура, не выдержав проверки модернизацией, вытесняется в резервации и становится экспонатом краеведческих музеев, в лучшем случае бытовым атрибутом. Примеры «несостоявшихся государств» указывают на то, что может происходить, если частный интерес этнической группы остаётся непреодолимым барьером для строительства государства и формирования гражданского общества. Имеется в виду негибкость общины, слабый трансформационный потенциал. Между тем, способность этноса к внутренней трансформации не только повышает его адаптабельность к изменяющимся внешним условиям, но и содействует становлению гражданского общества и государства.
В некоторых случаях мы наблюдаем шизофреническое раздвоение культур. В качестве примера приводится современное турецкое общество, где гарантом и проводником вестернизации является официоз и преимущественно военное сословие, а остальная часть населения ориентирована на традиционные ценности ислама. Существующий баланс подвержен срывам и нестабилен.
Творческое взаимодействие этнической традиции и стандартов модернизации может приводить к синтезу. В этой связи выделяют опыт финнов. Финляндия ещё в начале прошлого века представляла собой далёкую периферию Европы. Теперь её социальная организация является одной из самых образцовых на континенте. Пройдя через внутреннюю перестройку, финский этнос не утратил свою самобытность и содействовал становлению общественных и государственных институтов.
Очевидно, что грузинский этнос обладает высокой степенью выживания. Несмотря на многочисленные вторжения, сильный ассимиляторский пресс со стороны могущественных империй, ему удавалось отстоять культуру и религию, язык. Даже в самых тяжёлых условиях его идентичность обогащалась. Более того, в той или иной мере сохранялись территории, та или иная степень политического суверенитета Грузии.
Между тем, способность к выживанию не есть нечто извечное. Она может наращиваться или стать неадекватной для изменившихся условий. Чем больше издержек с её осуществлением, тем выше себестоимость и драматизм исторических процессов, в который включён этнос.
Сегодня грузинский этнос стоит перед новым вызовом – вестернизацией и ассоциируемых с ней модернизацией и глобализацией.
Издержки и польза
Промежуточной формой противоречия является двойной стандарт. Это явление распространено повсеместно. Этот тип отношений неизбежен и к нему прибегают когда строится тактика выхода из того или иного противоречия.
Однако двойной стандарт может представлять собой основную стратегию выживания этноса. В таких случаях уже вся система являет собой предмет сделки между традиционными структурами (community) и обществом (society) и государством (state). Такую стратегию выживания этноса можно назвать защитной. Но с её осуществлением связано множество неудобств, если не сказать, возможностей фатальных последствий.
Сделку нельзя путать с общественным договором и согласием. Последние предполагают
единообразное толкование ценностей, которые объединяют социальные группы и индивиды, а не возможность быть исключением из правил. Как бы «по умолчанию» при двойном стандарте полагается пиетет к официозу и его ценностям, но реально отдаётся предпочтение частным ценностям и интересам.
В кризисных ситуациях двойной стандарт порождает дефицит легитимности, или аномию. В стране ощущается нехватка согласия относительно законности конкретных действий истеблишмента, доверия к ним. Общественное мнение напоминает детектив, в нём постоянно муссируются сплетни о заговорах, для него «нет ничего святого», так как всё происходящее обусловливается коррупционной сделкой неких «групп интересов».
По большому счёту гарантом легитимности системы должно выступать гражданское общество, подкреплённое демократическими институтами. Оно представляет собой системное качество, нечто самодостаточное по отношению к государственным институтам и традиционным общинам. Его слабость приводит к тому, что оно превращается в механический конгломерат соперничающих друг с другом или в лучшем случае не связанных друг с другом сообществ или индивидов. Общественность активно ищет моральные авторитеты. Есть общества, где традиционные этнические ценности остаются главным аргументом против хаоса, пусть даже те представляют пережиток.
Однако в полиэтническом государстве это чревато противостоянием титульного этноса с этническими меньшинствами.
Двойной стандарт создаёт трудности в деле налаживания эффективной государственной машины, происходит эрозия правового сознания. Законам трудно конкурировать с традициями партикулярных сообществ. Традиции для замученных раздвоенностью людей выглядят более убедительно, чем бумажные предписания официоза.
По логике развития двойного стандарта коррупция власти ведёт к её криминализации. Она смыкается с «блатным» миром, гангстерскими синдикатами (наркомафией и др.), создаются т.н. «эскадроны смерти», которые устраивают несудебные расправы над противниками режима.
