- Посидим немного. Вон уже видны ворота.
Кесарий опустился на разогретые за день камни ступеней базилики. Одежда его давно просохла от дневного зноя, на осунувшемся лице выступили крупные капли пота.
Среди побледневшего неба боязливо просыпались редкие звезды. На Константинополь надвигалась сухая, душная ночь.
- Посидим, - согласился Каллист. – Только давай внутри – там прохладнее, как-никак.
Кесарий тяжело, с трудом поднялся, схватившись за деревянный косяк. Они вступили в полумрак опустелого храма.
На полу у гроба мученика Пантолеона горела одинокая масляная лампада. Две женщины в молчании замерли у мраморных плит. Их фигуры были словно выточены из камня. Кесарий изобразил на себе крест и тоже подошел к тому месту, где лежало тело вифинского врача. Он опустился на колени, и почти упал на гроб, обхватив его руками. Каллист остался у входа.
- Эй, подвинься! – кто-то толкнул его в спину. – Вам тут забава, а нам работа!
Двое работников в запачканных известью туниках внесли в базилику лестницу и стали ее устанавливать у южной стены, громко переругиваясь и топоча деревянными сандалиями по гулкому полу. Одна из женщин подняла голову, и в падающем с улицы свете , но в глазах ее были тревога и какая-то беспомощность.
- Молоток дай мне. И долото, недоделок ты эдакий! – командовал старший, стоя на самом верху лестницы. – Тут отбивать до ночи…крепкая мозаика, разэдак ее.
- Да, еще при Константине клали…- глубокомысленно проговорил младший, почесав мясистый нос.
- Да посвети мне, олух!
Носатый сграбастал лампаду, и трое у гроба остались в темноте.
Раздался удар молотка, и осколки мозаики брызнула во все стороны. На белоснежном хитоне молодого врача с золотым нимбом вокруг копны густых волнистых волос появилось красно-бурое пятно – показалась кирпичная стена.
- Глаза ему выбивай, слышишь? Так велено.
Каллисту показалась, что он услышал женский стон. Но через мгновение он прозвучал ровный голос Кесария:
- Что за самочинство вы творите?
В темноте его одежда и лицо были неразличимы, но осанка и властный тон заставили работников остановиться.
- Вы не слышали указ императора? Все украшения этой базилики – имущество храма Асклепия Сотера. Всякий, кто посягнет на них, будет наказан, как кощунник.
Кесарий пошатнулся, но успел опереться о стену.
- Вот! – в три огромных шага очутившись рядом с ними, он ткнул младшему под нос указ. – Подпись и печать императора Юлиана! Вовремя же я пришел сюда составить опись имущества галилеян, находящегося в храме! Как ваши имена и кто вас послал? Отвечайте мне!
- Мы – вольноотпущенники Гнея, вольноотпущенника епископа Пигасия…
- Какой он теперь епископ, дурак! – испуганно одернул старший носатого, поспешно слезая с лестницы. – Великого жреца Пигасия, этот оболтус имел в виду.
- Завтра я поговорю с этим Гнеем лично. А ваши имена?
Но вольноотпущенники уже метнулись в сторону прохода, оставив лестницу, молоток и долото среди осколков мозаики.
- Пойдем и мы, Каллист, - обратился Кесарий к другу.- Совсем повечерело…
Он снова прислонился к стене так, словно случившееся обессилило его в конец.
- Тебе плохо? – поддержал его Каллист.
- Голова закружилась…Идем.
- Вы спешите уехать из Константинополя? – неожиданно раздался голос матроны – волевой и сильный. – Не сочтите за вольность, но я хочу предложить вам воспользоваться моей повозкой. В ней достаточно места, - добавила она тоном, не допускающим возражений.
- Мы… нет, мы…- начал Каллист.
- Вам надо спешить – солнце садится, - строго сказала она, перебив его и глядя в упор на Кесария. – Меня зовут Леэна, дочь патриция Леонида из Вифинии.
+++
- Мы с внучкой приезжаем сюда несколько раз в год, - сказала Леэна, развязывая добротно укутанную в полотенце корзину с еще теплыми лепешками.
Повозка плавно покачивалась, теплый ветер обдувал путешественников. Огромный возница угрюмо высился на козлах, то и дело погоняя лошадей – дочь Леонида уже отчитала его за медлительность и неповоротливость.
Дорога круто пошла в гору, и Каллист видел, как Константинополь изогнутым луком лежит у темной воде, по которой бежит золотая дорога заката. Он мог различить дворец императора, здания сената и главный рынок, даже статуя Константина, скачущего во весь опор в сторону базилики, была видна словно на ладони, только странное нечто было в вечерних очертаниях города. Он закрыл глаза, потом открыл их снова, приглядываясь, и понял – над городом уже не было крестов. Даже храм «София» - Божественной Премудрости, к югу от залива, стоял обезглавленным, словно перевернутая чаша. Рядом с ним склонил голову, словно младший брат, храм «Ирина» - Божественного Мира.
- Хочешь пить? – Кесарий протянул ему кувшин с родниковой водой.
Каллист сделал несколько жадных глотков, но, удержавшись, снова передал кувшин другу.
- У нас достаточно воды, - заметила Леэна.
- Куда мы едем? – спросил Кесарий, будто проснувшись.
- Прочь из столицы.
Она протянула ему лепешку.
- В сторону Перинфа?
- В сторону Никомидии, - невозмутимо ответила Леэна. – Но через Перинф.
- Никомидия на том берегу, - робко заметил Каллист.
- Верно. Зато Перинф на этом.
Некоторое время было тихо.
