Если вы считаете. что в Вашей жизни имеется больше смысла, чем Вы найдёте здесь, можете смело бросить в меня камень.
Горному Штюку Хенсли посвящаю...
А так же всем, имеющим терпение прочесть это...
ЖИЗНЬ?
Ночь
Когда суслики отправились погулять, уже была жара. Лёд растаял и плыл по реке серебристыми пластами ласт, как у попугая очки. Уши стали сиять. Медведь ещё не знал о том, что солнца этой весной будет мало. Очки динозаврам шли. Сачок доил бабушку. Пингвины прощались со странной страной своей мечты. Когда-нибудь я тоже стану сусликом. Сусликом быть хорошо.
Попугай Семён скакал сквозь очки, щурясь на небо, и луна плакала. В синеве дна бочки с кефиром осыпались бурундуки фиолетовым дождём брусничных слёз берёзового лаптя.
Мракобесие штанов… Штанги километров… Двояковыпуклость минут…
Когда я проснусь, бублики отцветут уже навсегда.
День
В три часа придёт Бджё. Мы опять будем выбирать картинки для «Ппучи-гавы».
Неизбежность происходящего гнетёт и веселит.
Опять дождь. Помыл омнибус зачем?
Был бы я пчелой, то раскрасил бы я облака гуталином медовых сбруй, но нельзя…
Ни одной мухи за весь июль! Зачем я живу? Делать «Ппучи-гавы» и не жужжать напрасно, ибо будни такие у меня. У вас праздники, а у меня будни. Когда я стану сусликом, брошу всё! Сусликом быть хорошо. У суслика нет будней.
Главный Гынча опять вызывал. Сутра. Боится. Боится и трепыхается. Его тоже вызывал его главный Гынча и тоже боялся. Интересно, кого боится наиглавнейший Гынча всей Земли? А если некого бояться, зачем тогда весь этот маразм?
Был бы я удодом, спел бы я яблочную песню на закате дождя, но нельзя…
Бояться и трепыхаться - участь всех главных Гынчей. Поэтому я не он.
Мне никогда не стать Гынчей, ибо я не умею трепыхаться. Я просто живу, до сих пор не зная, что это такое - «просто жить». Всё напоминает какой–то странный сон. Может, когда я ночью сплю, это и есть жизнь? А дни – это сон? Уж очень одинаково всё, очень ежедневно. «Ежедневно» - хорошее слово для описания моей жизни. И только по ночам, в стране сусликов, виднеется какое-то разнообразие.
Ночь
Дешёвым кремом для обуви отдаёт лицо вурдалака. Когда осиновый кол цветёт, не до доспехов пережёванных будней зооцирка. Ласты раздвигать ночью не жарко, но зимой неподвижно жалко бояться засады вновь.
Прозрачный восход чёрно-синим носком пробивал золотистость заката империи.
Вот так и кончится всё, не начавшись ещё никогда и нигде. Бронированный велосипед сусликов больше не ждёт весны. Очки больше не жмут бабушкиного ослика в сенях эдельвейса. Сиреневый бронхит Узурбека не нависает больше над плетёной акацией бесконечности.
Большие уши…
Большие уши…
День
Сегодня я занят тем, что делаю сюжетец о том, как одни славные люди, выполняя свои обязанности, чествуют и награждают других славных людей, ибо праздник у вторых, который является буднями для первых.
Всё славно, только завтра праздник кончится, и о вторых забудут минимум на год, будут относиться к ним ежедневно, ежеобычно и каквсегдачно, - либо хамить, либо не замечать; а первые, с дежурными улыбками на физиях, опять будут чествовать и поздравлять уже других славных людей. Работа такая.
Культуру в массы.
Интересно то, что массам плевать на культуру, а носителям её массовости наплевать на массы, ибо массовая культура, по сути своей, и не культура вовсе.
И вот я посвящаю очередной единственный и неповторимый день своей единственной и неповторимой жизни изготовлению этой документальной лжи, которая, по сути своей, и не кино вовсе, а просто отчёт о проделанной этими славными людьми работе. Ложь прожглась. Диск готов к употреблению.