На этом фоне «полезными» выглядят военные перевороты, цель которых «погасить дефицит легитимности». Армия иногда являет собой последний стабильный государственный институт, гарант сохранения государственности как таковой. Под лозунгами борьбы с коррупцией, охватившей гражданские власти, она захватывает власть. Другое дело, что правление военных клик не отличается ни демократичностью, ни эффективностью.
Дефицит легитимности заполняется, когда на арену вступает «вождь» - харизматический лидер, который за счёт личного авторитета и выдающихся способностей призван придать законность (легитимность) системе. Имидж вождя принимает облик этнического героя, если консолидация в рамках этнической группы представляется в обществе как путь к спасению. Обретенная таким образом легитимность не отличается устойчивостью. Вождь уязвим, и сама масса с готовностью развенчивает его.
Решающий эффект может иметь внешний фактор. Если его начинают воспринимать как единственную альтернативу внутреннему разброду, то общество по существу подписывается в своей несостоятельности, неспособности к самоуправлению.
Однако двойной стандарт не является чем-то безусловно отрицательным. Этот феномен может быть вынужденным и «полезным». Например, он может быть спасительной стратегией для этнического меньшинства, находящегося в окружении иной культуры, тем более, если это меньшинство испытывает на себе ассимиляторский пресс.
Или, в условиях неполного суверенитета или его отсутствия двойной стандарт представляется как защитная реакция на чуждый этносу истеблишмент. Отношения с ним оценивались как неизбежное зло, и были следовательно также неизбежно конформистскими.
Так на всём протяжении грузинской истории из-за постоянной угрозы агрессии и геноцида центральная власть нередко становилась предметом сделок с империями. Манипуляции вокруг царского трона приводили к сбоям династического наследования, что подрывало легитимность верховной власти. Оставшиеся общественные и государственные институты имели чисто прагматическую инструментально-адаптивную функцию.
После тяжёлых кризисов, связанных с вторжениями завоевателей, в остатке всегда были исторические этнические или субэтнические общины. Крушение этого последнего бастиона привело бы грузинский народ к исчезновению. Православная религия фактически взяла на себя роль хранительницы языка, культуры этноса и служила главным объединительным фактором. Она объективно не могла участвовать в государственном строительстве ввиду отсутствия соответствующих условий. Её этатистских тенденций хватало на то, чтобы поддерживать в народном сознании идею о неделимой и единой стране, воспоминания о «золотом веке», т. е. всегда существовал потенциал для объединения страны, воссоздания нового общества и государства.
Впрочем, этатистским идеалам противостояла реальная тенденция партикуляризации. Она усугублялась тем, что в Грузии центральная власть, царь были заложниками интриг удельных князей, что продлило здесь период феодальной раздробленности. Благие намерения некоторых царей-объединителей порой трактовались как попытка установления господства того или иного субэтноса. Сказывается также то, что Грузия не знала абсолютной монархии, а ведь она стала фундаментом государственных устоев современной Европы. Не говоря уж о сакрализации государственных институтов, которую можно наблюдать в дальневосточных культурах (конфуцианство и другие).
В этой связи имели значение географический рельеф страны, неразвитость коммуникаций между регионами, отсутствием внутреннего рынка. В тех условиях, когда не существовало ни экономических, ни политических предпосылок для общенационального интереса, партикуляризм был действительностью, а мечты о едином государстве оставались недосягаемым идеалом. Сегодня в более благоприятных исторических условиях некоторые проявления местнического интереса тех времён рассматривают как вопиющие акты предательства общему делу. Однако не исключено, что в ту пору они воспринимались иначе, чем и объясняется их многочисленность.
Вехи
Нельзя сказать, что к двойному стандарту влекутся фатально. Он, как носитель «перекрёстного давления» в общественной психологии и культуре, сам по себе - бремя, которое становится тяжелее в быстро меняющихся условиях.
Более нормальным является стремление к монизму, который снимает внутреннее напряжение раздвоения. Но и здесь должна существовать своя мера. Здоровый монизм не предполагает полного исключения противоречия между общим и частным интересом.
То, к каким катастрофическим результатам могут привести крайние формы монизма, демонстрирует эпоха Сталина. Властная вертикаль полностью доминировала и подмяла под собой и общество, и традиционный сектор. Семья – связующее звено между обществом и общиной была «огосударствлена». Нечто подобное происходило с традиционной общиной, которую пытались превратить в колхозы, совхозы. Тотальное доносительство в пользу Государства породило такое явление, как Павлик Морозов, шпионивший за членами своей семьи и богатыми общинниками.
