НА ПАГУБУ ДУШИ
Сегодня Женька проснулся счастливым. Бывает такое с человеком. В юности бывает, и в молодости. Проснется человек, и петь от счастья хочется. А чего ж не спеть, ежели всё хорошо и радостно? Вот и Женька чуть было не начал частушки в полный голос орать. Точнее, сперва вздрогнул, послышалось ему, что кто-то будто бы крикнул резко:
- Рота подъем!
Но когда Женька распахнул глаза, никакой роты и в помине не было, дома он проснулся, в своей родной избе. И вместо привычной утренней армейской суеты кругом была тишь и благодать. Никто не орет, не ругается, и только птаха за окном весело свистит да куры под окном о чем-то своем неторопливо кудахчут. И дух кругом не портяночный, сладкий, медовый. Хорошо! А как же не хорошо, если первое утро на «гражданке» такое ласковое и солнечное. Женька о таком утре целых семьсот тридцать семь дней мечтал. И вот оно… Парень тихонько вздохнул и вспомнил, как на пятый день службы поставили его в наряд по кухне, и вот вытирает он грязный стол да думает:
- Еще семьсот двадцать пять дней мне в неволе мучиться…. Еще семьсот двадцать пять… Еще семьсот…
Но теперь это всё в прошлом, теперь Женька вольный человек. Куда захочет, туда запросто и пойти может, а может вообще никуда не идти, и вот так целый день в постели проваляться. А что? Полное право он на такое удовольствие имеет. Заслужил. Вот оно – счастье настоящее. Только не пришлось Женьке долго в постели понежиться. Загремело что-то в сенях, и ворвался вихрем в избу Женькин друг – Петька Трохин. Троха – по простому. Обнялись они крепко, и Троха скороговоркой велел Женьке поскорей одеваться.
- Тут одному дачнику - придурку забор надо поставить, - словно сорока, тараторил Женькин друг детства. – Мы вчера с Колей Хмырем начали. Пошли. Сейчас втроем за три часа всё сделаем – и бухать! Бабло этот придурок стегает зашибись – будь спок! Водяры пол-ящика возьмем и жратвы, чтоб от пуза… Девок позовем… Твое возвращение праздновать будем! На широкую ногу развернемся! Гулять, так гулять!
Если сказать, что Женька такому обороту событий обрадовался, то это, значит, ничего не сказать. Женька возликовал! Ему семьсот тридцать дней хотелось справить свое возвращение «на широкую ногу», но дома у них было, как говорится, « хоть шаром покати». Бедно они жили. Мать одна Женьку с сестрой поднимала на зарплату доярки в совхозе. А какая при нынешних временах у доярки зарплата? На неё не разгуляешься. Из всех яств были сегодня в домашних закромах - только картошка, хлеб черный да молоко. И как при таком раскладе «дембель» достойно отметить можно? Да, никак нельзя! Сплошной позор при такой ситуации! И тут этакая удача! Молодец, Троха! Настоящий друг!
Они побежали. По дороге Петька рассказывал деревенские новости, часто сбиваясь на жизнеописание дачника-богатея.
- Лошара он первостатейный. Ничего делать не умеет. Руки, сам понимаешь, откуда растут. Ни гвоздя забить, ни раствора замесить… А живет, сука, - кум королю… Блин…. Был у него третьего дня. Насчет забора ходил договариваться. Так вот ты мне, Жека, ни в жизнь не поверишь, чего я в его холодильнике насмотрелся. Какие-то баночки всё, хряночки. А воняет всё так, что дух от удовольствия весь наизнанку. Вискаря он мне целый стакан плеснул… Короче, живет этот придурок так, что нам с тобой и не приснится никогда…
Дачник решил огородить забором тропинку, которая спускалась от его дома к реке. Как говорится, хозяин – барин, а то, что теперь по берегу реки хода нет, так это дело третье. Оно мало кого колышет. Нужен забор – будет забор! Только «бабки» стегай, а орать да ругаться – завтра будем. На свежую голову.
Работа у парней спорилась. Да и как могло быть иначе в такой прекрасный день. Начало июня: полупрозрачная голубизна неба, веселое солнышко, раздающее свои улыбки направо и налево, свежая сочная зелень, полураспустившиеся бутоны лугового разноцветья и все это овевал теплый ветерок с юга. Короче, красота никаким пером неописуемая! Установив половину забора и четыре раза поругавшись с односельчанами, которым строение у реки здорово сбивало привычный ритм жизни, друзья присели передохнуть у крыльца в холодке.
