Наденька сидела за столом, склонившись над очередным своим произведением - тряпичной куклы. Сосредоточенно, очень аккуратно, заделывала швы. Это был её маленький бизнес, в который она вкладывала всю душу, силу и любовь.
Куклы получались очаровательные, милые. У каждой был свой наряд, причёска и выражение лица. Продавала, она их, через салоны, где в течение месяца, те десять штук, что она сдавала, расходились и Наденька сдавала очередную партию. Это приносило ей кое какой доход, но не такой большой, как бы хотелось. Правда у неё была ещё небольшая пенсия по инвалидности и всё равно приходилось, экономить. Кроме тех обязательных квартирных плат, за коммунальные услуги, она ещё умудрялась, откладывать деньги на операцию ну, а на остальное жила. О шикарных нарядах она и не мечтала. Всё, что было у неё из одежды, вплоть до пальто, шила сама. Обувь ей делали на заказ, в специальной мастерской. Беда Наденьки заключалась в том, что левая ножка, была короче правой на пять сантиметров.
Жила она, в двухкомнатной сталинке, вот уже год как одна. Родителей своих не помнила, уехав на заработки, они канули в неизвестность. Бабушка, на которую её оставили, сначала разыскивала свою непутевую дочь, как она говорила, а потом перестала и вся отдалась воспитанию внучки. Обучая и готовя её к суровой действительности жизни, научила всему, что сама умела: вязать крючком и спицами, вышивать, шить и готовить. В своей Наденьке она души не чаяла. Да, и как было не любить это ласковое, послушное дитя, эту златовласку, с огромными, голубыми глазами и вечным немым вопросом в них - почему я такая не как все? Из-за покачивающейся походки в школе её дразнили уткой и это обижало и печалило её. От того она замкнулась в себе, не имея ни подруг, ни друзей. И только бабушка, как свет в окошке, как солнышко, её любимая бабушка, была радостью, опорой и утехой, и после уроков она торопилась к ней. И только дома, чувствуя себя легко и свободно, отдыхала душой.
Училась она хорошо, а до пятого класса вообще была отличницей. Но когда, после окончания школы, встал вопрос куда пойти учиться, о высшем образовании речи идти не могло - дорого. И они вместе решили, что она выучится на швею. Наденька поступила в училище и закончив его пошла, работать в ателье. Когда заболела бабушка, тяжело заболела, ей пришлось уволиться, чтобы постоянно находиться при ней. Вот тогда–то она и занялась надомным трудом, что бы как-то сводить концы с концами. Каждый вечер она ходила в церковь: ставила свечку за здравие и молилась. Ей было страшно подумать, что она может лишиться одного единственного человека, который любил её. И без которого, как ей казалось, её жизнь не имела смысла. Ведь, что бы она ни делала, все её старания были не для себя, а больше для бабушки. Её довольная улыбка и похвала, радовали Наденьку и, она с ещё большим усердием, бралась за дело и старалась довести его до конца. Была ли это вышивка гладью или крестиком, или английский в школе, который к десятому классу она знала настолько хорошо, что на всех олимпиадах занимала первые места и читала английских писателей в подлиннике.
Наденька, Наденька… И, как же велико было её горе, когда ни стало бабушки. "Всему когда то приходит конец", - говорила та перед смертью – "живи Наденька и радуйся жизни. У тебя всё будет хорошо деточка моя, а я буду с небес смотреть на тебя и тоже радоваться".
Похоронила она бабушку достойно. Залезла в долги и не скупясь, чтобы в последний раз порадовать бабушку, выполнила свой долг. После похорон, она как провалилась во времени, живя одними воспоминаниями.
Каждое воскресенье ездила на кладбище и хоть один цветок, но привозила. Возложив его на холмик могилы, она пополняла чашечку, постоянно находящуюся там, водичкой и положив рядом печенье и конфеты, разговаривала с бабушкой, прибирая могилку. Потом шла в церковь, молилась и ставила свечку. По дороге домой, Наденька вспоминала, как они вместе ходили в Храм. Как бабушка её, ещё совсем маленькую, знакомила со святыми на иконах, рассказывала о Божьей Матери, Боге Отце и о Сыне их, Иисусе Христе. Впитывая всё, как губка, она прониклась священным трепетом к вере и каждое посещение церкви было для неё праздником. Ещё она любила Новый год. Писала письма деду Морозу с просьбой, чтоб ни болела бабушка и, чтоб у неё отросла ножка. Вместе, они ставили ёлку, наряжали её, делали подарки своими руками, в тайне друг от друга. Пекли вкусный торт. Бабушка покупала мандарины, варила холодец, потом они делали салаты и запекали утку с яблоками. Ох, и, как же хорошо они жили.