Интересно, что сталинский монизм исключал существование элиты. Она так и не состоялась. Ротация номенклатуры происходила регулярно, иногда она просто «отстреливалась». Известный факт - не было такого члена тогдашнего Политбюро, чей ближайший родственник не подвергся бы репрессиям (был заложником системы). Фигура Сталина выступала единственным и непогрешимым, неподкупным гарантом легитимности совдепии.
Даже в периферийной Грузии формирование «революционных» кланов не было столь выражено. Борьба с кумовством, местническими интересами, семейственностью велась регулярно. Чуть было давший о себе знать этнорегиональный партикуляризм раздавили брутально. Имеется в виду “мингрельское дело”, возбужденное НКВД в 1951 году.
В послесталинский период, во времена хрущевской «оттепели» и брежневского застоя уже не генсек, а коллективный орган – партийно-хозяйственный актив стал гарантом легитимности совдепии. Во времена Хрущева появились первые признаки двойного стандарта. Из сталинского прошлого были позаимствованы внешние атрибуты почитания официоза, выторгована мера личной для себя пользы. В пору правления Брежнева порождённые двойным стандартом «теневые структуры» разрослись непомерно.
Наиболее очевидные формы двойной стандарт принял в социалистической Грузии. После сталинской диктатуры монизма он оживился здесь, как ни в одной из республик СССР. В стране особенно ощущался такой его элемент, как дефицит государственного мышления. Более того, считалось за правило хорошего тона козырять анархистскими замашками. Но к власти стремились, чтоб с её помощью наживаться. Коррупция стала «всенародной» и фактически работала на укрепление традиционных этнических структур.
В самом обществе воспроизвелся дух круговой поруки. Позиции традиционного образа жизни укрепились. Кумовство как механизм поддержания консолидации традиционной структуры перед лицом государственного истеблишмента по-прежнему принималось как ценность и совсем не ассоциировалось с негативным понятием непотизма.
Однако последствия сталинского правления давали о себе знать в кадровой политике государства. Разного рода «групповщины», основанные на кровородственных узах, кланах (региональных или субэтнических) явно не проявляли себя на высшем уровне. Рецидивы «мингрельского дела» не допускались. Правда, в народе шутили, когда называли здание ЦК КП Грузии гостиницей «Гурия» - по наименованию одного из регионов, откуда был родом Шеварднадзе. Первый Секретарь построил свою карьеру на том, что активно боролся с “антиподами” (термин, использовавшийся во время «чисток» в 70-е годы прошлого века). В качестве наиболее одиозных проявлений антиподов был объявлен протекционизм. Однако «борьба с негативными явлениями» носила характер «крестовых походов» и была обречена, так как была направлена на конкретных людей, а не на систему.
Вместе с тем в Грузии наибольшего развития достигли мафиозные группы, построенные по отраслевому принципу, — “винные”, “цитрусовые”, “табачные”, «курортные». Они представляли собой теневые образования партийно-хозяйственного актива. Их деятельность была тесно связана с коррупционными структурами в имперском центре. Монопольно высокие цены на «экзотическую» продукцию из Грузии устанавливались и утверждались в Центре. В этих группировках этнорегиональное представительство обусловливалось географией развития названных отраслей промышленности.
Двойной стандарт в Грузии достиг своего апогея, когда коррупция стала переходить в криминал. Произошла негласная реабилитация преступного мира. Если образ казнокрада казался будничным, то с фигурой «вора в законе» связывали «блатную романтику». В качестве «свадебных генералов» фигурировали «воры в законе». Известен случай, когда на похоронах одного колоритного тбилисского горожанина академиков, министров было столько же, сколько известных казнокрадов и... представителей преступного мира.
Двойной стандарт в условиях независимости
а) крайности этнонационализма
Если функциональность двойного стандарта в условиях выживания народа еще как-то можно допустить, то его деструктивность в процессе строительства независимого государства не вызывает сомнений.
Попытку преодолеть двойной стандарт предпринял Гамсахурдиа. Он предложил народу борьбу как с самой партийно-хозяйственной номенклатурой, так и с её теневым образованием - мафией. Энтузиазм, с каким участвовали в процессах преобразований широкие массы населения, обусловливался не только идеей государственной независимости, но и привлекательностью лозунгов борьбы за социальную справедливость, против засилья мафии.
