К О Р О Т К О Е С Ч А С Т Ь Е.
После обеда повалил снег, да такой пушистый и густой, что показа-
лось даже, будто сумерки надвигаются. Белые хлопья, пританцовывая
на лету, слеплялись, братаясь, мягко ложились на покорную увядшую траву,
сгибая ветки полыни, превращая кусты в этаких сутулых старичков. Ре-
бятня толпилась у подъезда, выставляя вперед ладони, а Сережка высу-
нул язык и, задрав голову, ждал, что снежинка ляжет ему прямо на язык.
Оно бы может так и случилось, но когда он вдохнул воздух, снежинки попали в
ноздрю, он смачно чихнул. Ребята расхохотались, а пристыженный Сережка
запустил в них снежком. Тут же закипела перепалка, с хохотом, визгом,
беготней и неудержимым соперничеством.
Анюта, Сережкина сестренка, прикрывая лицо варежками, поспешила
укрыться за угол дома, куда не долетали снежки. За нею потянулись
и ее подружки. Вскоре снегопад поредел, и девочки, сговорившись, на-
чали лепить снеговика. Потянулись темные полоски за скатанным толс-
тым снежным рулетом. На помощь подоспели мальчишки, и к закату солн-
ца во дворе уже стояли два снеговика. Усталые, но довольные, ребята
полюбовались на свою работу и разошлись по домам.
Притихшие, виновато вошли в узкий коридор квартиры Сережка с Аню-
той, ожидая упреков за мокрые варежки и сапожки. Но бабушка, стряпав-
шая пирожки с капустой, выглянув из кухни, только покачала головой и
велела мокрую одежду развесить сушить.
- Бабушка, у меня сапожки не снимаются! - пожаловалась Анюта.
- Ты же замок не расстегнула! - упрекнул ее брат.
- Ага, у меня пальцы не слушаются! Во! Не гнутся совсем! Я в руки
замерзла!.. - захныкала девочка.
- И, правда, руки холодные! - растирая озябшие руки сестры, удивился
Сережка.- Садись на стульчик! Я сам тебя разую!.. Что ты такая мерз-
лячка? Я совсем без рукавиц снег катал, и то нисколечко не замерз...
- Ребятки! Мойте руки и садитесь за стол! У меня уже все готово!
Поторапливайтесь! Чай стынет! - донесся голос из кухни.
- Бабушка, а почему у меня руки мерзнут, а Сережка без рукавиц ходит
и ничего?
- Сережке твоему я уже сколь рукавиц связала, а где они? Все рас-
терял! Маленькому я их к рукаву пришивала. А теперь уже не знаю, что и делать с ним... - ворчала старушка.
- Ничего не делать! Не нужны они мне! У меня руки не мерзнут!..
- Правда-правда! У него руки горячие-горячие! А у меня мерзнут. Во
какие красные! Бабушка, а отчего так бывает?
- Отчего, отчего? Кровь у него горячая! Мужик он! Сила в ем играет! -
наливая себе чай, объясняла бабушка. - Я вот в детстве одну небылицу
слыхала. Хотя, как сказать... Дыма без огня не бывает. Что-то на свете
было, коли люди бают.
- Бабушка, а нам ты расскажешь?
- Ну, еще чего? Кто за чаем сказки рассказывает? Вот спать ляжете,
я и расскажу.
Ребятишки закивали головами и налегли на пирожки.
Когда вся домашняя работа была переделана, бабушка тихонько вошла в
детскую спальню.
- Ребятишки, спите уже? - шепотом спросила бабушка.
Анюта тут же вынырнула из-под одеяла и хитровато взглянула на нее.
Одеяло чуточку приподнялось, выпуская полосатую кошку.
- Маня! Ты куда? - поспешно спросила девочка.
- Жарко ей под одеялом. У нее ж своя шубка есть, - ласково объяснила
бабушка, поправляя одеяло. А Сережка, наверно, уже спит...
- Ну и пусть спит! Он уже сам умеет сказки читать. А я не умею. Ба-
бушка, ты сегодня расскажи сказку длинную-предлинную! Я хоть всю ночь
могу не спать, а только слушать...