Вот и сейчас, вспомнив, она шмыгнула носиком, утёрла слезу. Наклонившись и перекусив нитку, воткнула иголку в подушечку игольницу, встала, прогнула уставшую спину и пошла на кухню.
Сегодня она сварила рисовую кашу. Кастрюлька с ней, накрытая полотенцем, чтоб та напарилась и разомлела, стояла на столе. Она, взяв тарелку и ложку, сняла крышку. Растаявшее масло, жёлтым пятном, растеклось по белому, сияющему полю каши. Вид был аппетитный и в предвкушении она сглотнула слюну и взяв ложку, перемешала и только после этого переложила в тарелку. Поставила чайник на плиту, посмотрела на ведро с мусором, подхватила его и открыв дверь, вышла. Она жила на первом этаже и слава богу, что не надо спускаться и подниматься, бегая туда-сюда по лестнице. На улице накрапывал дождь и всё равно было хорошо. Она вдохнула полной грудью и направилась к мусорным бакам. Вернувшись, зашла в ванную, сполоснула ведро, помыла руки и прошла на кухню.
То, что она неожиданно увидела, повергло её в смятение. Нет, испуга не было, было, что-то с родни растерянности. Мальчишка, лет десяти, чумазый и неухоженный, с торчащими дыбом,(видимо от грязи) волосами, замер с ложкой в руке и, смотрел на неё с неподдельным испугом своих необычного, сиреневого цвета глаз. Минуту, стояла тишина.
- Ты кто?... – спросила она первая.
- Пипокко, – ответил тот, кладя ложку в тарелку.
- Как?... – думая, что не расслышала, переспросила она.
- Пипокко, – повторил он громче.
- Пипокко? Странное имя. – Она подошла, села на стул и заглянув в тарелку, сказала – доедай, раз уж начал.
Тот, взяв ложку быстро доел остатки и утёр рот рукавом.
- Чай будешь?
- Буду. Он кипел, когда я зашёл. Я его выключил.
- Молодец, - ставя чашки на стол, сказала она. И взяв, сливочное масло и сыр из холодильника, порезала батон, сделала бутерброды и сложив их в тарелку, придвинула к нему. Налив чай, спросила – тебе сколько сахара?
- Я сам, - и положив семь кусков, долго размешивал.
- А это не очень сладко будет?
- Не, не очень, - ответил тот, беря бутерброд и отпивая чай. – Само то, как я люблю.
- Так, как ты попал ко мне?
- У тебя дверь была открыта. Я и зашёл. Есть очень хотелось. Голод не тётка. Сначала, я вообще-то хотел пройтись по квартирам, попросить еды, но твоя дверь была открыта, я и зашёл. А тут каша, я и стал, есть... Не удержался.
- А у тебя, что дома нет?
- Не, нет. Один я сиротинушка по белу свету мотаюсь, - жалобно, произнёс он.
- А, где ж ты живёшь?
- Да, где придется, тётенька.
- Ой, да, какая я тебе тётенька. Мне всего-то двадцать лет. Называй меня Надежда или просто, Надя.
- Да, это я так, по привычке. Ты меня на десять лет старше. Выходит я тебе, как братик.
- Так говоришь, тебе некуда идти?...
- Не, некуда, – уплетая бутерброды и запивая их чаем, ответил он.
Наденька задумалась, глядя на него. А тот, доев всё, заёрзал на стуле и стал оглядываться по сторонам.
- Ты, что ещё хочешь?
- Нет. Где тут у тебя,… ну это, как его,... посрать можно?
- Что?! – не поверила она своим ушам. – Ты, что на помойке воспитывался?
- Да ладно тебе. Живот схватило, переел наверное с голодухи.
- Иди за мной – и отведя его в туалет, показала на бумагу.
- Хорошо. Ты дверь–то закрой.
Что с ним делать? – думала она, сидя на кухне. – Может оставить? Ведь всё неспроста делается на этом свете. Сам меня нашёл. Оставлю, – решила она. – Вымою, приведу в порядок, воспитаю. Он сирота и я одна.
- А, как ты догадалась, что я с помойки? – вернувшись, спросил он.
- А ты унитаз смыл? Руки помыл?
- Ой, забыл...
- Нажми на кнопочку, что сверху бочка. Руки помой обязательно. Мой, с мылом! – Услышав звук сбежавшей воды, она подумала, - конечно, не без трудностей, но я его воспитаю.