Симптоматично, что из обихода освободительного движения напрочь была «выбита» лексика, связанная с классовой борьбой. То есть, борьбе за социальную справедливость не придавался классовый характер. Взамен Гамахурдиа предложил модель монизма, основанного на идеологии этнонационализма. Принято считать, что эта доктрина была защитной реакцией на политику пролетарского интернационализма, которая на местах воспринималась как ассимиляторская. Однако вместо того, чтобы предложить новый вариант строительства гражданского общества, национально-освободительное движение впало в крайности этноцентризма, что повлекло за собой дробление общества. Оно дошло до уровня «мегрельского сепаратизма», «сванского трайбализма», т. е. возникла угроза целостности грузинского этноса как такового. Не говоря уже о сепаратистских движениях в Абхазии и Южной Осетии и скрытом ирредентизме в Джавахетии и Нижней Картли - в местах компактного проживания меньшинств.
Боле того, в стране произошла тотальная атомизация общества, его распад на маргинальных индивидов. Общество всё более походило на калейдоскоп многочисленных и неустойчивых связей. Такой «бесконечный плюрализм» не предполагал наличия в обществе готовности к консенсусу и диалогу.
Характерно, что вместе с тотальным кризисом общества распадался и двойной стандарт, который также предполагает консенсус, пусть двусмысленный. Правда, в пылу борьбы с коммунистической мафией новые власти не заметили опасность возникновения нового партийно-хозяйственного актива «круглых» (от имени доминантного политического движения «Круглый стол»). Однако новая мафия не успела состояться.
Существует мнение, что «старая» мафия взяла реванш и легко расправилась с обессилевшим от раздоров обществом и подорванной государственной машиной. На самом деле могущественные «отраслевые» мафии экономически были ослаблены ввиду быстро наступившего организационно-экономического коллапса курируемых ими отраслей. Впрочем, недооценивать её роль в свержении Гамсахурдиа не приходится. Общество, ставшее на путь саморазрушения, легко подавалось манипуляции.
На фоне всеобщей атомизации общества набирали силы молекулы этнорегионализма. Актуализировался «тбилисский шовинизм», противостоящий этно-региональному партикуляризму, стихии «гоимизации». Так называли явление, связанное с процессом этнизации общества (и преимущественно с мегрельским акцентом), что ассоциировалось у тбилисской интеллигенции с засильем провинциализма. Военные акции в Мегрелии в тот период чем-то напоминали «мингрельское дело» 1951 года.
Альянс тбилисской интеллигенции с криминальной группировкой «Мхедриони» и гвардией, возглавляемой политическим деликвентом Тенгизом Китовани, был столь же чудовищным, сколь вынужденным. В стране не было сильного военного сословия, которое в некоторых странах третьего мира выступало гарантом сохранения государственности. Трудно было понять, чего было больше в действиях командующего гвардией Китовани – попыток государственность сохранить или разрушить. Наиболее активным «свергателем» Гамсахурдиа стал «Мхедриони». Ситуация не покажется парадоксальной, если учесть, что паразитирующий на теле общества криминал может быть заинтересован в сохранении истеблишмента. В конце концов, действия гвардии и «Мхедриони» только форсировали процесс распада государства и общества.
Скоротечный режим Гамсахурдиа явил собой пример не только несостоявшегося государства или несостоятельности строительства этнического государства, а также пример того, как с гибелью государства и общества теряет свой смысл и двойной стандарт.
б) размытый фундамент
«Призвание» Э. Шеварднадзе, жившего в Москве, стало шансом спасения грузинского общества и государства. Этнонационализм во времена Шеварднадзе-демократа сменили лозунги строительства гражданского общества. Опытный политик долгое время полагался только на свои силы, пока не убедился, что без собственной партии власти ему не обойтись. Впоследствии созданное им политическое движение «Союз граждан» по своим ухваткам и склонностью к коррупции мало отличалось от КПСС. Его основу составили бывшие члены старого партийно-хозяйственного актива, быстро обретшее буржуазный лоск.
В пору Шеварднадзе Грузия утвердилась в своём выборе в пользу западного вектора развития. Во времена коммунистов лозунгами по его поводу «держали» за проявление инфантилизма. Во времена Гамсахурдиа их считали вполне реальными. При Шеварднадзе-демократе, они стали актуальными, что было подтверждено включением Грузии в европейские структуры, в экономические мега-проекты.
