– Здравствуй, Василий, проходи! – директор Закрытого института оккультных явлений, а попросту Магической школы, поднялся и вышел из-за своего рабочего стола навстречу посетителю (этой чести удостаивались очень немногие из побывавших в его кабинете, но это был особый случай). – Поздравляю тебя с окончанием третьего курса. С блестящим окончанием.
Директор, Михаил Александрович Родионов, сам удивился тому, как неестественно и даже фальшиво прозвучал его голос. Непорядок. С пареньком фальшивить нельзя даже в мелочах. Поэтому он вспомнил своего внука и настроился на тёплую дедовскую волну.
– Я рад, что ты по-прежнему лучший ученик школы.
Теперь получилось гораздо лучше. Михаил Александрович хотел было протянуть руку для рукопожатия, но вовремя спохватился: энергия ладоней у этого студента была колоссальной, после их первого (и последнего) рукопожатия у директора случился сердечный приступ. Директор потрепал Василия по плечу.
– Благодарю, – кротко ответил худенький парнишка по случаю причесанный «по-взрослому».
Этот студент был гордостью и большой проблемой школы. Самый талантливый, самый юный. Слушателей, или студентов, директор всегда набирал сам. Методично обходя все магические салоны, обзванивая знахарок и колдунов, поисковиков и медиумов, останавливаясь у каждой цыганки-гадалки. За год поисков находил десятка три кандидатов, обладающих истинным даром, а не намёком на него или природной наглостью. Потом убеждал в необходимости учиться, совершенствоваться. И получал каждый год по десять учеников. В большинстве своем это были люди зрелые, многое умеющие, добившиеся определенных результатов. Но Василий…
Когда он пришел в школу, ему было десять. И вот теперь, в свои тринадцать, он блестяще прошел экватор обучения. По всем специальным предметам равных ему не было. Но вот с мотивацией и психологией, которые, впрочем, считались второстепенными предметами, было не совсем гладко. И причиной тому был именно возраст Василия. Парнишка в силу своего юношеского максимализма многого не понимал, да и не хотел понимать, считая дипломатичность и такт чем-то сродни подлости. Конечно, со временем все встанет на свои места, но сначала придется набить множество шишек.
– Тяжело было в этом году? – спросил директор, приглашая паренька присесть.
– Тяжело, – признался Василий, – особенно боялся спецкурса по инспирации, думал, что завалю. Потому что тренировался на кошке, а на экзамене надо было показать всё на человеке. Но получилось.
«Еще бы, – подумал директор, – тренировался на кошке! Они вообще внушению не поддаются!»
– Ну и отлично. Теперь каникулы. Как планируешь их провести?
– Знаете, Михаил Александрович, я об этом еще не думал. Мне бы…– он замялся.
– Ах да! Бонус?
В школе существовала система поощрения лучших учеников начиная с третьего курса. И директор, собственно, для этого Василия и пригласил.
– Да, – парнишка скромно опустил глаза.
– Ты уже решил, что выберешь?
– Я выбрал «Бонус исполнения желаний».
Михаил Александрович опешил. Да, есть такой бонус. Но им уже лет двадцать никто не интересовался. Обычно студенты предпочитали поездки в места силы или духовных практик – на Тибет, в Центральную Африку, на Крайний Север, или возможность поработать с древними фолиантами, доступ к которым закрыт обычным смертным. Но исполнение желаний!..
– Вася, ты хорошо подумал? – директор был озадачен. Трудно даже представить, какие сложности таит в себе этот бонус, особенно для студента в столь нежном возрасте.
– Вы же знаете, Михаил Александрович, я сначала думаю, а потом говорю.
– Объясни мне свой выбор, – попросил директор. Он действительно не понимал, как можно было выбрать такое. Может, все дело в том, что среди бонусов не было поездки в Диснейленд?
– Хорошо. Я попробую, – Василий вздохнул, собираясь объяснять словами то, что гораздо легче передать чувствами. – Страна, в которой мы живем…
Директора пронзила острая рапира жалости: бедный мальчик! Ну конечно! Он наслушался политических бредней, ему хочется изменить данность!
– Вы не дослушали, – перебил его размышления Василий, легко читавший мысли собеседника. – Я не хочу менять страну. Более того, я думаю не о государстве, а о людях. Им сложно живется, а потому исполнение желания немножко облегчит их существование.
– Василий, ты собираешься ходить по улицам и раздавать деньги направо и налево? Но бонус не предполагает улучшение материального положения.
– Я знаю. Но наши соотечественники…
Похоже, паренек готовил эту речь.
– Ну да, ну да… Не хлебом единым, ¬– перебил директор.
– Вот именно. Поэтому я…
Остальное директор увидел в виде образов.
– Прости, я должен подумать…
Михаил Александрович прошел за свой стол, погрузился в любимое кожаное кресло и почувствовал, что ему и думать не хочется, надо просто дать Василию бонус. Стоп!