- Так, как ты догадалась? – садясь на стул, повторил он вопрос.
- Твоё выражение было слишком уж прямолинейным. Надо было сказать, я хочу в туалет. Или спросить, где у вас туалет? Понял?
- А чёж не понять. И понял и запомнил. У меня хорошая память. По помойкам я всего месяц. А вообще-то я со свалки – с гордостью, как ей показалось, заявил он.
- И чем же свалка лучше помойки?
- А, ты не знаешь?
- Нет, расскажи.
- На свалку помоечников не пускают. У нас там, свой, общаг. И даже домик есть, где спать можно. Еду готовят на всех. Нормально, жить можно.
- Так, если там хорошо, что ж ты ушёл?
- Так получилось, - сказал он и отвернувшись, уставился в окно.- Теперь пусть без меня попробуют пожить. Я им столько всего понаходил. Меня там уважали, если б не Иваныч, всё было б нормально. Я крест золотой нашёл. На пятьсот грамм тянул. Собрались отметить, ну и меня позвали. Налили и мне, а я не стал пить, вылил, так у Иваныча глаза из орбит вылезли. И давай на меня бочку катить, «ты шмакодявка малолетняя, добро переводить!» И моим же крестом, на меня замахнулся. И тут, такое началось, все навалились друг на друга, ели ноги унёс. Ну, что они ко мне пристали? Выпей, да выпей. И какая им разница куда я её вылил?
- А может всё, что случилось к лучшему? – и она встав, подошла к нему и погладила его по голове. Волосы были грязные и она спросила - когда ты последний раз мылся?
Он задумался, вспоминая и наконец произнёс, - по настоящему не мылся два с половиной года. Но в речке купался… Прошлым летом.
- Ой, ё... ё... ё... ёй – закачала Наденька головой и пошла в ванную. Включив воду, налила в ванну шампунь и выйдя, сказала – быстро раздевайся и мыться. Немедленно!
Пипокко открыл рот… - Без возражений, - строго сказала она. – Иди, отмокай пока, потом я подойду, помою тебя.
- Зачем? Я сам помоюсь.
- Стесняешься?
- Я сам привык мыться.
- Я вижу, как ты привык. Ты пену в ванне взбей хорошенько, я тебе только голову вымою, да спину потру. А остальное ты сам.
На том и договорились. Пипокко пошёл в ванную, а Наденька в спальню, где стоял трехстворчатый шкаф с большим зеркалом посередине. Порывшись по полкам, она нашла длинную футболку и взяв чистое полотенце, подошла к двери ванной и постучалась. – Ты взбил пену? – громко спросила она.
- Заходи,- услышала в ответ.
Гора пены и торчащая из неё голова, с пенной бородой и усами, улыбалась ей.
- Ты похож сейчас на деда Мороза, - рассмеявшись, сказала она. И положив футболку и полотенце на стиральную машину, взяла шампунь и налив ему на голову, стала мыть. Смыв, она ещё раз намылила.
- Да хватит уже, - завозмущался Пипокко.
- Всё, сейчас ополосну, – и смыв голову, она взялась за его спину. – А худенький какой.
- Я худой, но жилистый, мне все так говорят, я очень сильный. Потом я тебе покажу, как я ложки скручиваю.
- Да ты что, правда, можешь?
- Ещё как.
- Ну, вот и всё. Теперь домывайся сам. Только хорошенько. Потом душем ополоснёшься. Вот полотенце и чистая футболка. Грязное, не одевай, нет,... я лучше всё это уберу – и она, свернув его одежду, вышла.
- Ты только не выкидывай! – крикнул он.
- Не выкину, не беспокойся, - ответила она, погромче, чтоб тот услышал.
В длинной белой футболке по колено, сияющий и довольный, предстал перед ней Пипокко.
- Ну, вот видишь, как хорошо быть чистым, – сказала Наденька, улыбаясь. - Проходи, садись в кресло, мы с тобой поговорим – и подождав, пока тот усядется, продолжила, - я тут подумала и решила предложить тебе, пожить у меня. Как ты, согласен? Я живу одна у меня никого нет, у тебя тоже. Поживёшь, ну, а не понравится, что ж насильно не удержишь. Оставайся, а?...
Он, видимо не ожидал такого поворота и растерянно смотрел на неё. Вдруг подбородок его задрожал и он расплакался.
Она подошла к нему и обняв, спросила, - почему ты плачешь?
- Ты первая, никто не предлагал мне пожить.
- Так ты останешься?
- Да, поживу.