Шеварднадзе справился с наиболее одиозной формой мафии – криминалитетом. Иоселиани был изолирован. Но стареющий политик не смог справиться с её респектабельной формой. Чего стоили бесчинства энергомафии, в течение 15 лет державшей население на голодном пайке, подвергая его пытке холодом и тьмой в зимние периоды. Вместо приватизации страна получила «прихватизацию» в её самых циничных формах.
Умение Шеварднадзе балансировать сохраняло status quo. Распад государства прекратился или принял вялотекущие формы, балансом чему были такие же вялотекущие формы развития и застой. В общественном сознании ощущение «дефицита легитимности» оставалось острым. В 2003 году стало ясно, что правлению Шеварднадзе не вынести испытания таким стрессом, как «революция роз». Ему не удалось мобилизовать государственные институты, которые рухнули как карточный домик. Не защитила Шеварднадзе и его партия «Союз граждан». В последние дни его режима были зафиксированы массовые перебежки из его стана. Многие из узнаваемых лиц победоносно заявляли об этом в телеэфире.
Этно-национальный сектор сильно ослаб. Наступило разочарование в его возможностях. Его хватало только на то, что явственнее стали жалобы, дескать, национальные ценности находятся в опасности, что угроза идёт от вестернизации. Хотя в ту пору трудно было ещё судить, насколько основательно утвердились в Грузии «завоевания» прозападных сил, могли ли они стать фактором национального развития.
Однако заслугой Шеварднадзе стала закладка во времена его правления сектора неправительственных организаций (НПО). Сектор финансировали международные фонды. Кроме того, чтобы стать главным проводником западного влияния, он должен был содействовать самоочищению общества от элементов двойного стандарта. Сектор должен был подвести основу под гражданское общество с его механизмами самоуправления, контроля над государством. Надежды связывались с молодёжью, получившей образование на Западе («испившие вод океана»). Молодёжь составляла основную массу людей, включенных в неправительственный сектор. В Грузии обозначились контуры ювентизации – политики омоложения руководящих кадров.
Именно благодаря развитости гражданского сектора Грузия снискала себе симпатии как страна молодой демократии.
Но возникал вопрос, удалось ли ювентизации в лице НПО и «испивших вод океана» избежать капканов двойного стандарта и выполнить свою миссию?
Не исключено, что мы имели дело с пережитками недоверия, позаимствованного из прошлого. Причиной для таких сомнений стало и то, что иностранные фонды, вместо того, чтобы печься о расширении социальной основы НПО, содействовали возникновению непроницаемой «демократической касты» с сопутствующей ей «демократической коррупцией» в данной сфере. Со временем база её воспроизводства сокращалась.
Даже стали актуальными различия между теми молодыми людьми, кто получил образование в англоязычных странах, и теми, кто учился в неанглоязычных странах. Местный непотизм теснее смыкался с исторически выработанным навыком втираться спонсорам в фавориты.
Западные эмиссары должны были понимать, что любая монополизация есть признак наступающей стагнации, что знаменовало бы их поражение в деле развития гражданского сектора в Грузии и демократии вообще.
Остаётся гадать, было ли конкретной единственной целью Запада привести к власти своих адептов, а пропаганда строительства гражданского общества в Грузии - только прикрытием. Может быть, за кордоном решили, что при помощи фондов была заложена достаточная основа для того, чтобы сектор НПО в Грузии самовоспроизвёлся, что в обществе уже сформировалось осознание важности этого института.
После «революции роз» в результате рокировки элиты НПО во власть сектор сильно ослаб. Т.е. сработала одна из особенностей двойного стандарта – после себя оставлять пустошь.
Экономия на грузинской демократии со стороны иностранных фондов сослужила ещё одну дурную службу. Оставшиеся у разбитого корыта НПО не помедлили со своей политизацией. Хотя это обстоятельство ослабило остававшийся гражданский сектор и не усилило оппозицию.
Сегодня много критики слышится в адрес оппозиционного политического спектра. Причин для недовольства накопилось много. Но следует не упускать из виду урон, который понесло гражданское общество. Именно по этой причине оно не могло создать сильный политический класс. Пестрота политического спектра есть отражение мозаичности партикулярных интересов групп, составляющих общество.
