На следующий день после Бородинского сражения по огромному полю бродили инвалидные команды. Подбирали господ офицеров и раненых. Тех, кто ещё шевелился. Кто мог, подзывал спасателей криком. Хотя, какой там крик. Скорее стоны протяжные, да короткие. Сил у раненных и контуженых уже не было.
Возле тучковского редута, среди погибших людей и лошадей, вперемешку с развороченной землёй и разбитыми орудиями, лежали двое. Жан-Жак Боде и Иван Крупин. Оба были сильно контужены, покалечены и уже сутки были без сознания. Лежали они друг от друга метрах в двух.
Иван, как и Жан-Жак, был пехотинцем. Когда его рота пошла в атаку, его тут же и контузило разорвавшимся неподалеку снарядом. И как бежал он вместе со всеми, держа своё ружьё наперевес с примкнутым штыком, так и повалился с ним на землю. И спустя день, он по прежнему лежал на боку, обеими руками удерживая своё ружьё. А штыки, в те времена, были побольше нынешних. Что-нибудь, сантиметров в семьдесят. На такой штык сильный пехотинец при сноровке мог и двоих нацепить.
Жан-Жак часа через полтора после падения Ивана добрался до этого места. Его батальон бежал в атаку следом за кирасирами, прикрывая их фланг. В это время снаряд французской батареи попал в русскую пушку. Её лафет разорвало и оторвавшееся колесо снесло Жан-Жака. Наверное, если бы ему сделали рентген, то обнаружили бы множественные переломы, но Рентген в ту пору ещё не родился и Жан-Жак, лишившись чувств, рухнул в двух шагах от Ивана. Так они и лежали недвижно целые сутки. Сражение уже кончилось. Уже клонилось к закату солнце следующего дня. Инвалидная команда прошла мимо них, звоня в колоколец. Но они ничего не услыхали, не очнулись и спасатели прошли мимо, подбирая других.
Смеркалось. Затем почти стемнело. Поле было наполнено тысячами трупов. Они лежали кучно, особенно возле русских редутов. Время хоронить ещё не наступило. В первые сутки вели только сбор нуждавшихся в помощи. Вокруг Жан-Жака и Ивана было трупов с полсотни. Вдруг из-за редута появились двое весьма странных персонажа. Они крадучись переходили от трупа к трупу, обыскивали их и если что-то находили, то складывали это в свои карманы и котомки. Определённо, это были мародёры. Они потихоньку переговаривались друг с другом. Но это был не французский и не русский язык. Скореё всего, они были маркитантами, жили во французском обозе и сейчас, спустя сутки смогли пробраться на поле прошедшей битвы.
Солнце уже давно зашло. Стало прохладнее. К этой поре мародёры уже изрядно поживились, устали и решили передохнуть. Курить им было нельзя, поэтому они, стоя друг подле друга, просто начали трепаться. Именно в это время очнулся Жан-Жак, а спустя минуту, по странному стечению обстоятельств, Иван тоже пришёл в себя. Закончив трепотню, мародёры продолжили свою работу. Почти ничего не было видно. Они действовали на ощупь. Одному из них попался французский пехотинец. Из его ранца он достал небольшой свёрток. В нём были ложки, видимо золотые – результат взятия Смоленска. Мародёр зацокал от удовольствия языком. В это время второй начал с удвоенной энергией обыскивать труп, лежащий возле Ивана. Профессиональными движениями, словно поглаживая, он заскользил руками по недвижному телу. Иван и Жан-Жак затаились, даже не догадываясь друг о друге. Оба их ружья после выстрела были разряжены. Но и не помня об этом, они одновременно решили рассчитывать только на свой штык.
Наконец мародёры подошли вплотную к ним и склонились для очередного обыска. Не сговариваясь, Иван и Жан-Жак, как были лёжа, не понимая до конца, позволят ли им их тела, резким броском, почти наугад бросили – «Коли!»…
Ивана нашли давыдовские крестьяне. Выходили его. Жан-Жака подобрали французские санитары. Он с обозом вернулся во Францию, ещё в 1812 году. Они частенько вспоминали тот случай на бородинском поле. Впрочем, каждый вспоминал по-своему. Ведь эти мародёры шли во французском обозе. Жан-Жак ни с кем об этом не беседовал, но когда эпоха Наполеона завершилась, он не стал грустить. После той ночи, он вдруг стал сомневаться кое в чём. В чём? Да как Вам, любезный мой читатель, сказать…
А что до Ивана, то он по состоянию здоровья был признан негодным к воинской службе. И был отписан в свою деревню. Стало быть остался, как был крепостным. Вот так…