- Ну, вот и молодец! Знаешь, как нам весело будет вдвоём – и она, взяв метр, обмерила его с ног до головы. Достав деньги из заначки, включила телевизор. – Вот тебе пульт, выбирай, что интересно. Как им пользоваться знаешь?
- Разберусь, - ответил он, устраиваясь, поудобнее, на диване.
- Не скучай, я скоро приду.
Вернулась она с пакетами, купив ему всё необходимое из одежды. Пипокко, свернувшись калачиком, спал. Она выключила телевизор и взяв плед, укрыла его, потом пошла на кухню.
«Чтоб ему приготовить вкусненького?» и немного подумав, решила испечь блины. «Сметана у меня есть, варенье тоже, вот и будет ему вкусный ужин». Замешивая тесто, она с радостью думала, что всё-таки чудеса бывают, вот и у неё появился друг.
Когда Пипокко проснулся, всё было уже готово и пройдя на кухню он увидел стоящую, на столе, в широкой тарелке, гору блинов.
- Отдохнул? – переворачивая последний блин, спросила Наденька.
- Да, поспал немножко. А это, что?
- Блины. Ты, что никогда их не ел?
- Ел. Я не знал, как они у вас называются. Теперь буду знать. Блины. - повторил он.
- Садись, будем чай с блинами пить. А вот к ним сметана и варенье из крыжовника.
Он сел за стол и она разлив чай по чашкам, поставила перед ним тарелку.
- Намазывай, как я - и она, положив на свой блин варенье, свернула его треугольником.
- А ещё можно трубочкой, смотри - Пипокко лихо скрутив блин и, обмакнув в сметану, стал есть.
- Вкусно?
- Ещё бы. Я уже и не помню, когда их ел. Я люблю блины. Мама часто их пекла. А смотри, как ещё можно скрутить, - доев и взяв другой, сказал он.
- Постой, постой, так у тебя есть мама?
- Ну, есть. У меня и папа есть и сёстры.
- А ты мне сказал, что никого нет.
- Знаешь, как они далеко, я не могу к ним попасть.
- Так, где они живут?
- В Альдере.
- В Альдере? А где это?
- Это в Пурании.
- Я такой страны не знаю.
- А я знаю, что ты не знаешь. И никто здесь её не знает.
- А ты не выдумываешь?
- Нет.
- Так, как ты попал сюда? Рассказывай.
- На отца я тогда сильно обиделся. Он разозлился на меня, что я рассаду испортил. Он её растил, растил, а я хотел удивить его и добавил в поливку, кое - что. Но переборщил. Она, аж почернела. Ну, вот отец мне и выдал. Я убегал от него и попал в чвяку. Мне надо было, как вышел из неё, тут же зайти обратно. Но не получилось. Она, зараза, пропала. Я несколько дней ждал её, пока меня со свалки не заметили, она была рядом. Ну, вот пришли люди и позвали к себе.
- И давно это было?
- Два года и шесть месяцев прошло. Я сначала ничего не понимал, языка не знал. А потом выучился, а сейчас и читать, и писать могу. Сам выучился. Там, меня все гением называли. Мне стоит один раз прочесть, я наизусть могу пересказать. У вас это в диковинку, у нас нет.
- Да, интересно, что же это за страна такая, где все гении?
- Хорошая страна, я очень скучаю.
- А, что это за чвяка, в которую ты попал?
- Это такие шары, светящиеся. Я слышал о них, дед рассказывал, как он однажды попал в такую и, оказался в вашем мире. Но через год вернулся. А я ждал, ждал её, а она не возвращается – и он, оттопырив нижнюю губу, опустил голову.
- Не надо, не расстраивайся, а то я тоже заплачу. Пойдём, посмотришь, что я тебе купила.
- Купила? А, что? – тут же оживившись, спросил он.
- Пойдём, пойдём, покажу, - загадочно улыбаясь, позвала его Наденька.
Они прошли в комнату и она, взяв пакеты, стала, выкладывать из них всё на стол.
- Это, трусики, вот футболки, смотри какие красивые - и она приложила, одну из них к нему. – Как раз. А вот рубашка, носки, брюки, шорты. А вот это,… - она вытащила коробку из второго пакета и, открыв ту, достала чёрные, блестящие туфли. – Это тебе.
Глаза Пипокко засияли, и он тут же примерил их.
- Ты пройдись, – он прошёлся. – Ну, как, не давят?
- Не, не давят. Красивые, – сказал он, посмотрев себе на ноги. – Я их беречь буду.
- А, вот ещё – и она, вытащив вторую коробку, открыла её. В ней лежали, коричневого цвета сандалии.
- Это всё мне?!
