КАВКАЗ.
Пушкин выехал из Петербурга на юг 6 мая 1820 года. Это был день Вознесения, которому он придавал особое значение, как придавал и другим приметам. До Царского Села его проводили два лицейских товарища, Дельвиг и Яковлев. Ни один из минутных друзей минутной его младости не пришёл проводить опального поэта.
В широкополой поярковой шляпе, в плаще, накинутом поверх красной русской рубашки, перехваченной узкой перепояской, Пушкин в сопровождении крепостного лакея Никиты, которого приставил к сыну С.Л.Пушкин, поскакал по Белорусскому тракту, через Могилёв и Киев, прямо к месту новой своей службы – в Екатеринослав.
«Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моём, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей» («Станционный смотритель»).
«Приехав в Екатеринославль, я выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью. Генерал Раевской, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашёл меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря… Сын его (ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные), предложил мне путешествие к Кавказским водам; лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь – я лёг в коляску больной; через неделю вылечился» (24 сентября 1820 г.).
После четырёхлетнего пребывания на юге Пушкин ни разу не был серьёзно болен. Воды ему чрезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем купался в тёплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Пушкин любовался великолепной цепью гор, ледяными их вершинами, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными. Он всходил на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной.
Ермолов наполнил Кавказский край своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы, дерзость их исчезает. Но Кавказ кипел войной, и вылазки и набеги постоянно нарушали границы. Любимой добычей горцев были пленницы. Их продавали на Черноморском берегу, который ещё весь, за исключением Тамани, принадлежал Турции. Не постеснялись бы продать и дочерей Раевского, если бы их захватили.
Судьба бросила Пушкина на южно-русскую окраину, когда всё в этом новом крае было ещё в движении. По собственным наблюдениям изучал он юг.
Его стихи ввели в сознание русского общества и Кавказ, и Крым, и Бессарабию как часть России. Первый год жизни Пушкина на юге сплетается с жизнью Раевских. Он сам не раз говорил, что встреча с Раевскими, их дружественное отношение к нему были одним из счастливейших эпизодов в его жизни.
Семья генерал-аншефа Н.Н. Раевского (1771-1829) (потомка Потёмкина) состояла из его жены (внучки Ломоносова), двух сыновей и четырёх дочерей. Все дети, кроме младшей дочери Софьи, так или иначе прошли через жизнь Пушкина и оставили след если не на его характере, то в его стихах. Семья Раевских была крепкая, дружная, с сознанием долга и беззаветной преданности престолу и Отечеству. Влияние и власть исходили от отца. Он старался внушить детям независимость, свои твёрдые правила.
Он писал: «Не будьте ленивы, ни физически, ни морально…Не будьте грубы, не оскорбляйте никого, даже дураков. Вы не без ума, а ведь пока вы сделали не больше, чем любой дурак; а что вы сделаете, ещё неизвестно» (1824).
О Пушкине в письмах с Кавказа он и не упоминал, он просто приютил молодого человека из хорошей семьи, попавшего в затруднительное положение и при этом дружившего с его сыном. Поэт, будучи лицеистом, познакомился с Николаем Раевским-младшим у Чаадаева и у Карамзиных.
Николай знал английский язык, помогал Пушкину читать Байрона в подлиннике. Судя по тому, как сдержанно Раевский поддавался обаянию пушкинских стихов, как высокомерно считал «Кавказского пленника» плохим произведением, у него не было ни энтузиазма, ни чутья к поэзии. Он умел щегольнуть поэтической цитатой, а главное, это был красивый, добродушный весельчак.
Совсем другого склада был старший Раевский – Александр. Разочарование в жизни и в людях роднило их. Но старший Раевский был просто «лишний человек». Никто не воспел бы этого самолюбивого неудачника, если бы Пушкин в «Демоне» не оставил нам его стилизованного портрета:
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он Провиденье искушал…
(1823)
Это писано позже в Одессе. Но уже в «Кавказском пленнике» есть черты, подмеченные в характере Александра Раевского. Отец писал о нём дочери: «Я ищу в нём проявлений любви, чувствительности, и не нахожу их».
На Кавказе Пушкин не написал ничего, кроме запоздалого эпилога к «Руслану».