И вот тут появилась она. Вблизи такой красоты Женька никогда не видывал. Да и где её было увидеть: в деревне, где прошли его детство с юностью или в бескрайних степях Астраханской области, откуда прибыл он вчера ночью? Не было там такой красоты. Особенно парня поразили яблочно-зеленые глаза и загорелый живот, чуть-чуть видневшийся из-под короткой майки. Причем, живот его поразил несколько сильнее прекрасных очей. Женька даже рот открыл от восхищения. Открыл и почувствовал резкий толчок в бок.
- Вот бы с такой на сеновале покувыркаться, - шептал, извергая изо рта вместе со словами дух крепкого перегара, на ухо Коля Хмырь. – Я бы такой с превеликим удовольствием…
Пришлось товарищу по совместному труду слегка пощекотать локтем ребра. Коля обиженно охнул. Казалось, что на считанные секунды отвлекся Женька от любования красотой, но с превеликим нетерпением он возжелал узреть её вновь, но… Но теперь вместо прекрасной талии увидел Женька жирное, бледно-сизое брюхо, поросшее редкими черными волосами и усеянное красной мелочью прыщей. Брюхо загородило красавицу.
Женькины друзья, как по команде вскочили на ноги и подобострастно улыбаясь, начали здороваться, торопливо протягивая брюхатому руки.
- Здравствуйте Павел Сергеевич. Вот отдохнуть малость сели…
Павел Сергеевич рассмеялся, подмигнул работникам, потом повернулся к поразившей воображение Женьки красавице и по-хозяйски тронул её пониже спины. И кровь Женькина взбурлила. И будто наяву представилось ему, как это жирное брюхо распласталось на прекрасном животе незнакомки. Ну, как же так! Ну, почему всё ему! Потемнело всё вокруг да заполонило грязной мутью. Ну, почему же? Почему?!
Женьку словно какая-то пружина подбросила и в голове его муть пошла. Метнулся он к оглаживающему пузо хозяину и заорал во весь голос глупую несуразицу:
- А ты в армии служил?! В каких войсках?!
Хозяин чуть опешил от такого оборота, сделал шаг назад, но тут же опомнился и сердито глянул на Троху. Троха с Хмырем тут же схватили Женьку под руки и поволокли прочь от крыльца, выкрикивая наперебой:
- Дружок наш, Павел Сергеевич. Ты уж прости его. Он только из армии вчера. Нервный. Прости. Мы сейчас…
И чем дальше от крыльца уводили Женьку, тем активнее на словах становился Павел Сергеевич. Если сперва он кричал:
- Вы это… Того… Уведите его отсюда, а то ни копейки не заплачу! Ишь ты… Обнаглели… В моем же доме… - то потом, когда Женьку за калитку вытаскивали, вообще осмелился хозяин дачи и заверещал. – Тварь! Да, как ты смеешь?! Да, я ж тебя в порошок! Выкиньте его за ворота! А еще ему передайте, что в вашу армию ни один нормальный человек не пойдет, а только такое говно, как он…
Вот этого Женька никак стерпеть не смог, расшвырял он своих друзей, влетел на крыльцо и с правой врезал Павлу Сергеевичу в челюсть. И удар получился складный, и ногой дачник за ведро запнулся… В общем улетел он с крыльца в расцветающий куст жасмина и ударился там головой о кирпич.
Женька вздохнул полной грудью, и смело посмотрел на прижавшуюся к стене красавицу, и вместе прекрасных зеленых глаз увидел красный орущий рот.
А через час Женьку увезли в районный отдел внутренних дел, чтоб следствие чинить. Засыпал он сегодня при свете тусклой лампочки, укрытой решеткой да паутиной грязно-желтой стене. Засыпал Женька плохо: ему виделась то визжащая красавица с испуганными глазами, то дачник с окровавленной головой. А потом, вдруг, явилась старенькая бабушка Лукерья, и вспомнил несчастный узник её слова:
- Никогда никому не завидуй. Зависть, ведь, дьявол придумал - на пагубу души.