– Ты, Вася, уже сдал спецкурс. Прекрати на меня воздействовать, а то добьешься противоположного результата.
Паренек сконфуженно опустил глаза.
Итак, он просит бонус. Значит, в течение недели этот наивный подросток будет бродить по улицам большого города и выполнять безумные желания всех встречных и поперечных? Мдя… Впрочем, там есть ограничения. Кроме денег, под запретом преступления и исчезновения людей. Может, и ничего? Знать бы о выборе, хоть бы социологический опрос заказали, а так… Кто знает, о чем мечтают люди на улицах?
– Вася, твое право выбрать бонус я ущемлять не собираюсь. Но все-таки я выставлю тебе одно условие. Сначала ты получишь бонус пробно. На час. Причем на ограниченном пространстве. Если после этого ты захочешь поменять бонус, то…
– В принципе, это ничего не изменит. Но если Вам от этого будет спокойнее, то я согласен, – Василий был счастлив.
– Значит так, – подвел итог разговору Михаил Александрович. – Сейчас еще раз проштудируй инструкцию и хорошо все продумай…
В то время как Василий радостно летел по коридору, директор принялся составлять план психологической реабилитации юного студента.
Утренний час пик уже кончился, студентов и школьников летом ездит немного, потому трамвай катился почти пустой: на остановке сходили один-два пассажира и столько же садилось. На очередной остановке вошел худенький подросток лет тринадцати и сел на последнее сиденье в уголок. Кондуктор, Нелли Николаевна Носачева, колоритная дама с черной сумкой-кенгуру, обилечивала вошедших.
– У меня десяти копеек не хватает, – несвежий мужик вывернул наизнанку все карманы в поисках мелочи.
– Слазь тогда. Тут не американские обеды для бедных.
– Да всего-то десяти копеек! Их ведь под любым киоском подобрать можно, это ж тьфу! – с надеждой проговорил мужик.
– Копейка рубль бережет, а десять копеек – десять рублей. С тобой трамвай не поедет! Слазь!
– Да что ты так упираешься! Прям как не баба, а козёл! – вспылил мужик.
– А ты как думал? Задаром возить не буду! – отрезала кондукторша и с грозным видом нависла над мужиком. Тот раздраженно встал и направился к выходу.
– То-то же! – проводила его кондукторша. – Не было такого, чтоб в моем трамвае безбилетники катались!
– Вот и вози свой трамвай на себе! – бросил через плечо несостоявшийся пассажир…
Паренек на последнем сидении в ужасе схватился за голову и забормотал себе под нос:
– Желание четко оформлено. Уровень желаемости зашкаливает… Конфликта интересов нет. Как же так?!
Обилетив всех, Нелли Николаевна привычно поправила билетную сумку и направилась к открытой двери трамвайного вагона. По пути кивнула стажеру Витьке, застывшему в кабине вагоновожатого. Выйдя на пути, она вздохнула полной грудью, потянулась, потом подобрала лямку, лежавшую на путях, и надела ее на плечи на манер бурлаков с картин девятнадцатого века. Это оказался самый удобный способ, хотя она за долгую службу кондуктора пробовала и другие. На толстом животе лямка больно врезалась в жир, на коже сразу появлялись синяки, а идти было тяжело, потому как в этом месте и природной тяжести в виде огузка и брюшины хватало. Пробовала на одно плечо, вроде удобно, но вскоре дал о себе знать остеохондроз, потому пришлось искать новый способ. Вот этот – толстая лямка проходила над пышной грудью, но под болбышками плечевых суставов – оказался приемлемым и уже долгое время ею использовался.
Нелли Николаевна налегла на лямку, упираясь носками ног в стоптанных балетках в землю: врешь, не устоишь, я тебя, гада, все равно сдвину. На шее набухли жилы, в ногах заныл варикоз, кровь запульсировала в висках (хорошо, что не в затылке), но она знала, что справится. И точно – сдвинула! Вагон качнулся, Неля Николаевна сделала еще шаг. Сейчас полегче станет, сам пойдет. Трамвай тронулся, сначала неуверенно, чуть-чуть, а потом все быстрее, набирая обороты. Неля Николаевна перешла на подскок, а потом на галоп – так тянуть было легче, чем рысью. Этот момент легкого синхронного бега ее самой и ее трамвая был самым приятным в работе. Ветер свистит в ушах, трамвай постукивает на стыках, в такт движению бьется о бедро билетная сумка…
И тут из открытого окна вагоновожатого высовывается голова пассажира в шляпе (Витька, зараза, опять пропустил):
– Нельзя ли побыстрее, я на работу опаздываю!
– А ты иди, встань тут на мое место – и вези быстрее! – Неле Николаевне хотелось добавить еще кое-чего из своего большого кондукторского лексикона, но смутил Витька-стажер: рано еще парню про особенности строения мочеполовой системы таких вот пассажиров в шляпах знать. И хорошо, что сдержалась, потому как шляпа из окна исчезла и движению уже никто не мешал.
