Траги–комический сюжет
Часть I
Размышления с самим собой
Глава VII
Удобненько развалившись себе в кресле, я с некоторой досадой почесал головушку – О чём бы ещё таком поразмышлять? – а сам, задумавшись, посмотрел на потолок.
– Живём вот мы нынче, так и раньше люди жили-то. Радовались, любили, да и заботы имели тяжкие, – начали мыслишки у меня наружу выплывать, – Так подумаю я, вот как раз о них-то, может и нынешнюю житуху понимать начну.
– Но начну думать о чужом, так обидеть могу кого ненароком, – мысли начали уже как-то обрисовываться, – так подумаю о своих предках далёких.
– А есть ведь задуматься о чём, – это мысли уже сами себе отвечали, – Дошли ведь имена, кое-кого из родичей, со времён Империи Римской, тогда и государства иные зарождались лишь, а о других и не слыхать было ещё.
– Вот я влип, – схватил я сам себя за голову окаянную, да язык длиннючий, – Будет мне от жены, что расхвастался, родом, дескать, своим.
Почесал я голову себе покрепче уже:
– А чего это я боюсь, слово об этом вымолвить, – посмотрел я на мысли свои без вражды уже. – Не собираюсь я кичится этим, а так только, о жизни подумать.
Ну, а раз выкинул язык такую закавертку, да не удержал никто, то смело могу и рассуждать уже, но голову себе всё ж снова почесал:
– Права жена, что нельзя было о таком на люди вывешивать. Какую ж я ответственность повесил на себя теперь. Ведь смогут предки от стыда, за иные поступки мои, зарумянится даже. А люди-то вокруг, не с добром попросту посмотрят. Прекрасно я и сам понимаю и знаю, хоть и безумны мыслишки-то мои, что не нравится это никому, когда не о его родных-то толкуют, а болван какой-то своих выставляет.
Хотел было уж мыслишкам выплывшим, да языку длиннючему, показать «где раки-то зимуют», но передумал:
– Люди ведь они были все, – о предках подумав, я снова голову почесал, – так, как о людях и говорить надо, что и весёлыми быть они умели, да и всякое было. У меня же, хотя и чересчур иногда, но тоже ведь и я человек, а другим ежели не по вкусу, то успокоить могу, что и у них предки тоже люди были, так и они в стороне не остаются.
Ну, вот начал, а упомянуть-то не упомянул, о ком задумываться собираюсь.
Так скажу немного и вкрадце:
По фамилии моей, город в Латвии имеется, где дедушка моего дедушки двор раньше имел. Фамилия его жены – Клодт, так наверное всем известна, кто хоть немного искусством или историей интересуется, наибольше к этой известности конечно Пётр Карлович приложился – особенно конями своими на мосту Аничковом. Только не о нём вспоминать буду, хотя и заслуживает он этого, к тому же, дочь его Веру, так бабушка моя особенно хорошо помнила, она ж, её бабушкой была. Но, Алтаева не мало о нём понаписала, так что ж добавить-то ещё.
Нахмурил брови я, этим безумным мыслям своим показывая, что вроде серьёзным быть могу, да рассуждать очень трезво, а мысли-то эти крутились в хороводе своём, на меня внимания не очень обращая:
– Вспомню-ка я обо всех, – мысли на меня взгляд повернули, пытаясь указать на что опираться-то, как удосужусь выводы какие-нибудь делать, – Не один ведь Пётр Карлович, для всех память оставил кой-какую, а ежели вернее сказать, то не кой-какую, а очень даже значительную. Да и к бабушке ведь со всего Союза ещё, писатели разные приезжали, дабы воспоминаниями поделилась, я так слышал конечно о чём беседы велись, да и побольше, ведь она с дедушкой и воспитывали меня. Ну, а ещё, позже уже, когда в Москву в командировки ездил, то останавливался всегда у далёкой родственницы, по линии писателя Станюковича, которые весьма не мало также знали. Родство у нас далёкое – предалёкое было, но благодаря бабушке, интересующейся связями родственными, так за родственников и считали всех.
