Симпатичный был рассказ. Начиная с третьего, уже недописанного абзаца, он мне самой начинал нравиться. Но быстро ушёл. Как и не было. Или как поезд. А как иначе назвать строчку букв, так спешащую догнать мигающий курсор? Товарный или пассажирский? Скорее всего, товарный. Пассажиры – по ту сторону курсора, и сами пролезут – затовариться! – даже в мигающий. Ну и что, что он семафор и нельзя. «У нас прибывает!» Что у них прибывает – для меня загадка. Кроме мочи в голову при чтении. Странно, почему-то чем дороже общественные туалеты, тем легче поверить, что они принадлежат обществу. А с текстами иначе. «Конечно, детонька, это ж всё равно, что детородный орган с пальцем сравнивать. Да и где ты те семафоры видела, вымерли давно». Это ещё лучший вариант ответа хотя бы на этот невинный абзац. То, что я изначально вопрос не ставила, мало кого волнует. «Мы ж прочитали. Надо отметиться». Странно, а у собак только кобели метки ставят. Хоть в чём-то гендерное неравенство преодолели. Люди!
Странное это существо – человек. Сидит и пялится в этот чёртов курсор. Лучше бы пошёл съел кого. И всплакнул, чем, не моргаючи-то, в одну палку таращиться. Вот мой кот всегда плачет, когда ест. У него слезоточивый канал короткий. У меня все каналы длинные. Даже с изгибами. Впрочем, это уже физиология. О, оживились. Люди за семафором. Им бы ещё родовую травму придумать, объясняющую, с чего вдруг автор начал писать, или животрепещущую историю поведать. Они тоже плакать начнут. И печатать одновременно, чтоб донести светлую мысль. Правильно. У меня как раз лампочки перегорели. А так светло будет и за электричество платить не надо.
«А ведь это должен был быть добрый рассказ, о вечном», – грустно прошуршало что-то снизу, в районе поясницы. То ли хвост отваливался. То ли шкура уползала – летовать. Шкура вряд ли – змеи весной меняют. Но лучше поздно, чем навсегда. – Да. И не надейтесь. Это тот третий недописанный и был. А не авторское раскаяние с последующими: куда вы, куда вы удалились. Отдалиться бы не мешало. Читателю от семафора подальше. Поезд проходящий. И Вас на него никто не приглашал. Меня умиляют, конечно, вышитые платочки, слёзы, сопли и настойчивые крики: «Кому мороженое, свежее сливочное мороженое!» на вокзалах, но во избежание путаницы того самого детородного с указательным. Если Вы не умеете держать дистанцию читателя с автором, то это ваша проблема. Если в XXI столетии все оказались на одном вирт.перроне сетературы, то это не значит, что автор стал каждому второму другом по полке. Или случайным пережёванным попутчиком, которому можно слить всё накипевшее, крутой чай с лимоном, выстирать и подавать новым пассажирам в целофанновом пакетике. Айм соу соу соу сорри. Вы мне никто. Автор – неприкасаем. «А мой мир им не нужен». Тихо сказал Бог и умер. Постмодерн обвинил в этом Ницше и отправился копаться чистыми руками в автобиографическом белье.
13 июня 2011