Когда трамвай разогнался, Неля Николаевна привычно на бегу сняла лямку и, ловко отскочив в сторону и пропустив вагон вперед, прыгнула на подножку передней двери. Оказавшись в салоне, двинулась к кондукторскому месту. Стажер Витька читал обязательный текст: «Граждане пассажиры, приобретайте проездные билеты на июль! Доводим до вас, что их цена несколько изменилась. Теперь стоимость проездного документа на один вид транспорта…»
Витька продолжал монотонно читать, называя все виды проездных и их цены. У окошечка напротив кондукторского места сидела бабушка-божий одуванчик. У ее ног стояли два ведра с ароматной клубникой, а на коленях покоилась авоська с колбасой, кефиром и хлебом в целлофановом пакетике. Старушка очень внимательно слушала Витькино чтение, кивая его словам и после каждой фразы повторяя: «Молодцы, ай да молодцы!» Интонация, однако, была у неё какая-то покорно-обреченная.
Когда Витька прочел весь текст, ни разу не споткнувшись и не оговорившись (уже достижение!), бабка тихонько проговорила в пространство:
– Молодцы, депутатики. Вам бы вместо зарплаты мою пенсию, а вместо иномарок навороченных этот трамвай… Особенно Хомякову бы, краснобаю этому…
Подросток в уголке забеспокоился:
¬
– Желание относительно другого лица. Нет противодействия со стороны другого лица… Опять выполнять надо…
Иван Петрович Хомяков, депутат городской Думы, опаздывал на заседание. Старый дедовский будильник «Севани» не сработал. Проснулся Иван Петрович по привычке и, думая, что есть еще время, лежал с закрытыми глазами и ждал звонка. Потом заволновался, глянул на часы и обомлел: уже пора выходить из дома, а он еще в постели!
Иван Петрович жил один. С тех самых пор как его выбрали депутатом. Жена долго причитала, умоляла, предлагала достать справку из психдиспансера… Идти на нищенскую зарплату! Быть всеми презираемым и оплевываемым! Заботиться о городе, который упирался всеми проссанными подъездами и засранными песочницами, отталкивая эту заботу! Этого она понять не могла. И после 24 лет брака собрала сумки и ушла.
И Иван Петрович остался один-одинешенек, без надежного тыла и психологической поддержки. Была б сейчас с ним его половина, успел бы Иван Петрович позавтракать. А так сунул в пластмассовый кейс кусок хлеба и три баранки (больше в доме ничего съестного не было). И голодный и растерянный от утренней задержки выскочил на улицу, чуть не забыв надеть свою вечную шляпу.
Трамвай долго не шел. Иван Петрович нервничал. Если бы он был не депутатом, а простым инженером, коим он и являлся до возложения на него миссии народного избранника, он бы в такой ситуации поехал на маршрутке, но… До зарплаты еще четыре дня, а денег ровно столько, сколько потребуется на восемь поездок на трамвае, буханку хлеба и пачку пельменей местной птицефабрики. Так что ничего не поделаешь.
Другие депутаты тоже, бывало, опаздывали, и нередко. Но именно Иван Петрович отвечал в городской думе за дисциплину в депутатском корпусе и ежедневно со всех опоздавших собирал объяснительные. Сам за два года ни разу не опоздавший, он служил укором всем не успевшим на трамвай, троллейбус, автобус, метро или маршрутку. Его ворчливое «Выходить надо раньше» слышалось ежедневно. И вот такой казус!
Нет, в принципе, если кондукторша попадется резвая, то он еще может успеть. Обычно Иван Петрович ездил с худенькой молодой девушкой, которая разгоняла медленно, но упрекать ее, с заплетающимися тонкими ногами и красными от натуги ушами изо всех сил тянущую лямку, никто не решался. Она, видимо, понимала это, потому на остановках с выражением благодарности на лице обилечивала всех «вновьвошедших» и никогда не ссаживала тех, у кого не хватало десяти копеек.
Ивану Петровичу сегодня повезло. Трамвай подкатился резво, вагоновожатый даже резко нажал на тормоза и позвонил на всякий случай.
Народу было немного, поэтому кондукторша умудрялась поговорить с каждым. Не понимает будто, что людям быстрее надо. Неторопливо идет к лямке, медлит чего-то, как-то неуверенно разгоняется… Нервы у Ивана Петровича сдали. Как он представил себе злорадную радость коллег, издевательски произносимое каждым «Выходить раньше надо» и даже – вообще кошмар – выговор ему как главе дисциплинарного комитета, так и подскочил! Бегом к вагоновожатому. Там паренек, худенький, маленький, такого даже голодный Иван Петрович (между прочим, интеллигент в десятом поколении) легко в нокаут отправил бы, случись им сцепиться на заседании Думы. Не тратя время на пустые пререкания, Хомяков навалился сверху на паренька и дотянулся до открытого окошка…
Спустя несколько мгновений ему уже было стыдно за то, что он торопил кондукторшу, потому как трамвай летел пулей.