«Руслана и Людмилу» он писал три года. На вторую поэму «Кавказский пленник» он потратил меньше полугода. Начал её в Юрзуфе (Гурзуфе), через три месяца почти закончил.
Вяземский возмущался, что «Пушкин окровавил последние стихи своей повести…
Что хорошего, что Ермолов уничтожал племена…Поэзия не союзница палачей…».
Вяземский правильно уловил в поэме хвалебный гимн героям войны. В «Эпилоге» Пушкин даже обещал когда-нибудь воспеть тот славный час,
Когда, почуя бой кровавый,
На негодующий Кавказ
Подъялся наш Орёл Двуглавый;
……………………………………..
И смолкнул ярый крик войны:
Всё русскому мечу подвластно.
Когда приятели стали критиковать «Кавказского пленника», Пушкин, добродушно оправдываясь, говорил: «В нём есть стихи моего сердца». В этой поэме он сделал первую в русской литературе попытку нарисовать романтический тип. Он ввёл в него личный опыт, отголоски Байрона, черты характера Раевского. Это первый неудачный опыт характера, с которым он насилу сладил, по его словам. Но это также первая попытка претворить раны сердца в художественный образ.
О роли Кавказа в жизни Пушкина Гоголь, лично знавший и нежно любивший Пушкина, писал: «Судьба как нарочно забросила его туда, где границы России отличаются резкою, величавою характерностью… Кавказ вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые ещё тяготели на свободных мыслях».
«Грандиозный образ Кавказа с его воинственными жителями в первый раз был воспроизведён русскою поэзиею»,- говорил Белинский.
КРЫМ.
5 августа генерал Раевский с семьёй выехал из Горячеводска в Крым. С ним был и Пушкин. Сияющее впечатление южного берега он описал позже в путешествии Онегина. Волшебный жар, пробуждение души Пушкин излил в элегии, которую написал на корабле, между Феодосией и Гурзуфом:
И чувствую: в очах родились слёзы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает…
(1820)
Южный берег Крыма ещё не был тогда русской Ривьерой. Это была далёкая, мало известная, мало устроенная окраина. Среди татарских саклей русские только начинали строить дачи. Гурзуф принадлежал герцогу де Ришелье. Недалеко от Аю-Дага, на самом берегу моря, он построил двухэтажный деревянный дом, где и принимал знатных гостей. В 1811 году там гостила М.А.Нарышкина, известная фаворитка Императора. В 1816 году останавливался великий князь Николай Павлович. Этот же дом, в августе 1820 года, Ришелье предоставил в распоряжение генерал-аншефа Н.Н. Раевского.
Три недели прожил Пушкин в Гурзуфе, но это были «счастливейшие минуты моей жизни», как он сам говорил, и отголоски этих ярких дней много лет будут звучать в его поэзии. Неизбалованный семейным уютом и теплом Пушкин в семье Раевских нашёл простоту и благовоспитанность, просвещённость и героическое начало. Сестёр Раевских Пушкин знал ещё в Петербурге, но это были встречи в гостиных, где молодых девушек держали под бдительным оком старших. Но деревенская жизнь смягчает этикет, раздвигает перегородки. Поэт увлекался всеми сёстрами по очереди.
Елена, стыдливая и серьёзная, хорошо зная английский язык, переводила Байрона и Вальтера Скотта на французский. Беседы о литературе велись на французском языке.
Но не Елена зажгла в поэте таинственную и нежную любовь. Старшая, Екатерина, заняла в воображении, отчасти и в жизни Пушкина гораздо более значительное место. Не случайно её одну охарактеризовал он, описывая свою жизнь в Гурзуфе: «Старшая - женщина необыкновенная». Умом, независимостью характера, силой воли, уменьем подчинять себе людей Екатерина Раевская больше всех детей походила на отца. Друзья прозвали её Марфой Посадницей. Пушкин думал о ней, создавая Марину Мнишек.