Мысли эти продолжали своё:
– С бабушкой к тому же, сотрудники научные по истории, из архива рыцарства, связи поддерживали, да находок исторических, копии присылали. Мог бы ещё добавить имена известные классиков литературы и искусств, да личностей исторических, с которыми в круге родовом дружба велась или контакты тесные были, да о которых истории пикантные известны, хотя постой, это и не этично уже вовсе пожалуй будет, ну, и ни к чему вовсе, и так хватит всего.
– Ну, вы повытаскивали всякого, – это я снова на мысли свои безумные рассердился, – И взапраду подумать можно, что выставляюсь я, или же в благороднейшее общество вступать какое намерился.
Кстати, а был вот такой случьишка. Повстречал я как-то приятеля своего, а тот смотрит горящими глазами, да и видом гордецким, что глядишь грудь с носом на пару, вознесут его ввысь высоко, высоко, да так, что нам смертным всем и подошв ботинок его не разглядеть.
– Вижу, вижу, герой ты и защитник всех нас недостойных, ну, а какой-то нынче подвиг Великий совершил, что гоголем ходишь таким, – я с уважением заслуженным спросил у него.
Он начал рассказывать, что в общество бояр вступил, а предков нашёл своих, аж, толи с третьего, толи четвёртого колена, но только точно разузнал о бывшем боярстве их.
Похвалил я его конечно и поздравил, да показал своих-то родственничков, каковые, ещё кроме сказанных уже, были и в древнейших родах Кепинген, Геннинг, Пуркуль, Врангель, Бонде, да и перечислять-то дальше надоест, а из самых далёких уз кровных, так Патриций Римской Империи Клаудиус. Так, «у матросов, как говорится, вопросов не было уже».
Правда, приятель не огорчился, когда его грудь с носом вместе приземлились благополучно из странствий дальних, да гордых. Обрадовался он даже. Начал к боярам своим меня зазывать. Оказывается, у них конкуренция некоторая была, с таким же обществом из города другого, спорили они, у кого из членов их, глубже в веках родичи имеются. Посмотрев на моих, так с уверенностью и злорадством некоторым перед другим обществом, объявил, что они вообще попритихнут, когда мой, красочный букет имён увидят. Сказал мне, кто, в руководство их общества выбран, оказалось, что знакомые для меня люди, да и достойные, ну, и разумные очень, хотя и о других упомянул – которые гордостью их были, по знатности-то каковая длинной рода отмечалась, а так, на какие другие отличия, были они не уполномочены.
Видывал я, как по телеку, всё их знатнейшее собрание показывали. Так и ответил ему, с поклоном нижайшим:
– Разумных людей Вы собрали конечно, что честь и хвала Вам. Только вот отчего, на места почётнейшие, не самых заслуженных сажаете, а тех, кто на диву-таки, бездарностью отличается своей. Конечно у них тоже талант особый, ибо настолько, а, ни в чём не разбираться, так конечно далеко не каждый сможет.
Приятель с шикарнейшей улыбкой посмотрел на меня, ведь что, что, но разума у него самого, нельзя было отнять.
– Так знаешь что, – с вовсе не весёлым видом, продолжал я, – ежели уготовил ты мне местечко манекена безмолвного, то прямо скажу тебе, что хотя и безумство у меня через край льётся, всё-таки в пугала огородные записываться, так точно не буду.
Он начал мне что-то о геральдике рассказывать, только оборвал я его:
– Знаешь что, – между прочим, заметил я ему, – знаю я прекрасно, что в разных странах и обществах, несколько отличные и правила всяких титулов наследования. Только геральдика, как наука, интересна мне в том, что по гербу можно ход некоторых исторических событий проследить. А ежели о генной наследственности, да родстве кровном говорить, то все эти правила титулов, вовсе ни при чём. Ты же сам наукой-то этой занимаешься, так мне ли, рассказывать тебе.