На остановке Иван Петрович снял шляпу, подошел и извинился перед женщиной. Та высокомерно хмыкнула, отошла по делам:
– Граждане вновьвошедшие, вот счастливый билетик! Кому счастливый билетик? – желающих не нашлось, тогда она протянула его высокому худосочному парню, по виду студенту, потому как была его очередь, а потом вернулась к Ивану Петровичу:
– Твое извиненье в карман не положишь.
– Ну, тогда, может, у вас есть проблемы? Я депутат городской Думы, мог бы поднять вопрос на заседании…
Проблемы у Нели Николаевны были. И немалые. Но разговаривать о них с юродивым в шляпе с утра не хотелось. Жалко его: был ведь каким-нибудь служащим среднего звена, наверняка мечтал о подержанной иномарке, чтобы ездить на выходные к теще или на дачу, а вот угораздило в депутаты… Ездит теперь на трамвае, и даже денег на чаевые кондуктору нет, небось. Но и обижать человека не хотелось. Поэтому, вспомнив, как месяц назад митинговала в поддержку спивающихся борцов с саранчой в засушливых степях Поволжья, хорошо поставленным зычным голосом, глядя в дальний верхний угол вагона, отчеканила:
– Уважаемый депутат! Меня волнуют проблемы развития массовой физкультуры и спорта, – но потом вдруг замолчала на мгновение и продолжила уже горячо, по-бабьи: ¬– Молодые кондукторши вагон не могут с места сдвинуть. Перед тем как на маршрут выпустить, приходится по два месяца тренировать и откармливать. А делают это старые кондукторы в свое свободное время и за свои средства. Либо доплачивать надо, либо какую специальную программу принять, чтобы хилых и больных в кондукторы не брать…
Она взглянула на часы – и заторопилась:
– Пойду я разгоняться, а то тут профиль тяжелый: плохо разгонюсь, не повернет вагон по инерции, придется подтягивать…
Она направилась к выходу, поправляя кожаную билетную сумку. Через несколько мгновений трамвай уже набирал ход. При такой скорости можно было не сомневаться – успеет Хомяков. Его душа была переполнилась благодарностью к этой сильной грубоватой женщине, хотелось что-то сделать для нее. Может, вернуть трамваи на электрическую тягу? Нет, нельзя пока. Задолженность муниципалитета перед энергетиками была астрономической. Хорошо бы лошадей, да вот где их взять? Может, премию кондукторам повысить? На процент. Нет, на полпроцента. Да и это городской бюджет не осилит. Можно попытаться помочь более эффективным способом. Например, заменить тяжелые кондукторские сумки облегченными. Это выход! Хомяков довольно улыбнулся.
– А вы правда депутат? – робко поинтересовался у него худосочный студент, получивший счастливый билетик.
– Правда, – с достоинством ответил Хомяков.
– Можно я к вам прикоснусь, говорят, что это удачу приносит…
Хомяков болезненно сморщился. Он слышал, что в народе бытует такое мнение. Раньше встреча с нищим юродивым по дороге удачу приносила, а теперь вот и он, депутат, к этим вымершим элементам приравнялся, потому как городские нищие (большей частью таджики, цыгане и инвалиды) жили не в пример лучше депутатов… Но отказать этому желто-зеленому Хомяков не мог. Только регламент соблюсти надо было.
– А ты кто, мил человек? Как тебя звать-величать, чем ты занимаешься, зачем тебе удача?
– Я Роман Укустов. Вообще-то я УкУстов, но все говорят УкустОв, я привык. Студент. Курьером подрабатываю. А удача… С девушками не везет… Да и с учебой. И жилье хреновое, бабка-хозяйка поднимает плату каждый раз после индексации пенсии. А стипендия не индексируется… И подработка у меня не фонтан, ноги кормят…
«Эх, парень, тебе с твоими проблемами прямая дорога в депутаты. Только вот фамилия… Депутат у кустов. Не солидно,» – подумал Хомяков и протянул парню руку. Тот припал к руке щекой, зажмурился и напрягся. Так простоял несколько мгновений. Простоял бы и дольше, но в вагон тяжело запрыгнула Неля Николаевна.
На остановке вошла миловидная плотно наштукатуренная безвозрастная блондинка в платье, облегающем соблазнительные пышные формы, и, окинув оком всех пассажиров, уверенно направилась к месту рядом с Романом Укустовым.
Получив билет, она изучила его внимательнейшим образом и вздохнула:
– Два. Значит, только встреча.
– Что вы сказали? – вежливо осведомился Роман.
– Да билет… Не сошлось на два. Значит, у меня сегодня будет встреча.
– А как это вы узнали?
– Погадала. Нужно сложить в номере три первых и три последних цифры, а потом из большего вычесть меньшее. А дальше по значению, – она закатила глаза и продолжала с видом отличницы-зубрилки, отвечающей таблицу умножения: – Один – предложение, два – встреча, три – интерес… двадцать семь – полный провал.