Но не она, а Мария Раевская была первой южной любовью Пушкина. Поэт Туманский писал: «Мария, идеал пушкинской черкешенки, дурна собою, но очень привлекательна остротою разговора и нежностью обращения». Скупо помянула в своих воспоминаниях кн. Мария Волконская о встречах с Пушкиным. Писем не сохранилось, а в записках о юности вспоминает уже усталая от подвигов жизни жена декабриста. Правда, в сдержанном рассказе пожилой женщины мелькает отблеск лукавой девичьей улыбки, сознание, что были дни, когда гениальное сердце поэта было полно ею. Но о себе, о своём к нему отношении - она не говорит ни слова. Не говорит о том, имел ли мужество влюблённый поэт признаться ей в любви, просить руки. Как не говорит и о том, что ей в нём нравилось, что не нравилось, о чём они говорили, как он держал себя во время их частых встреч за эти два года. Ничто не могло помешать ему любоваться черноглазой девочкой, которая на его глазах превращалась в прелестную, обаятельную девушку.
Я был свидетель умилённый
Её младенческих забав,
Она цвела передо мною,
Её чудесной красоты
Уже отгадывал мечтою
Ещё неясные черты…
Это набросок к рассказу Ленского о его любви к Ольге. А ведь в Ленского Пушкин вложил и собственные черты.
Сильную, исключительную любовь она внушила своему мужу, кн. Сергею Волконскому. Ей было 19 лет, когда отец выдал её замуж за блестящего богатого генерала. Мария Николаевна не любила Волконского и в Сибирь за ним поехала не столько по влечению сердца, сколько из гордого чувства долга, под влиянием героической жалости к каторжнику. До его ареста она признавалась сёстрам, что «муж бывает ей несносен». Волконский этого как будто не замечал. Для него она была «обожаемой женой». В этом умении дать счастье нелюбимому мужу, сохранить его чувство, которое она не разделяла, но которое ему было опорой в сибирском изгнании, сказалась сила характера, сила женского обаяния.
Раевские были люди знатные и богатые, а Пушкин был ссыльный чиновник, получавший 700 рублей в год, к тому же сын промотавшегося отца, не получавший никакой поддержки из дому. Время больших гонораров ещё не пришло для него.
В Кишинёве, в разгар увлечения Марией Раевской, он сидел без гроша.
«Я подыхал от нищеты»,- писал он Инзову, возвращая ему старый долг.
Гениальность Пушкина, к тому же ещё далеко не признанная, не могла заставить семью Раевских признать его хорошим женихом.
По-видимому, с любовью к Марии Раевской связаны: «О дева роза, я в оковах…», «Редеет облаков летучая гряда…», «Бахчисарайский фонтан», отдельные строфы в «Евгении Онегине», ряд неизданных, частью не отделанных черновиков и «Полтава». Он называл свою лиру нескромной и болтливой, а на самом деле она крепко хранила его сердечные тайны. Пушкин не мог не петь любовь. Но имя возлюбленных он таил с ревнивым лукавством нежного любовника, с горделивой сдержанностью рыцаря. Если стихи могли дать повод к нескромным догадкам, он неохотно и не скоро печатал их, стараясь вычеркнуть из них всякое неосторожное слово.
В конце 1820 года Пушкин написал элегию «Редеет облаков летучая гряда», которую сначала назвал «Таврическая звезда». В ней было сказано: «сладостно шумят Таврические волны». Три года не издавал он этого стихотворения, а когда наконец собрался послать его в альманах, то вычеркнул упоминание о Тавриде и в тексте «таврические волны» переделал в «полуденные волны». Словесная связь с Гурзуфом была таким образом уничтожена.
Привычка, потребность обмениваться мыслями с другими сочинителями была велика, и Пушкин послал всю элегию А.А.Бестужеву, прося последние строчки не публиковать:
Когда на хижины сходила ночи тень,
И дева юная во мгле тебя искала,
И именем своим подругам называла…,
чего Бестужев не исполнил.
Недовольство Пушкина было велико, он писал ему: «Ты не знаешь, до какой степени мне досадно..Я желал не выдавать в публику…Они относятся к женщине, которая их читала… Признаюсь, одною мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики. Голова у меня закружилась» (29 июня 1824 г. Одесса).
Давно ли он хвалился:
Потомок негров безобразных,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдством бешеных желаний.
Но пахнуло на него свежестью целомудренной любви, очарованием гордой женственности, и перед нами уже не бесшабашный повеса, рисующийся циником, а застенчивый, молчаливый влюблённый мальчик.
И примечал мой робкий взор
Следы ноги её прелестной.
Много лет спустя, в октябре 1828 года он написал «Полтаву». Кончил её в три недели, сразу, точно поэма вдруг вся целиком запела у него в мозгу. В Марии Кочубей есть сходство с Марией Раевской.