Дальше мы шутили, по большей части, с ним. Позже он рассказал мне, что они у себя на собраниях, неделю какую, родословную мою разглядывали. Ну, и славненько, да на здоровьичко, видать дел других не было.
Если по совести, то мне всегда больше симпатичны были люди, которые полностью всё сами добились. Знаю не мало, кто в детском доме жил и родителей не зная, высот достиг. Знаю и таких, не много правда, кто родился в семье безнадёжных алкоголиков, дома кроме бардака ничего не видал, а сам в люди вышел, да и к алкоголю не пристрастен.
Жалковато мне тех, кто известен лишь благодаря родителям знаменитым. На них ведь и не смотрит никто как на личность, а просто знаменитость ту припомнить хотят. Хорошо ещё, если сынок этот или доченька, способные сами, а ведь иначе, всему свету свою глупость покажут, да и на родичей тень позорчика этого наведут.
– Кстати, на кой лад, я о предках своих разговор начал, – посмотрел на мыслишки свои безумные, не могу сказать, что сильно дружелюбно.
– Чего это ты переживаешь, да поглядываешь на нас криво как-то, – мысли мои не растерялись, – Намеревался ведь о людях вспоминать, так и валяй в этом направлении.
Ну что ж, попробуем. Был вот в роду гусар лихой. Вся Россия о доблести его прослышана была, да почитала за это. Только знавала о нём и за проделки всяческие, правда, что его корить-то за них, когда молодость удалая кипела.
А если немножечко поближе, то ведь какая любовь была у бабушки, моей бабушки, Веры, да дедушки, моей бабушки, Александра. Сколько препятствий в любви этой было, что вся Русь Матушка толковала о ней. Дошло конечно всё это и до Церкви Главенства, да и Государя самого. Всё-таки любовь их всё осилила, так и были они дедушкой с бабушкой, моей бабушки уже.
Только вот смотрю на всех предков дальних, да к радости великой, не могу заприметить, кто бы из них хапуга, да жулик величайший был. Были, кто в замках своих поживал, но были кто и в бедности жил, невзирая на род древний. Да что замки-то эти, ежели всегда могли жизнь свою в боях оставить, или же дуэлях всяческих, каковых тоже не мало было.
Смотря на времена глубокие, припомнились мне случаи из жизни моей. Случаи на столь диковинные, что не сравнить их даже с тем, что в очевидное-невероятное показывают. В науке работая, я понимаю, что так быть не могло, хотя из той же науки могу вынести, что не всё мы знаем, да и узнаем-то вряд ли когда. Только сам я был свидетель всего этого, так отворачиваться не собираюсь, пронеся даже из детства раннего случаи иные.
Теперь может надеется кто, что опишу случаи эти, только пока напрасны ожидания эти. Возможно опишу когда-нибудь, кой-какие из них, но не время пока мне не только безумцем показываться, а совсем уж ума всякого лишённым.
Только со случаев этих, я набожным человеком стал. Хотя мне ли говорить так, когда прихожанин никудышный, и ко всему прочему, любому священнослужителю, готовый всю правду матку в глаза сказать, но вообще-то на то уж они и священнослужители, дабы правду слушать, и о себе в том числе, а ежели не нравится, то такие и служители они.
Но знаете, не смотря ни на что, о набожности своей я не соврал, и могу многократно Бога благодарить, что помогал мне множество раз. А ежели порой, в стороне оставлял меня, так сам я и виноват был, за множество грехов своих.
Вот ещё одна нелепость в голову мне пришла. Где я живу, так имущество людям от времён старых возвращают, и говорят об этом очень много до сих пор, да чего только не предпринимают, чтобы заполучить его. Так сколько бед людских я нагляделся, кто получил его, да растратил, и в беде ещё большей оказался.