– Ого! А я и не знал, – восхитился Роман, прослушав информацию и ничего не запомнив. – А если ноль?
– О! Это счастливый билет! А что, у тебя ноль? – она деловито заглянула в его билет, напряглась, складывая. – Счастливый! Надо съесть.
– Что сделать?
– Съесть. Сжевать, – с видом знатока в этом деле сообщила соседка по сидению; для наглядности она сделала несколько жевательных движений.– Тогда твое желание сбудется.
– Шутите? – откликнулся Роман, озадаченный такой удачей.
– Ну вот еще! Завидую… – она жеманно закатила глаза, но, спохватившись, добавила: ¬– Только твое желание должно быть про тебя, – блондинка кокетливо поправила и без того безупречную прическу.
Мысли студента скакали, но в их скачках стало обозначаться желание…
– Вот дурак! – буркнул в сердцах подросток в углу. Его лоб покрылся испариной.
Ехал студент Роман Укустов из офиса, где подрабатывал курьером. Зверски хотелось есть (это давала знать о себе заработанная в детстве вредная привычка завтракать). Получил пакет и поехал. Обычно для этой цели он использовал маршрутку, но тут было недалеко, а потому Роман решил сэкономить. И вот этот счастливый билет. 408066.
После заверения соседки он послушно сунул билет в рот. Бумага была невкусной и даже как бы несъедобной, но скоро сжевалась в маленький комочек и легко проглотилась. И тут вернулась кондукторша, зорко осматривавшая руки пассажиров: все ли сохраняют билеты до конца поездки. У студента билета не оказалось, и после долгих пререканий и свидетельского заступничества стороны согласились на том, что студент снова купит билет. Купил. Снова счастливый – 408075. Роман подождал до предпоследней остановки и снова съел.
А потом случилось невероятное. Он развозил курьерские пакеты еще двадцать четыре раза и двадцать четыре раза возвращался в офис. Ему попалось еще сорок восемь счастливых билетов, и он все съел! А потом позвонил закадычный друг детства и предложил сходить в кино, мол, купил заранее, а девушка не смогла. Пока Роман ехал до кинотеатра, он съел еще три счастливых билета: в трамвае, автобусе и троллейбусе. И билет в кино тоже оказался счастливым. Этот есть было труднее: плотный цветной картон был каким-то кислым, обладал специфическим привкусом и отчаянно лип к зубам и небу. Проглотить его было совсем непросто, приходилось глотать маленькими партиями и отдыхать после каждой. В довершение всего попался счастливый талон в метро. Этот жевался всю дорогу. В нем было странное уплотнение (говорят, именно оно на индукционный элемент воздействует). Так вот оно-то хреновее всего жуется.
Когда Укустов добрался до своей съемной клетушки в халупке бабы-почти-что-Яги, есть ему почему-то совсем не хотелось, хотя в нычке еще лежала полпачка чипсов с запахом еды. Он попил спитого чаю и сел к компу. Ночь – любимое чатно-бложное время. Но, оказалось, только не сегодня. Стоило Роману заявить в чате: «Прикиньте, я сегодня целый ворох счастливых билетов съел!», как ему тут же заявил некто «Дохтур»: «Ай, малацца! Решил изготовлять бумагу кустарным способом? Малацца!» Роман задумался... И тут началось.
Гастритный желудок повел себя как-то необычно: он не болел, не ныл, не изрыгал изжогу. Он странно монотонно бурлил. Именно желудок и именно бурлил. Это озадачило Романа. Внезапно обрушилось прозрение. В окошко «Гугла» он ввел «процесс изготовления бумаги из вторсырья» и ужаснулся. В его животе изготовлялась бумага, скорее всего туалетная. Один из последователей китайца Цай Луня подробно описывал:
«Обычный процесс превращения вторсырья в туалетную бумагу выглядит следующим образом: сначала макулатура (то есть счастливые билеты – Р.У.) очищается от грязи и посторонних примесей. Затем ее измельчают в дробильном аппарате (во рту зубами – Р.У.), добавляя воду (слюну – Р.У.). Переработанная таким образом макулатура процеживается через сито, на котором остаются скрепки и прочие инородные включения, пропущенные на первом этапе (должно быть, это и происходит во рту).
Полученная смесь попадает в бак (желудок – Р.У.), где ее промывают водой (или спитым чаем – Р.У.). Длительность промывки определяет качество и цену будущей туалетной продукции: чем дольше моют, тем она будет белее».
Роман был озадачен. Он, безусловно, промывал. Слюной, спрайтом, водой… Значит, будет белая… Далее описание было сложнее. Потомок Цай Луня писал о подробностях всей бумажной механики с огромным количеством то ли китайских слов, то ли терминов. Укустов, однако, понял, что бумага проходит многочисленные прессинги и промывки, которые заканчиваются длительной сушкой и сворачиванием в рулон.
