В конце 1956 года меня все же выбрали комсоргом цеха.
Я поставил условие, что буду неосвобожденным, не как предшествующие, которые иногда появлялись в цехе, для того чтобы собрать взносы. Чем они занимались остальное время я не знал и знать не хотел.
Оставить у меня в заместителях бывшего освобожденного секретаря я тоже отказался. Если она хочет остаться на комсомольской работе, то только неосвобожденной, т.к. я хотел покончить с шушуканьем в цехе по поводу подснежников (числящихся в бригаде, но неработающих).
Мои условия были приняты, а вместо помощника секретаря мы выбрали небольшое бюро, на котором распределили обязанности.
Против моей постановки вопроса был секретарь райкома, т.к. он лишился возможности иметь при себе освобожденных, и зависимых от него, секретарей первичных организаций.
Нас же теперь не привязывала к себе эта выборная должность, и работали мы теперь не за страх, а за совесть.
Мне было бы трудно одолеть сопротивление райкома, но меня очень активно, с критикой работы райкома, поддержало руководство цеха.
Насколько я помню, после этих осенних перевыборов, на заводе не осталось освобожденных секретарей первичных организаций.
Райкомовцы сначала по старинке пытались собирать нас, по поводу и без повода, в рабочее время. Но ничего из этого у них не получилось, а вскоре и их, обиженных, переизбрали.
К новому 1957 году мы смогли только выпустить свою стенную газету и решить вопрос с председателем профкома и нач. цеха о создании специального фонда для премирования отличившихся комсомольцев.
Председатель профкома Николай Филиппов (друзья называли его Филиппок) тоже начинал свою трудовую деятельность с комсоргов и всегда оказывал мне поддержку как моральную, так и материальную (не мне лично, а комсомольцам цеха по моей просьбе).
Мы решили, что в приказах о премировании нужно всегда конкретно указывать, за что премируется тот или иной работник.
Стенная газета, написанная по цеховым материалам, вызвала живой интерес, и не только своим содержанием и оформлением, но и тем, что мы вывесили ее не в "Красном уголке", куда редко кто заходил, а около столовой.
И сразу же появились добровольные корреспонденты. Но были и казусы.
В одной из газет мы очень доброжелательно отозвались о работе службы механика и рядом с фамилиями (а во всех заметках мы всегда называли конкретных лиц, а не в целом о том или ином участке) ставили инициалы. И вот рядом с фамилией Гениатуллина мы, естественно, написали И.Г. (Ибрагим Гелазович), а не Володя, как все его называли. И он устроил мне скандал, заявляя, что я специально так написал, чтобы подчеркнуть, что он татарин. Как я не объяснял ему, что мы не могли в газете писать Володя, все-таки это печатный орган, он долго таил на меня обиду.
(Удивительное свойство человеческой памяти. Сегодня 21 марта 1995 года, а я погружаясь в события сорокалетней давности, как бы прокрутил назад пленку, настолько ясно вспоминается прошлое. Давно забытые лица, имена, фамилии и даже незначительные события вдруг всплывают в памяти не как в прошлом, а как будто я вернулся в те дни, настолько все живо и осязаемо. Я начал писать эти записки по просьбе Максима. Он перед сном всегда просит меня рассказать что-нибудь "когда ты был маленький" или "когда папа был маленький". Началось с этого, а теперь из меня прет и не могу остановиться. Думаю, что эти записки интересны только для меня. Они как исповедь о прожитых годах.)
Задолго до 8 марта я решил, что нужно как-то встряхнуть весь коллектив цеха. А к этому времени к нашему цеху присоединили, постоянно не выполняющий план цех ширпотреб во главе с его начальником Степановым и большим молодежным коллективом.
В этом цехе работал сварщиком молодой парень, Николай, который однажды во время перерыва на обед вечерней смены, зашел ко мне в кабинет, где я в это время на цехкомовском баяне неуклюже подбирал мелодию песни "Одинокая гармонь". Он послушал и спросил, можно ли ему попробовать.
И с этого момента началось.
Он прекрасно играл на баяне. И я хотел, чтобы он выступил на концерте в честь 8 марта. Но оказалось, что он хорошо играл не только на баяне, но и на балалайке, гитаре и др. струнных инструментах. И он предложил мне попробовать достать инструменты для струнного оркестра.
Я к Филиппову. А он мне говорит, что давным давно завком подарил инструменты струнного оркестра цеху №2, но он не разу не слышал, чтобы он там использовался и предложил мне узнать его судьбу.
Оказалось, что это полный домровый оркестр и валяются инструменты в какой-то кладовке. Мне долго не хотели его показывать. Наконец, когда я его увидел оказалось, что часть инструментов сгорела или испорчена огнем. Кто-то из хулиганских целей, по-варварски жег домры.
Меня просили только не говорить, что инструменты горели, но с большим трудом, через завком, партком и комитет ВЛКСМ мне удалось забрать оставшиеся инструменты к себе в цех.
Николай уже набрал небольшую группу ребят и девчат умеющих играть на струнных инструментах и они занялись репетициями.
Но оказалось, что нужен контрабасист. Найти его в цехе не смогли, и Николай предложил мне встать за контрабас. Эта огромная балалайка выше меня ростом. И я сказал: "Раз так надо Родине - учите!". И вот репетиции начались каждый день.
В цехе прослышали о наших подготовках к 8 марта. Обнаружилось, что целая бригада молодых девчат из того же цеха ширпотреб прекрасно танцуют народные танцы и пляски.
Художественным руководителем нашей самодеятельности стал Николай.
Однажды ко мне подходят "бабули" (тогда они мне казались бабулями, хотя им было по 40-50 лет) и говорят, что они тоже хотят петь. Я их направил к Николаю и дело пошло. Он аккомпанировал им, то на домре, то на баяне. Почему-то с баяном он не очень хотел выходить на сцену.
На фото комсомольцы и начальник цеха на субботнике по уборке территории
продолжение следует:http://www.proza.ru/2011/06/15/512