- Я тоже люблю сказки слушать. И вовсе я не спал! Уснешь тут! Эта
все с кошкой возится... Во! Правильно Маня! Ложись около меня...
Кошка и впрямь перебралась на Сережкину постель, свернулась в клу- бочек и, довольная своим выбором, запела свою колыбельную песенку. Ба-
бушка уселась на край Анютиной постели и начала рассказывать.
- В некотором царстве, в некотором государстве жил да поживал царь
с царицею. У них был единственный сын - царевич Евстафий.
- Имена тогда были... язык сломаешь, - хмыкнул Сережка.
- Да уж получше Жорика или Владика! - тут же нашлась с ответом
сетра.
- Красивые имена. Всего каких-то полтораста лет Савва, Евлампий,
Евдоким были так же привычны, как нынче Саша или Алеша. Жаль, что
теперь не называют детей этими именами...
Так вот. Жили они, жили, пока не состарились. А Евсташка статным
парнем стал. Говорит ему царь-отец:
- Женить тебя пора! Невесту тебе еще в том годе присмотрел... Вот
после поста сватов зашлем.
- Воля ваша, батюшка! - с поклоном отвечает царевич. - А завтра
позволь в ближний лесок на охоту сходить?
- Сходи, сходи, милок! Развейся! Возьми с собой с полдюжины служи-
вых, а то, как бы чего худого не вышло.
- Я ж не на войну собираюсь, а всего-то зайчишку пужну али уточ-
ку стрельну. Знаешь, батюшка, дичь вольный воздух любит, а от слу-
живых портянками да табачищем так несет, что я, и сам их за версту чую.
Мы уж лучше с Данилой сходим. Он в своих лаптях, что кот на мягких
лапках и пичужку не вспугнет. А уж сколь ему ведомо, то вряд ли дру-
гого такого охотника, как он, во всем царстве-государстве сыщешь!
- И то верно! - одобрила царица - Коли при тебе Данила, и моей ду-
шеньке будет покойней.
Пошли они. Ну, как они там охотились, я не ведаю, но только, было
дело, промахнулся царевич. Как только прицелился, зайчишка возьми да
и сигани за кусток и был таков. А царевич молод был, горяч, а тут та-
кая оказия. Сплюнул в сердцах. Пнул ногой трухлявый пень и растоптал
все грибки на поляне. Даже большого красавца-мухомора не пожалел. И
ушел из этого невезучего места без оглядки.
Идет Данила следом за царевичем и вздыхает. Слуга барину не указ.
"Кто знает, каких еще бед он может натворить сгоряча..." - думает он.
А меж тем оба и не заметили, что на суку маленького кустика сидел
старичок-лесовичок. На его глазах царевич растоптал домик, который он
выстроил себе в виде красавца-мухомора. Где там! Он и охнуть не успел,
как случилось несчастье. Закручинился старичок. Белая до пят, борода
вся до самого кончика позеленела. Только ростом лесовичок был не больше
майского жука, оттого никто этих перемен и не заметил. Но колдовская
сила в ём - не меряна.
Стянул густые брови старый колдун над переносицей, поднял руки
вверх, а вместо пальцев у него - железные когти. Сквозь зубы прошипел
заклинание и, сверкнув глазами, изрек: "Будет, длится твое счастье
ровно столько, сколько простоял мой дом!" Скрипнул зубами и исчез.
А у царевича улеглась досада, к тому же Данила подстрелил уток
пяток. С тем и воротились они домой. Да и забыли об этом. И то сказать:
женитьба царевича - дело хлопотное. Но, прошло там какое-то время и сва-
дьба уже стала позади. Молодые душа в душу живут, не насмотрятся, не на-
говорятся друг с дружкой.
Вот однажды вздумалось молодой царице по саду погулять. А с нею
верная ее прислуга. Но, как известно, беда приходит, откуда ее не ждешь...
И мосточек был не высок, и речушка, под ним тихоструйная. Допрежь бабы
вброд переходили, чуть подобрав подолы. А вот, поди ж ты именно тут и
настигла ее, голубушку, смертушка лютая. Закружилась головушка, взмах-
нула рученьками и ухнула вниз, да головушкой об камушек речной. Так,
в одночасье, и кончилось Евстафьево счастье. В сердцах велел он сжечь
тот мосток. Да что толку? Из гроба ее этим не подымешь...