Между прочим сообщалось, что в процессе очистки от примесей во вторичной бумаге остается свинец, который пользователи благополучно на себя переносят, пользуясь, например, твердой и шершавой серой туалетной бумагой. Но эта точка зрения очень субъективна и официально не подтверждена. Опытным путем лишь доказано, что использовать твердую и шершавую свинецсодержащую туалетную бумагу не очень комфортно.
Итак, желудок Романа изготовлял туалетную бумагу. Но тут возникала одна проблема. Если бумага действительно произведется организмом человека, то это будет открытие всемирного масштаба. Ученые, конечно, отнесутся скептически, потребуют образец для анализа. Хватит ли на всех?
Тогда Роман взял и мужественно съел еще три рекламных газеты. Хотя счастливыми они не были и вообще серийных номеров не имели. Только тираж, причем несчастливый.
Маячило открытие. Воображение студента рисовало, как естественные отправления будут упаковываться сами собой внутри кишечника и выходить в свет уже в приличном, герметично упакованном виде. Кое-чего он не учел. И именно это кое-что привело его в больницу, где консилиум долго решал, что важнее: извлечение бумаги из организма Романа Укустова или психиатрическая экспертиза.
Впрочем, удача все-таки не обошла Романа: операционного вмешательства не потребовалось. Кроме того, медсестра (очень миловидная и незамужняя) попросила у Романа номер телефона. Под каким предлогом, Роман предпочитал не вспоминать.
Но самое первое его желание, загаданное на первом же счастливом билете: «Пусть красивая девушка сама попросит у меня номер телефона!» - сбылось!
Трамвай резко взвизгнул тормозами и стал бешено терять скорость. Неля Николаевна, отдыхавшая после рекордно быстрого разгона, вытаращила глаза и бросилась к дверце с
надписью «Не отвлекать водителя», сделанной перламутровым лаком для ногтей.
– Ты что творишь? – заглушая визг тормозов и трамвайный звонок, завыла кондукторша.
– Да вот, – Витек кивнул на рельсы впереди.
Трамвай почти уткнулся в парнишку, стоящего на путях с транспарантом:
«Кондуктор, не дави». Ниже белой надписи на красном полотнище было приписано: «Тетенька, мы вонючки, после нас трамвай в мульду – никого возить не сможешь».
В неположенном месте пути пересекала колонна детской оздоровительной площадки, шествующая на завтрак в соседнюю диетическую столовую. Запах горелого комбижира и тушеной капусты быстро заполнил трамвай, отчего на лицах всех пассажиров появилось абсолютно одинаковое выражение. Сначала все стали удивленно оглядываться в поисках источника столь тошнотворного запаха, но потом, сообразив что к чему, успокоились, порадовались, что их дети сейчас не в этой колонне, и отметили, что надо бы запомнить остановку, чтоб отпрыски никогда бы и не попали в колонну вонючек на этом прогоне.
Надо сказать, колонна не очень-то торопилась. Впереди шла издерганная, укатанная жизнью женщина с красным детским флажком. Очевидно, воспитатель. За ней тянулись вечно голодные дети из неблагополучных семей. Они привыкли есть все, что двигается и не двигается. От остальной колонны их отделяла девушка-пионервожатая, она крепко держала за руки двух упирающихся девочек-двойняшек с крохотными беленькими бантиками над хвостиками, завязанными дома любящей заботливой рукой. Двойняшки вопили «Помогите, травят!» и просили помощи у окружающих.
Далее мелкими перебежками двигалась основная колонна, норовя при первом же удобном месте свернуть куда-либо и затаиться. Одному побег удался. Он запрыгнул в трамвай и шмыгнул под первое сидение.
Следом за ним запрыгнул физрук, оставив остальную колонну на так называемых младших воспитателей – старшеклассников.
– Оплатите проезд! – тут же насела на физрука Неля Николаевна.
– Да я не ехать, мне бы шкета вернуть, – отмахнулся тот, шаря глазами по вагону.
– Проезд десять, посадка пять, – отчеканила Неля Николаевна и загородила ему дорогу мускулистой кондукторской рукой.
Физрук оценивающе посмотрел на нее, прикинул весовую категорию (в принципе, весовая категория у них была одна, но он, в отличие от кондукторши, давно уже был не в форме: в сентябре у него был прострел, в октябре – обострение полиартрита, в ноябре начался запой, из которого окончательно он до сих пор не вышел), и решил не связываться – пошарил по карманам, нашел мятую десятку, протянул кондукторше и застыл в ожидании сдачи.
Но возврата лишних денег не последовало.
– Вас же двое вошло: ваш мальчик и вы.
– Но у детей проезд бесплатный! – возмутился физрук.
– Проезд бесплатный, а посадка – пять рублей.