- Тебе, тебе, кому же ещё, – довольно улыбаясь, ответила Наденька. – Вот тебе трусы, футболка, шорты для дома. Переодевайся – и вышла, дав ему возможность спокойно одеться.
- Какой ты стал,… - вернувшись, сказала она. – Тебя, просто, не узнать. Всё замечательно, только прическа мне твоя не нравится. Надо подстричь тебя. Но это мы оставим на завтра.
Иди, посмотрись, в большое зеркало, в спальне.
- Да, ну, что я девчонка, что ли.
- Ну, как хочешь. А, если, всё–таки захочешь посмотреть на себя, то вот оно, пойдём, покажу. - Пипокко встал и проследовал за ней. - Жаль, что ты не видел себя, какой ты был. А сейчас, смотри, какой ты стал - и она подвела его к зеркалу.
- А я подрос, - разглядывая себя, определил он, - вот, мои удивятся, когда увидят меня – и ладонью пригладил волос.
- Завтра пойдём в парикмахерскую, сделаем тебе хорошую стрижку, – заверила его Наденька, и они вернулись в комнату.
- А где я буду спать?
- Вот здесь, на диване. На нём хорошо спать. Ты не смотри, что он старенький. Старенький, но крепенький – и она села и попрыгала на нём. А если не понравится, я матрасик подстелю.
- Не надо. Я вообще на досках спал. А ты мне дашь ложку?
- Конечно, мне очень интересно - и встав, она прошла на кухню. Прежде чем дать ложку, она попыталась её согнуть. У неё это легко получилось, но, чтоб скрутить, здесь нужна была не дюжая сила.
- Так любой может,- сказал Пипокко, беря у неё ложку, – а вот так, никто – и он ловко, без усилий, скрутил её в штопор.
- Да,... невероятно, - покачав головой, сказала удивленная Наденька, - но факт. Как это у тебя получается?
- Не знаю, оно само гнётся.
- Это ж, какую силу надо иметь?! Удивил, так удивил. А ещё, что ты можешь?
- Давай любую книгу, лучше со стихами.
Наденька подошла к книжному шкафу и, взяв с полки книгу, подала ему. – Это, «Конек Горбунок», сказка в стихах.
- Пойдёт, - и он, взяв, пролистал всю книгу. Вернул её Наденьке, посидел, с минуту, закрыв глаза, и начал пересказ.
От удивления, она раскрыла рот. – "Да разве, такое, может быть? – думала девушка, - точно по тексту". А он всё будто читал - на память пересказывая текст.
– Всё хватит. Теперь я не сомневаюсь, что ты из другого мира. Ты удивительный мальчик.
- Я знаю, что я уникальный, феноменальный и гениальный. Это мне Володька сказал. А он то, знает, ему верить можно.
- А кто такой Володька?
- Доцент со свалки, это у него кликуха такая. Мой кореш. Он, раньше преподавал где–то и тоже был феноменом. Но зелёный змей его сгубил. А я водку пить, никогда не буду.
- Молодец, это такая гадость. Сколько она, вот таких Володек талантливых сгубила.
- Он клёвый, всегда за меня заступался. – Пипокко замолчал, глядя на Наденьку и неожиданно, спросил – а ты почему так ходишь, переваливаешься?
- Как утка,... – грустно улыбнулась она. – Вот смотри - и, скинув тапочки, вытянула ноги. - Видишь, одна короче другой.
Он подошёл, посмотрел внимательно, приложив пальцы к ноге, замерил и показал ей, подняв руку, - во сколько не достаёт.
- Я знаю, пять сантиметров, – сказала она, одевая тапочки.
- А она отрастёт?
- Сама нет. Нужна операция. Это дорого. У меня, пока, таких денег нет. Конечно, я могла бы квартиру продать и купить поменьше, но вдруг родители вернутся. И где им жить? Нет, это не вариант для меня.
- А где они?
- Не знаю, - вздохнула Наденька. – Я их совсем не помню, только по фотографиям. Мне был годик, когда они уехали и пропали. Куда только бабушка не писала, бесполезно.
- Они наверно в чвяку попали, как я.
- Теперь я знаю, что такое возможно. Да, всё возможно… Задумавшись, произнесла она.
- А, пойдём ещё блинов поедим, – предложил Пипокко.
- Пойдём, покушаем и спать.
- Да, ты не расстраивайся, если они в Пурании, мы разыщем их. – Как мог, успокоил он девушку.
- А может они и правда там? – и в глазах её, мелькнула надежда.
Продолжение - http://www.proza.ru/2011/06/12/1244