Год, проведши в тоске и печали, царь сосватал другую девицу. На сва-
дебном пиру, уж не знаю, как, перед счастливыми молодыми оказалась хрус-
тальная вазочка. А в ней с горсть, не более, сочных вишен. Потянулась
белая рученька, взяла вишенку и кинула в роток. О-ох! Ежели Судьбою
так предписано, то и на ровном месте споткнешься. Подавилась царская
невеста вишневой косточкой и свадебный наряд стал ее последним одеянием.
Уж как горевал Евстафий! Как проклинал Судьбу свою жестокосердную,
что и словами не обсказать. А жить как-то надо еще. К тому ж родители
его, царь с царицею, от перенесенного горя, вскорости тоже преставились.
И остался он один-одинешенек. Ничего ему не мило. Что солнце, что ясный
месяц - все едино. Три года минуло, как страшный сон. Уже первая седина
прокралась в волосы. Однажды говорит ему старая нянюшка:
- Батюшка царь-государь! Все в Божьих руках! Только и то помнить
надо, что и ты не вечен. О сыночке-наследничке подумать надо... А по
округе дурные слухи, что сорная трава, сеются. Дескать, «проклятье на ем.
Кто с им на престол сядет, вскорости в могилу ляжет!"
Однако ж нашлась девица на выданье, которая пошла с ним под венец.
Уж как он берег свою третью жену! Прислуга пылинки упасть на нее не дает.
А как прошел слух, что царица в ожидании наследника, так и вовсе из двор-
ца не выпускали.
Но пока царь горевал, свадьбы праздновал, недосуг ему было мощь дер-
жавную блюсти, вороги не дремали. Вскорости соседний царь объявил войну.
Ну, тут делать нечего, воевать, так воевать. Простился с молодой женой и
во главе славного воинства ускакал на боевом коне.
Бывалые воины рассказывали, что иной раз день годом кажется. А бывает
едешь на день, а воротишься через год. Вот и наш Евстафий въехал в Го-
родские ворота только через год. Но зато с победою. Толпы народа встре-
чали его. А на крыльце ожидала царица с младенцем Юрием. Счастью в тот
день небыло предела.
Вот день пирует царь, второй и третий. На четвертый, умывшись поутру,
сел с царицею кофею пить. Глядит - и не узнает ее. Перед ним сидит женщина
средних лет. "Что за диво? - думает он. - Никак колдовское наваждение..."
Ничего тогда он не сказал, а как царица ушла в свои покои, направился к
своей старенькой нянюшке. Рассказал ей все, сел и заплакал.
Мудрая женщина пошла к бабке-ведунье. Та повела ее в чистое поле.
Велела руками ямку вырыть и помочиться туда. Сама что-то там прошептала
и плюнула туда же. Вдруг одеревенели обе старушки, вмиг превратясь в
два трухлявых пня. А вкруг них высокие дерева появились да замшелые
коряжины. Через какое-то время мимо них, заяц пробежал. Невдалеке раз-
дался выстрел. Заяц шасть за куст и притаился. А на поляну в ту же минуту
царевич выбежал. Молодешенек, с тоненькими усиками на верхней губе. Стал
он бранить зайчишку и в сердцах грибы топтать. Увидали также ста-
рушки и старичка-лесовичка. Проклятье его все, до единого словечка
услыхали. А как исчезло наваждение, домой воротились.
Говорит старушка-ведунья царю:
- Худо! Ох, как худо! Зачем тебе понадобилось грибы в лесу топтать
да старый пень пинать? Хоть ты и царь, стороны сей государь, а все ж
не все тебе подвластно! - сурово выговаривала старуха. - Вели, сей же
час везти жену свою с сыном-младенцем в деревню глухую. Да чтоб об том никто не знал, не ведал. Сам же, надень рубаху холщовую, возьми па-
лку дубовую и иди туда, где горы высокие и реки бурливые. За седьмым
перевалом найдешь убогую хижину. В ней пастух живет. У того пастуха
сынишка есть. Упроси мальчонку на малое время стать твоим слугой.