Кладу в архив.
Забыли.
Главный Гынча не будет иметь повода обвинить меня в профнепригодности.
В четыре часа придёт Бджё. Мы опять будем выбирать картинки для следующей «Ппучи-гавы».
Неизбежность происходящего гнетёт и веселит.
Был бы я осликом, сплёл бы я велосипедную леску на мокрой траве, но нельзя…
Ночь
Снег плывёт по потолку синей лампы, покрываясь зенитным козырьком облепиховой дымки.
Москиты и слон, пиджаки и макароны захватят власть на берегу осин.
Когда ещё попугает Семён скаканьем своим сквозь очки и, когда ещё луна не заплачет днём весенним, скворечню напрягая бедром заборных ям?
Отлетели листья коричневых водорослей маслозавода «Пу» в помидорной дали. Отцвели попугаи в белёсых джунглях папайи. Отсморкадся бронедрозд в могиле аджикиной соли без перца консервной доски.
Холодно. Я совсем один этой ночью. Ни одного суслика в пределах видимости. Таких кошмаров ещё не было.
Когда же ещё мы сможем пить солёный песок современности из бамбука касторового масла?
День
Большой главный регидор придумал массовую пунчу на площади. Городской праздник Имени-Неважно-Чем-Отмыть-Таньговые-Звяки.
На больших белых квадратах (экран называется) показывать бульбы и глюки, и фотки, и буквы, и тигров, и кенгуру, и нефтяные вышки. А может ещё что-нибудь. Красота. Всё громко и красиво. Всеобщее счастье. Солисты-вокалисты песни поют, танцоры, как не странно, танцы танцуют, музыканты музыку играют. Комары кровищу жрут. Комары пьяные, ибо содержание алкоголя в крови ни кем не контролируется. Задавили в толпе пару человек, несколько ребёнков потеряли своих не очень трезвых родителей, а потом, в конце, салют! Праздник удался. Вся площадь в бычках и пустых пивных банках. Мусор и сцену убирали до утра.
Сегодня ночи нее будет. Прощайте, суслики! Сегодня вы гуляете без меня…
Утро
Я бреду по пустынной после праздника улице. Пять часов утра. Все, кто отдыхал, уже спят. Все, кто работал, ещё нет.
Тишина.
Грохот гонимых ветром использованных пивных банок не в праве её нарушить.
Однако нарушает.
Не замечаю.
Я люблю эти часы, когда город пуст и может вздохнуть свободно, не оглядываясь на своих жителей.
Жители…
Если город – большой организм, то жители, это кто? Глисты-паразиты?
А, может, вообще микробы какие-то, почему-то считающие себя разумными и главными здесь. Порой представишь себя в масштабах космоса…Мама дорогая!
Ночь (днём)
Зелёный веник диминуэндо умирает в снегу только по четвергам. Сегодня не судьба.
Мы не бобры. Бобры нас не любят.
Босоногий ослик не поёт сегодня, как вчера. Пятна на медведе залипли мишурой средневековья и покраснели, как пчела.
Никогда не пытайтесь стать рядом с четвёртым носорогом незаметно!
Мухоморы не простят. За углом зима….
День (вечером)
В шестнадцать часов придёт Бджё. Мы опять будем выбирать картинки для «Ппучи-гавы». Главный регидор не утвердил. Боится, что не понравится главному Гынче.
Что именно не понравиться не знает никто, даже главный Гынча.
Если мы не будем нравиться Гынчам и другим лицам, приближённым к кормушке, - нам не жить. Умрём с голоду. Уволят навсегда. Тут три пути: первый - нравиться им, чего бы это не стоило, второй – стать вождём революции, захватить власть и стать новым Гынчей, и, третий – обрести свободу, превратившись в Бывшего Интеллигентного Человека Без Определённого места Жительства. Есть ещё вариант – стать сусликом. Сусликом быть хорошо. Именно поэтому их так мало среди людей, только сосланные в наказание за недовольство устройством мира. Интересно, когда я умру, куда сошлют меня?
Ночь…
Смерть?