Физрук огорчился. Он каждый день потихоньку брал у тещи тридцать рублей (часто мелочью) на обеденное пиво. И вот сегодня такой облом. Горящие трубы, на последнем издыхании ждущие истечения оставшихся четырех часов до вожделенного обеда, дали течь. Физрук заплакал. Он вмиг забыл о сбежавшем пионере, о колонне, шествовавшей на завтрак, об ответственности за жизнь и здоровье вверенных ему детей и подростков, о злой жене и подозрительной теще, отце – герое войны и молодце президенте, о запущенной даче и предстоящем ремонте школы, о запланированном на сентябрь открытом уроке и миловидной инспектрисе РайОНО. Да обо всем забыл. Стоял и ревел, как не плакал с пяти лет, когда старший брат случайно наступил на любимую игрушку – шарик, отобранный у скарабея.
Пораженный зрелищем, пионер вылез из-под сидения, подошел к физруку, ткнулся носом в необъятный живот и ласково проговорил:
– Пойдемте, Дмитрий Александрович. Я больше бегать не буду!
Он взял физрука за руку и повел из трамвая, уговаривая:
– Мы сейчас позавтракаем, потом в пинг-понг или шахматы поиграем. А Лерка тем временем в подземный переход сходит, споет людям про «а в городе том сад». Она за пятнадцать минут вам двести рублей заработает. Только вы Ваську с Петькой пошлите ее крышевать, а то неровен час…
Дальше уже в трамвае слышно не было.
– Неужели он тупо хочет пива? – в голове парнишки на последнем сидении все шло кругом.
Колонна прошла, Неля Николаевна взялась за лямку.
На остановке, где сошел счастливый депутат Хомяков, в вагон поднялся высокий худощавый мужчина в черном берете и – несмотря на то что день обещал быть жарким –в черном кожаном плаще. Усы у мужчины, похоже, были приклеенными. Опытным глазом Неля Николаевна определила – тайный покупатель.
С тех пор как кондукторши сами стали разгонять свои вагоны, необходимость в контроле на линии отпала. Иван Макарович Крашенинников (а это именно он вошел в вагон), всю жизнь отработавший контролером в трамвайно-троллейбусном парке, оказался не у дел. Сначала он пытался пристроиться контролером в автобусный парк, но там не знали, куда своих контролеров девать. Встал в очередь на бирже, где сообщил, что был бы готов перебраться в другой город на ПМЖ. Но контролеры нигде не были нужны.
Находясь в состоянии крайней депрессии, никому не нужный Крашенинников проклинал свой предпенсионный возраст и был готов сорваться в настоящий мужской запой. И вот тогда-то услышал краем уха разговор, что есть такое явление в современном мире – тайный покупатель. Человек с обычным видом шел в магазин или прачечную, наблюдал за сервисом, а потом строчил телегу на недостаточное внимание к своей персоне. Это было как раз то, чего не хватало экс-контролеру во время кризиса в БРИКе (аббревиатура ему нравилась: нет безумного эпитета «развивающиеся», который по отношению к деградировавшим странам звучал нелепо, да и соседи по термину – Бразилия, Индия и Китай – не самые плохие страны).
Долгое время он с упорством частного детектива, копающего под верного супруга, вынюхивал, где же находится офис тайных покупателей. Потом, найдя его, не пошел внутрь (тайный покупатель светиться не должен), а выяснил телефоны. Теперь, стараясь выглядеть как можно обычнее (то есть в кожаном плаще и берете – так можно ходить весь год), Крашенинников разгуливал по магазинам, кафе и ресторанам, заправкам и прачечным, биотуалетам и молодежным клубам, строча по ночам анкеты, в которых подробно описывал все недостатки в работе персонала.
Надо признаться, что платили за эту работу мало, гораздо меньше, чем требовалось, чтобы погасить кредит за скрытую камеру, диктофон, встроенный в пуговицу плаща, бронежилет (работа-то опасная! Ну, как кто отомстить вздумает!) и факс, с помощью которого донесения отправлялись в центр.
Сегодня он был на задании: необходимо было проверить работу кондукторов и вагоновожатых в трамваях 26 маршрута. Говорили, что там не все благополучно: то пассажирам нахамят, то толстяков в вагон не пустят, то бабку-дачницу заставляют за ведро огурцов платить как за багаж, хотя у нее ведро – тот же ридикюль: сбоку, в наклеенном кармашке и пенсионное, и проездной, и ключи, и кошелек, и косметичка, и сберкнижка, и фотографии внуков.
Крашенинников уже проехал три остановки в 26-м трамвае, потом за ожидалкой на колене набросал план отчета и вот теперь сел в очередной 26-й. Кондукторша была фигурой колоритной, она могла наговорить изюму в куличи Крашенинникова.
Но Неля Николаевна, по ее выражению, не пальцем делана.
– Здравствуйте, добро пожаловать! – встретила она Крашенинникова. – Присаживайтесь к окошку, чтоб хорошо окрестности видеть. Если вы не любите, чтобы на вас дуло, мы сейчас окошечко-то закроем…
Она силой усадила Крашенинникова на первое место за вагоновожатым: обзор тут небольшой, а динамик с Витькиным голосом аккурат на это место направлен. Пока она хлопотала вокруг сексота капитализма, вагоновожатый, услышав кодовые слова «добро пожаловать», доставал из заначки сдачу с тысячи.