- А что умеет делать сын пастуха? - спросил царь.
- Ничего не умеет делать.
- Так зачем же мне такой слуга, коли он делать ничего не умеет? -
удивленно взметнул брови тот.
- Мальчишка тот особенный! У него одна рука инеем покрыта, а другая
жаром пышет. Сидит он себе, сложив руки ладонь к ладони. А ежели разни-
мет руки и начнет ими махать, ветер подымается, тучи нагоняет. Маль-
чонка он смирный, добродушный. Ну а кому вздумается рассердить его -
быть беде. Уж лучше никогда бы этого не случалось...
- Что ж ты раньше о нем не говорила? Я целый год со своим славным
воинством с захватчиком ненасытным рубился! Сколь кровушки пролито!
А малец бы тот рукой махнул - и одни головешки от них остались...
- Отечество свое защищать - это уж твоя забота, царь-государь! А ему
предначертано, не с людьми воевать, а с нечистью! То-то же!
Царь вздохнул, поклонился старушке-ведунье, оставив на пороге
горсть золотых монет, ушел исполнять все, что ею велено. Глубокой
ночью завернул царицу с дитем в большой медвежий тулуп и отправил
на старом рыдване в глухую деревню. Старый Данила, крестясь и зевая,
сидел в передке и ворчал:
- Мне бы, старому, спать-почивать. Так нет... Тащись на этой ко-
лымаге к черту на кулички. И что ему в голову взбрело? То с войны домой,
сломя голову спешил, а теперя, нате вам, супружницу свою с детем в
глухую деревню отсылает. Да еще наказал: никому об этом не сказывать...
Ей-ей, мозга за мозгу заплетается, поди, расплети ее! Тьфу!.. Но-о!
Чтоб тебя расперло! - сердится старый на конягу, а за одно и на весь
белый свет.
Тем временем надел Евстафий рубаху холщовую, взял палку дубовую,
краюху хлеба, солью обсыпанную, и, перекрестившись на святые лики икон,
пошел тропою, доселе им нехоженою. Сколько он шел? Не ведаю. Семь
перевалов перейти, это вам не за сникерсами в соседний киоск сбегать.
Холодно и голодно ему порою было. Да и кому жалиться станешь? Сам в
том виноват. Однако мало-помалу, нога по за ногу и дошел он до той
хижины. А время уже позднее было. Посовестился Евстафий людей беспокоить.
Лег у порога и уснул. Собаки, которые овец стерегли, обнюхали его и
тоже рядом легли.
Ранним утром, на зорьке, вышел старый пастух на порог, глядь, а
средь собак усталый путник спит. "Злого человека собаки б не подпус-
тили. Они у меня умные. Учуют недоброе - в клочки разорвут!.. Видать,
большое горе человека по свету гонит. А раз так, то ворочусь-ка я и
с сыном посоветуюсь..." - подумал пастух и пошел будить сына.
Пока на костерке вскипал котелок, Евстафий и рассказал все, как
было, хозяевам хижины. Не стали они его ни в чем попрекать. И без того
бедолагой много передумано и выстрадано. Поели, чего Бог послал. Ста-
рик погнал отару на пастбище, а путник с мальчиком пошли по еле при-
метной тропинке.
Шли они, шли и дошли до кривой сосны. Тут сын пастуха и говорит:
- Схоронись за сосной. За корни ухватись и держись. Не удержишься -
в пропасть свалишься. А в той пропасти нету дна. Охнуть не успеешь,
как в самой преисподней окажешься. Из нее назад еще никто не воро-
чался... Я к краю подойду. Что дальше будет - моя забота. Ты, знай,
держись и слушай. И борони тебя Бог, выглядывать из-за сосны. Выг-
лянешь - считай себя пропащим. Я тебе ничем помочь тогда не смогу...
Ну, так иди же!
Идет Евстафий, молитву про себя шепчет да матушкин крестик в
горсти сжимает. Дошел до сосны, поцеловав Святое Распятье, лег на
землю и крепко за корни ухватился. А пастуший сын подошел к краю
пропасти, разнял ладони и давай ими перед собой водить, будто два
жернова в разные стороны крутить. В ту же минуту поднялся ветер,
закачалась земля, посыпались камни с гор.