Эксперты заговорили об апатии, охватившей народ. На самом же деле, не имея организующего начала в виде политических движений, он бездействует, несмотря на очевидные поводы для недовольства. Чехарда среди политиков ещё больше отчуждает народ от оппозиции. Общество, усвоив уроки 20 - летней истории независимости, воздерживается от спонтанных действий. То, что во время манифестаций в Грузии не ломают витрины, не жгут автомобили, не покушаются на частную собственность, можно оценить, как достижение политической культуры общества. Но недостаточное. Организованность, умение составить и предложить продуманную программу действий, способность объединить вокруг её лозунгов массы людей – это уже последующий этап развития политической культуры гражданского общества. Пока главным аргументом манифестаций остаётся многочисленность участников, а не реалистичность выдвигаемых требований.
Не остается не замеченной для общества привычка некоторых партий через сделку с истеблишментом приватно решать свои проблемы.
Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов инерцию прошлого или возможности обратимости процессов. По-прежнему актуальными могут быть модели поведения, характерные для общинника, но не для представителя гражданского общества.
В этой связи интересной иллюстрацией могут послужить материалы исследований поведения грузинских мигрантов за рубежом. Оказавшись в экстремальной ситуации, грузинские мигранты прибегают к характерным стратегиям выживания. Замечено, что они не участвуют в организованных профсоюзами, разными НПО акциях в защиту прав мигрантов, а стараются решать свои проблемы внутри мигрантской общины или идут на сделки с миграционными властями, или изобретают невероятные способы, чтобы обойти закон. Ещё одна особенность – грузинские мигранты пассивно ждут новых законов, которые смягчили бы режим их пребывания в стране, они и не задаются вопросами, насколько справедливо несправедливо их положение. Это – типичная манера поведения общинника, а не члена гражданского общества, на менталитет которого рассчитывают НПО, организующие акции в поддержку мигрантов.
Можно сделать оговорку, отметив, что подавляющее большинство эмигрантов не имеют легального статуса. Однако с не меньшей вероятностью можно допустить, что энергичная часть населения предпочитает иметь такой статус, а не бороться за улучшение условий у себя на родине, и ещё то, что её стратегия выживания за рубежом в значительной мере повторяет стратегию, к которой прибегают и на родине.
Что сегодня?
С приходом к власти Саакашвили произошло укрепление государственных институтов. Их строительство является одним из главных достижений правления молодого президента. Ведь Грузии хронически, на протяжении всей её истории не доставало устоявшихся сильных государственных институтов. По существу произошёл исторический прорыв в этом отношении. В стране работает стройная административная система. С её помощью удалось обеспечить эффективную систему взимания налогов, благодаря чему резко увеличился государственный бюджет. Сильный удар был нанесён криминалу. Очень долго в стране существовали страхи о невозможности создания в Грузии элементарно дисциплинированной боеспособной армии. Однако положение в этом плане заметно изменилось в лучшую сторону.
В заслугу государства ставится искоренение коррупции. Относительно недавно британский журнал «Экономист» опубликовал статью, где говорится о ментальной революции в нашей стране. Главным основанием для такого столь приятного нашему уху заявления является то, что грузинская полиция перестала брать взятки и др.
Чуть ли ни революционный характер имела реформа высшего образования. Благодаря ей система высшего образования стала наиболее широким каналом для вертикальной мобильности, исключив возможность непотизма во вступительных экзаменах в вузы.
Политическая оппозиция видит в усилении государственной машины другую сторону медали. По её мнению, непомерно разросшийся и привилегированный полицейский аппарат, недостаточно независимый суд представляют опасность для свобод и прав граждан. Они охраняют власть и себя, но не права и свободы граждан. Главным недостатком нынешней власти оппозиция называет возвращение «совковых» страхов в отношении полиции и сыска.
Отсутствие криминала, безопасность – плод политики «нулевой толерантности» к правонарушителям. Достигается это не за счёт сотрудничества соответствующих органов и гражданского общества, а за счёт практики административных органов, исходящей из принципа «всех за решётку».
Оппозиция не верит тому, что проблема коррупции решена бесповоротно и окончательно. Не исключено, что сомнения идут от убежденности, что с этим «антиподом» борются «всем миром», а не только посредством административных органов.