Она стройна. Её движенья
То лебедя пустынных вод
Напоминают плавный ход,
То лани быстрые стремленья…
Вокруг высокого чела,
Как тучи, локоны чернеют.
Звездой блестят её глаза…
Нигде, ни в письмах Пушкина, ни в письмах его современников, не указано, что поэма посвящена Марии Раевской. Слова «твоя печальная пустыня» давно заставляли предполагать, что «Полтава» посвящена ей. Эти догадки превратились в уверенность после того, как П.Е.Щёголев нашёл в черновой рукописи зачёркнутый Пушкиным вариант: «Сибири хладная пустыня…»
Точных сведений, когда начат и когда кончен «Бахчисарайский фонтан», нет.
Ещё в 1820 году в Крыму, побывав с Раевскими в Бахчисарае, Пушкин написал как бы введение к поэме:
Фонтан любви, фонтан живой!
Принёс я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слёзы.
Эти стихи написаны позже, осенью 1824 года в Михайловском.
Два года Пушкин молчал об этом произведении.
Никто не записал хронологии жизни Пушкина на юге. Пушкин несколько раз принимался за дневник, но после декабрьских событий уничтожил его. Только несколько отрывков уцелело. Внешние рамки его жизни на юге приходится устанавливать по пометкам под стихами, хотя их датировка полна случайностей.
КАМЕНКА.
21 или 22 сентября он прибыл в Кишинёв, а в середине ноября опять на три с лишним месяца уехал в Каменку (Киевской губернии), знаменитое имение матери генерала Н.Н. Раевского, Е.Н. Давыдовой. С ними ездил в Киев. Только в марте поселился в Кишинёве. В мае побывал в Одессе. Возможно, что 15 мая 1821 года был в Киеве, на свадьбе Екатерины Раевской и ген. Орлова. К лету окончательно осел в Кишинёве, где и проживал до переезда в Одессу в июле 1823 года.
Это показывает, что причисленный к Коллегии иностранных дел коллежский советник, высланный за вольнодумство на юг, попал к начальнику
снисходительному. Кавказ, Крым и Каменка были поэтической прелюдией к прозаическому Кишинёву. Каменка занимает особое место в жизни поэта.
Пушкин быстро обжился в Каменке. В те времена не только богатые и знатные, но даже средние семьи легко и охотно включали в свой круг чужих людей, которые становились почти членами семьи. Обитатели Каменки были достаточно образованны, чтобы ощутить необычность Пушкина. Ему отводили комнату во флигеле, где стоял бильярд. Лёжа на этом бильярде, Пушкин дописывал «Кавказского пленника».
Когда Пушкин начинал думать стихами, он писал иногда без перерыва всё утро, не успевая даже одеться к обеду, который подавали в два часа. Верный Никита докладывал, что кушать подано. Поэт, не отрываясь от листков, приказывал: «Подай рубашку». Лакей с рубашкой в руках стоял, ждал. Пушкин продолжал писать, лёжа, разбрасывая вокруг себя исписанные стихами клочки бумаги. Хозяевам случалось, чтобы спасти драгоценные листки, запирать его комнату на ключ.
Сын Давыдовой от второго брака В.Л. Давыдов был ревностным членом тайного общества, задачей которого была борьба с крепостничеством.
Все ненапечатанные произведения Пушкина: «Деревня», «Кинжал», «Четырёхстишие к Аракчееву», «Послание к П. Чаадаеву» и много других, были не только всем известны, но в то время не было сколько-нибудь грамотного прапорщика в армии, который не знал их наизусть.
Вообще Пушкин был отголоском своего поколения со всеми его недостатками и со всеми добродетелями. И вот, может быть, почему, он был поэт истинно народный, каких не бывало прежде в России. Видимая лёгкость его стиха, весёлая ветреность заставляли людей недаровитых считать его несерьёзным, сбивали с толку. Пушкину повезло с генерал-лейтенантом Инзовым, ближайшим начальником,
который перенёс управление из Екатеринослава в Кишинёв.
Использованная литература:
Юрий Тынянов. "Пушкин"
Викентий Вересаев. "Пушкин в жизни"
Ариадна Тыркова-Вильямс. "Пушкин"
2011 год.