Вдруг слышит Евстафий, будто большое чудище под землей заво-
рочалось, завздыхало. Страх объял царя. Похолодело все в груди. Ни
живой ни мертвый лежит. Даже дыхание затаил.
- Зачем пришел, пастуший сын?! Чем прогневил тебя?! Почто спать мне не даешь?!
- Разбудил, чтоб спросить тебя! Почто здешнего царя, Евстафия,
изводишь? Из двух его жен раньше сроку душу вынул и к третьей
подбираешься?
- Ежели б не увезли из дворца, то и ее век был бы не долог! Ведь
каждый прожитый с мужем денек, засчитывался за годок, а ночка - за
три годочка! Только он сам в том повинен!.. А снять с него прокля-
тье сможет только тот, кто на него его наложил!.. Пущай идет на то
место, где напроказил. Станет лицом на восток, и как только пока-
жется краешек солнца, просит Духа Лесного простить его! День, два,
а то и неделю пущай на то место ходит! Пока прощенье не выпросит...
А теперь отпусти меня, сын пастуший! Больно мне от солнечного света!
Сложил ладошка к ладошке паренек, и тут же все стихло. Еле поднялся
на ноги Евстафий. Со страху зубы стучат, слова выговорить не может.
- Слыхал? - спросил его пастуший сын.
Тот только головой кивнул.
- Ну, коли, слыхал, иди домой и поступай, как сердце тебе велит. И показал ему короткую дорогу на родную сторонушку.
Воротился царь во дворец. В баньке помылся, надел чистую рубаху,
кваску попил и, попросив нянюшку в полночь разбудить, спать лег.
Разбудила его нянюшка, как время подошло. Ни о чем не спросила,
перекрестила и до ворот проводила. А как стало светать, Евстафий
уже стоял на маленькой лесной полянке, ожидая восхода солнца.
Выглянуло солнце. Пал Евстафий на колени и горько заплакал. Горюш-
ко все слова повыжгло да серым пеплом головушку обсыпало. Вдруг от-
куда ни возьмись, появился перед ним маленький старичок, ростом с
жука, с зеленой бородой. Посмотрел на него, вздохнул и говорит:
- Кто в лес со злом в душе идет, беду домой несет! Ты себя не жалел,
Отечество от ворога оборонял. За что ж лесных жителей казнил? Али они
в чем виноваты перед тобой?.. Больно тебе было, когда стоял у гроба
своей первой, а потом и второй жены? - Царь только головой кивнул. -
То-то же! И мне было больно глядеть, как гибли бессловесные лесные
детушки... Дом мой порушил! А в старом трухлявом пне и того больше
жильцов было. За какой надобностью ты столько бед натворил?.. Э-э-эх!
Пастух знает, а царь плечами пожимает... Эх, люди-люди, чего вам не-
ймется?
Склонил голову Евстафий, и нечего ему сказать в свое оправдание.
Об одном только чуть слышно попросил:
- Пощади хоть сына моего! Он же дитя еще совсем...
- Оттого, что не со злым умыслом ты это содеял, тает, как утрен-
ний туман под солнцем, мое проклятье. Взгляни на мою бороду! Видишь,
побелела она! От ядовитой зелени очистилась! Подымись и ты с колен!
Иди с миром!
Поклонился до самой земли царь людей царю лесному. А тот только
в ладоши хлопнул и исчез. И в тот же миг оказался Евстафий у родного
порога. Хотел, было приказать, чтоб запрягали коней да царицу-ма-
тушку ко дворцу привезли. Глядь, а старая колымага уже к царским во-
ротам подъезжает. Обрадовался царь. Сам навстречу побежал. Руку ца-
рице подает. А она молода-молодешенька. Сына к груди прижимает и
улыбается ему, что солнце утреннее.
Вот так радость была! И не на день, не на два, а на весь долгий век!
- Спите уже, рыбоньки мои? - спросила, окончив рассказывать сказку,
бабушка.
- Нет. Думаю, - шепотом ответил Сережа.
- Думай, думай. Ведь не зря сказка говорится - в жизни пригодится.
12 ноября 2002 года.