- Все, кроме вас, остались послушать указ. Вам это, видимо, было ни к чему, - продолжила Леэна. – Мы потеряли вас из виду сразу после диспута. Если бы этого не случилось, мы до полудня уже были бы на том берегу. Теперь придется делать крюк по суше и по морю.
Каллист доел третью лепешку и взял четвертую.
- Можешь взять сушеной рыбы, - кивнула Леэна.
- Мы ничего не едим, сегодня пятница, - вставила Финарета, стараясь спрятать под покрывало непослушную огненно-рыжую прядь. – Мы христиане.
Кесарий замер с лепешкой в руке.
- Финарета, помолчи, - сказала Леэна, ободряюще кивнув Кесарию. – Это моя внучка Финарета, Кесарий врач. Да, мы христиане, как нетрудно догадаться. Мы едем в Диапотамос, доберемся туда к полуночи, переночуем в гостинице – я знаю одну неплохую – а потом на корабле отправимся в Никомедию…надо будет как-то ее обогнуть, ведь вам нельзя в столицы,- продолжила она, внимательно глядя на Кесария. – Возьми, - неожиданно сказала она, протянув ему шерстяное одеяло. Тот с благодарностью укрылся им.
- Тебе холодно, Кесарий? – удивился Каллист. – Такая жаркая ночь.
Кесарий не ответил – он уже задремал, склонив голову. Сумрак сгущался. Леэна молчала, слегка шевеля губами. Финарета то и дело поглядывала на нее, потом шепотом спросила:
- Бабушка?
Ответа не было.
- У нас имение недалеко от Никомедии, - шепнула она Каллисту. – Мы из-за вас опоздали на корабль. Бабушка посылала рабов вас искать. Где вы были?
Каллист изумленно молчал, припоминая, где он мог до этого встречаться с дочерью Леонида.
- Твой друг так красиво говорил! – продолжала Финарета, не обращая внимания на молчание собеседника. – Он же был членом сената? Придворным врачом? Как он здорово сказал императору…вот, я все записала, - она достала из-под покрывала вощеные таблички, покрытые скорописью.
- Да, Кесарий очень образованный, - вымолвил, наконец, Каллист.
- А он крестился?
- Он получше многих ваших… крещеных, - заметил обиженно Каллист.
- Наших? Ты что, эллин? Ты не христианин? – разочарованно протянула Финарета, но в ее зеленоватых глазах запрыгали искорки.
- Я? Я – нет… я… но я знаю ваши книги…- неожиданно для себя заторопился Каллист. – У меня даже есть с собой…Смотри!
Он показал ей свиток Кесария.
- Правда? Покажи…Послание к Филиппийцам? И ты читал?
Каллист с достоинством кивнул, но потом поспешил добавить:
- И еще я знаю, у вас есть такая книга какого-то пророка…там написано ваше учение…я даже наизусть помню –
Кто поверил тому, что мы слышали?
Кто мог бы узнать тут вмешательство Бога?
Как, этот хилый росток,
Затерявшийся на невозделанной земле,
Не имеющий ни вида, ни силы…
Облик его не запоминается,
Лицо его застыло в страдании,
взгляда глаз его избегают люди.
Этого человека гонят,
С ним не считаются…
Не наше ли зло обременяло его,
Не скорби ли наши сгибали его?
А мы считали его проклятым,
Полагали, что поразила его рука Божия
И что согрешил он…
А он исходил кровью за наши грехи,
Его угнетали преступления наши,
кара, которая нас примиряла,
его – сокрушала,
и из ран его текло наше исцеление…
Финарета удивленно смотрела на него. Потом сказала:
- А я вас видела в Никомедии у Пистифора.
Каллист почувствовал, как ему становиться жарко.
- Это ведь ты ему сказал, что он неправильно понимает христианское учение?
Каллист от всего сердца пожелал провалиться в Гадес.
- Пистифор теперь представитель главного жреца в Никомидии, - невинно добавила Финарета.
– Так что ты не ошибся.
Кесарий застонал во сне.
- Ему плохо! – воскликнула девушка. – Потрогай – у него жар! И пульс быстрый и высокий!
Этого Каллист стерпеть уже не мог. Он убрал руку Финареты с запястья Кесария, и сам начал щупать пульс. Он нашел его сразу, и на мгновенье ему показалось что лучевая артерия бьет по его пальцам.
- Кесарий! – позвал он.
Тот негромко, без слов, застонал, натягивая одеяло.
- Тебе плохо, Кесарий?
Он попытался уложить его на свое плечо. Кесарий медленно сполз вниз.
- Он без сознания! Он болен! – сказала Финарета.
- Помолчи, пожалуйста, - грубовато сказал Каллист. – Я вижу, что он нездоров.
Кесарий открыл глаза.
- Холодно, - проговорил он. – Мне холодно…
Финарета вытащила из-под скамьи второе шерстяное одеяло и кувшин с вином.
- Что ты делаешь, Финарета? – строго спросила Леэна, проснувшись. – Сынок, тебе плохо? – она неожиданно нежно взяла Кесария за руку. – Вези поосторожнее! - крикнула она вознице.
– Да шевелись! А ты положи его к себе на колени…вот так…здесь тесно…Тебя как зовут? Феоктист?
- Каллист, - слегка раздраженно ответил тот. - Я думаю, что надо…
- Сынок, выпей вина, - сказала Леэна.
- Надо развести водой!
- Нет, не надо, Феоктист.
- Каллист.
- Пей, сынок.
Кесарий послушно отхлебнул. Леэна укрыла его третьим одеялом.
- Скоро будем в Диапотамосе, - она погладила его по голове.- Потерпи немного.