Несколько месяцев назад Крашенинников, проверяя биотуалеты, расплатился с женщиной тысячерублевой купюрой. Когда та, оббегав всю округу, все-таки насобирала ему сдачи приличными деньгами (от мелочи гражданин в кожаном плаще и берете отказался), посетитель биотуалета констатировал:
– Вы мне сдачу давали 40 минут, я за это время опять в туалет захотел, а так как это произошло по вашей вине, то схожу бесплатно. Более того, пока вы тут бегали, я вынужден был охранять ваш инвентарь, следовательно, и за первое посещение деньги мне вернуть надо.
Туалетница разоралась, конечно. А через пару дней ее работодатель отчет принес, в котором этот гражданин обвинял бедную бабу во всех грехах от неряшливости в одежде до старческого слабоумия.
С тех пор притча о человеке в кожаном плаще и берете, шарящемся по городу с тысячей в кармане, ходила, как анекдот, от курилки к курилке, от кухни к кухне… Неля Николаевна, женщина осторожная, когда услышала истории об этом странном человеке от мороженщицы Ленки и педикюрши Ольки, поняла, что и ее сей субъект не минует. Потому была во всеоружии: спидометр на поясе, громкоговоритель у бедра, часы с секундомером на правой руке (раньше по инструкции было на левой, но потом все, как президент, стали носить на правой и инструкцию переписали; а после президент пришел новый, а инструкция осталась прежняя, да и привычка уже выработалась) …
Когда Крашенинников протянул ей тысячу рублей и с виноватым голосом произнес:
– Извините, только такие крупные! – Неля Николаевна, в протянутую руку которой Витька уже положил сдачу новыми купюрами, с хохотком кокетливо произнесла:
¬– Ой, я вас умоляю! Это-то крупные? Вот если б вы мне тут тысячу евро одной бумажкой дали, это было бы крупно, а так… Тьфу! – она протянула билет, аккуратно надрезанный ножничками в районе номера, и сдачу.
На конечной остановке кондукторша на пару с Витькой-стажером прошлись по опустевшему вагону, заглядывая под сиденья в поисках забытых вещей. Попутно Неля Николаевна подняла несколько брошенных пассажирами билетов: пригодятся. Потом, закрыв двери, пошли на пятнадцатиминутный отдых.
Неля Николаевна, достав из своей безразмерной сумки батон и пакет кефиру, отправилась на свою любимую скамеечку в тенечке подкрепиться. На краю скамейки сидел подросток и горько навзрыд плакал.
– Ты чего, паря? Что случилось? Ты ж у меня в трамвае ехал. Вроде, не ограбили…
– Люди! Люди ничего не хотят! – сквозь всхлипы проговорил паренек. – Неправильный это какой-то трамвай.
– Э, вон оно что… О судьбах человечества печешься… Брось! Кефиру хочешь?
– Нет! – всхлипнул паренек и обтер рукавом лицо. Он взглянул на кондукторшу и в его глазах появилась искорка надежды. – Вот вы, вы-то чего-нибудь хотите?
– Вот глупенький! Да хочу, конечно. Но это скорее пустые мечты.
– Расскажите мне, пожалуйста! – он развернулся к Нелли Николаевне и с мольбой посмотрел на нее.
– Ну что ж… – она отхлебнула кефир и впилась зубами в батон. В это время мысль ее лихорадочно работала.
– Хочу, чтоб мой балбес, сынок младший, взялся за ум да подтянулся в учебе. А то его с такими успехами ни в какое ПТУ не возьмут. Хочу, чтоб муж пить бросил. Хотя бы по субботам-воскресеньям. А то вообще труба беспросветная. Еще хочу химию сделать, а то на башке черт-те что. А еще бы морщины вокруг глаз разгладить, а то по утрам на себя в зеркало смотреть страшно. Пальтишко бы себе прикупила на осень, как у той бабы… Только вот мне, наверное, не пойдет такой фасон. В отпуск хочу. На дачу! Спать вволю, свежий воздух, грядочки как картиночки… Премию хочу к концу квартала. Большую. Тогда сына к зиме упакую, а то он вырос уже из одежи своей…
– Вы бы могли выбрать одно, самое важное? Видите ли, я могу его исполнить. Честно.
– Что, прям любое? – Неля Николаевна с недоверием поглядела на парнишку. Тот кивнул.
– Ну раз так, пусть вернут трамваи на электрическую тягу, – она хохотнула, выбросила в урну пакет из-под кефира, аккуратно завернула остатки батона и, потрепав парнишку по голове, отправилась к своему трамваю. Когда она взялась за поручни, чтобы попасть внутрь, почувствовала вибрацию. Ту самую, уже забытую вибрацию трамвая с включенным двигателем. Подключили! Электричество подключили!
Ах, дурища! Нашла что попросить! – выругала себя Неля Николаевна и оглянулась на лавочку. Но парнишки на ней уже не было…