Народная мудрость также подсказывает, что коррупция - явление вездесущее, искорененная в низшем и среднем звеньях, она по законам сообщающихся сосудов перемещается на верхние этажах власти. Поэтому в обществе говорят о существовании элитной коррупции. Так, темой отдельного изучения должно стать, происходили ли провалы в экономике по причине некомпетентности или коррумпированности высших государственных чиновников. Засилье импорта в Грузии в общественном мнении объясняется неспособностью юных министров развивать собственную экономику и стремлением наживаться за счёт дистрибьюторских услуг, которые они оказывают иностранному капиталу.
Множит сомнения относительно возможности искоренения коррупции то обстоятельство, что в стране так и не сложился рынок, свободный от государственного протекционизма и административного пресса. Если в пылу борьбы с коррупцией под административным прессом был раздавлен малый и средний бизнес, то большой бизнес «крышуется» у власти, что привело к возникновению монополистических тенденций в деловой сфере.
В стране дала ростки «детская болезнь правизны». Партизаны правой идеологии договорились вплоть до того, что стали оправдывать монополистские тенденции в экономике. Дескать, они – плод свободного рынка. Оппоненты считают, что она возникла в результате сращения правительственных и бизнес структур.
Обиженная часть политического спектра заявляет, что «Национальное движение» легко переросло в партократию – в до боли знакомое наваждение, преследующее наше общество. Как в своё время шеварднадзевский «Союз граждан» монополизировал власть, так и националы узурпировали право быть «главным прорабом» грузинской «перестройки». Почему не допустить, что таким образом было «узурпировано» право на единоличный доступ к коррупции. Вполне можно допустить, что коррупция начинается и кончается в высших эшелонах и выражается в привилегированном доступе к механизмам распределения и перераспределения собственности, к иностранным инвестициям и др.
Итак, в схеме национального развития фактически ведущим звеном преобразований является номенклатура, созданная Саакашвили и прошедшая смотрины на Западе. Не последнее место в ней занимают региональные элиты. Саакашвили как реальный политик понимал, что при создании своей номенклатуры ему необходимо было заручиться их поддержкой. Такая политика обеспечила ему победу в выборах на периферии, где о демократии имеют приблизительное представление, в то время как его успехи в сравнительно более продвинутом в этом смысле Тбилиси более скромны. Мало кто верит, что километровые караваны из определенного региона, вовремя прибывшие в Тбилиси на помощь «революции роз», и были вдохновляемы идеалами демократии и прозападного выбора.
Допущение того, что происходящие в стране процессы носят «верхушечный» характер, не кажется достаточным. Не исключено, что народ участвует в этом процессе, но не как гражданская, а как этническая общность. В пользу такого предположения свидетельствует особенность текущих процессов - а именно отсутствие аналитического дискурса. Единственным обоснованием выбора в пользу западного вектора по сей день остаётся мифологический посыл о родстве грузинской и европейской культур. Можно предположить, что мы находимся на стадии первичной адаптации этноса, когда ориентирами развития полагаются мифы, а не научно обоснованные программы. Более высокий уровень адаптации возможен только в условиях развитого гражданского общества, которое нам ещё предстоит развивать. Оно обладает большей чем этническая группа внутренней свободой и мобильностью за счёт большей индивидуализации его членов, что есть условие более высокого адаптационного потенциала всего социума. Здесь речь идёт уже не о простой адаптации, а об интеграции в новый контекст, которая не приемлет двойного стандарта.
Склонность к рефлексии проявляют от случая к случаю только защитники традиционных ценностей, представители религиозных кругов. Как заметил один публицист, носители «нового» мышления не задаются досужими вопросами, каким быть грузинам в будущем. Их больше занимают вопросы обустройства личной карьеры. «Испившие вод океана» на удивление легко поддаются ассимиляции.
Следует отдать должное общественному сознанию - оно знает об отрицательных и положительных сторонах двойного стандарта. В нём в равной степени представлены воспоминания как о светлых, так и о тёмных сторонах нашего исторического бытия. На все случая жизни существовала отговорка, что потребительское отношение к истеблишменту у грузинского этноса объясняется не отсутствием вкуса к государственности, а чуждостью навязанных её форм. Сделанный выбор ко многому обязывает, и оговорками уже не обойтись. Рационализация, которую несут с собой западные стандарты, по идее должна безжалостно ломать двойной стандарт. Если во времена брежневского «развитого социализма» гражданину приходилось раздваиваться между официозом и традиционными структурами, то ныне выхолощенные пережитки прошлого заменила энергичная рационализация, не терпящая двусмысленных связей, весьма похожих на адюльтер.