Отступлюсь маленько, и некоторые Слова из Завета напомню. Как дал Бог трём рабам своим по монетке, а после когда возвращали они их ему, то похвалил двух, которые приумножили данное, а на третьего рассердился, который, ту же одну и вернул. Причём заметьте, о растрате вообще речи не было, но каков бы гнев его тогда был. Хотя речь конечно здесь не лишь о монетах идёт, а вообще о чём-то Богом данным. Значит, если получили чего, то это и ответственность большая, ибо преумножать надобно. Так прежде чем брать, то подумать наперво надобно, способны ли Вы принять это, чтобы приумножить. Вообще-то, что о людях простых говорить, когда всю страну умудрились разбазарить, хотя и людишек простых, это от своей, только их личной, ответственности не освобождает.
Хотя только вот за измышления такие, меня кой-кто не от Мира Сего посчитать может. Так успокою всех. От Мира я Сего, от Мира где Человеки живут, так Человеком быть и надобно, ну, и живу пока вовсе не плохо, а что имею, хотя и не так уж много, так лишь себе обязан, да помощи Божьей, без которой давным-давно пропал бы, и ничего мне тогда вообще было б не надобно.
– Э, ты совсем уже в болото тёмное, со своим рассуждением, забрёл, – мысли безумные мои, на Землю вернули меня. – Это нас-то ещё безумными называют, – мысли мои негодовали, – Сам ты без нас, глупость какую толкуешь, никто точно ничего не поймёт. Можно подумать, что и заработка тебе никакого не надо, а дышишь лишь духом Святым.
– Вы на меня не набрасывайтесь, – попытался я их урезонить, – Что это вы так, будто ничего вообще в карман мне не попадает, только стараюсь всё положить туда, всё-таки, по совести.
– Ой, ой, тоже ещё святоша нашёлся, – мыслишки вовсю веселились.
– Оставьте вы в покое меня. Я говорю, что всё по человечески быть должно, – пытался я от них отделаться.
– А если по совести, да чести, то вот на предков взгляните, – я старался всё от мыслишек отвертеться. – Вот предок один, оборону Риги возглавлял, когда война России со Швецией шла. Причём, во главе швецкой армии он стоял. Война кончена была уже, а Ригу Пётр долго взять ещё не мог. Только когда взял-таки её, то ведь не возгневался на предка, а наоборот, восхвалил его за доблесть и умение, неважно, что супротив его воевал. Так с тех пор и обосновались предки в России, а потомок его, уже храбростью в Бородинском Сражении очень выделился, командуя казаками.
– Ну, Гражданскую войну, не так уж давнюю ещё вспомним, – продолжал я своим мыслишкам-то, – Так там один брат командиром Латышских Стрелков был, что являлась гвардией Революции, а другой совсем на другой стороне пребывал. Конечно и судьбы их по разному сложились. Только ведь, как братьями родными были всю жизнь, так меж собой и не ссорились никогда. Оба же, честны всегда были, да знали, что и другой брат честен, хотя и на разных баррикадах.
Посмотрел я на мысли свои окаянные, вроде притихли уже, а может надоело попросту.
– Так вот знайте, – понадеялся я, что голосом громким, разбужу эти мысли-то, – Ежели спросит кто-нибудь, к какой-то партии я принадлежу, то название её точно знаю, это партия «Человеков». Какая разница идеи каковы. Важно чтобы светлыми они были, а это вот Главное. А так, любую ж, даже самую хорошую идею, люди запросто испоганить способны. Посему, моя партия, за которую я, эта та, где настоящие человеки, ими и оставшиеся».
Вижу, что не в те степи, я уже подался, а мысли мои безумные, по всему видать, спят уже сном глубоким. Так что же поделать, и мне отдохнуть знать времечко. Только чую я, как был-то «вороном чёрным в свете небес, да лебедем белым в болотах заросших», так и останусь таким, да и то, ежели Господь поможет не заблудить.