Сенокос Из цикла Когда кончается детство

 
Жаль Дарье рано будить сынишку - маленький ещё, всего тринадцать годков. Но что поделаешь... Не на кого больше надеяться. У каждого свой фронт. Андрей Фальков сражался за Родину, а его жена Дарья - за выживание в далёком сибирском посёлке. Поэтому к покосу она стала готовиться  с начала лета. По её просьбе сосед Фёдор Иванович отбил косы, насадил вилы на новые черенки, подготовил для перевозки сена телегу.
 
- Просыпайся, сынок, - ласково улыбнулась она. -   Дождя сегодня, слава Богу,  нет – солнышко, надо на покос собираться – сено ворошить, а то сгниёт. Чем  тогда Марту зимой кормить будем?
 
 - А что? Пушки сегодня не стреляют? – спросил полусонный  мальчик.

- Да, вроде, не слышно.

  В пяти километрах от посёлка Первомайский, в отрогах Саян,   полигон, на котором пристреливали пушки, изготовленные на местном заводе, а потом отправляли на фронт. В понедельник и четверг в Дядином Логу лучше не появляться: опасно. Сегодня не стреляли.
 
Бутылку молока, несколько варёных картошек  – в сумку, грабли – в руки…
Пешком  добрались  до  елани, где в окружении  деревьев  на поляне  росла сочная  густая трава.  Её скосили неделю назад.  Теперь нужно просушить, сгрести  и сложить в копны. Пот лил ручьём, застилая глаза,  на пальцах  - кровавые мозоли, но жаловаться у Фальковых не принято.

Неожиданно от пушечных выстрелов вздрогнула земля.    Стреляли  в скалу  на полигоне. Один снаряд рикошетом прилетел  к ногам Василька и закрутился, как волчок. Зачарованный, смотрел мальчонка на это стремительное вращение...  Дарья бросилась спасать сына. Рискуя  обжечься, она схватила снаряд,  отбросила в кусты и в  изнеможении опустилась на землю.

Через несколько минут оглушительной тишины Дарье стало по-настоящему страшно. 

- Я едва не потеряла  тебя, Васенька… - заплакала она. 
 
- Не плачь, мам, снаряды-то учебные,  -  успокоил сын.

Прислушались… Не стреляют.

- Пойдём грести, не пересохло бы  сено, -  вздохнула  мать.

Возвращались поздно вечером.  Ступая непослушными  ногами,  до дома  шли, казалось, целую вечность.

-  Лихие люди косят дугой.  Вон, у Меренцовых всё до последней травинки  с  покоса увезли.  Завтра, Васёк,  нужно хотя бы одну копну домой доставить,    -  строила планы    Дарья.

На следующее утро Василёк проснулся сам. Утренний свет сбросил покрывало таинственности с окружающих предметов. Мальчик  с тоской посмотрел на полку  с деревянными солдатиками, фигурки которых  отец выточил из берёзовых чурочек,  и  тут же отвёл взгляд. В курятниках  соревновались в пении  поселковые петухи,  отчаянно лаяли собаки. Мальчик вынырнул из-под  старого лоскутного одеяла -   ноги коснулись прохладных половиц…  Начинался обычный день, полный забот.

- Мам, ты где?

А она уже телегу за ворота вытащила.

- Пора на покос, сынок…

Встала между оглоблями,  - коренная, а Василёк сбоку -  пристяжной. Помогла ему  дедова опояска, привязанная к телеге,  широкая,   мягкая, и  в плечо  совсем не врезается .

До покоса добрались без приключений. Нагрузили  воз, сверху приладили бастрык из берёзы с обрубленными сучьями, прижимающий  сено сверху.  Он  удерживался петлёй, закреплённой на передке телеги, сзади был намного длиннее воза и  затягивался верёвкой. Главный тормоз – небольшая  сосна, которая тащилась по земле за возом.
Тронулись. Мать тянула  оглобли, Василёк,   держась за бастрык, балансировал  сзади. Впереди крутой спуск.

- Тормози! – крикнула мать.

Василёк прыгнул  на сосну, прижимая её своим весом к земле. Телега замедлила ход.

- Отпускай! – послышалась следующая  команда.

Значит, закончился спуск. Василёк спрыгнул  с сосны и занял место пристяжной, помогая матери везти воз и сдерживать  ход с помощью опояски.

В очередной раз получив команду тормозить, Василёк прыгнул на сосну, но мать, не справившись с управлением, неожиданно подняла оглобли -  бастрык опустился на голову сына.

Пришёл в себя Василёк -  лежит на траве, а плачущая мать льёт ему на голову воду из бутылки.

-  Что, мам, двинемся? Не оставлять же сено на дороге…

Молчаливое согласие... Каждый знал своё место… Мать – в коренных,  Василёк – пристяжной. Широкая, мягкая дедова опояска  в плечо совсем не врезается.
 
Фёдор Иванович  Дарью  отругал:

- Мыслимое ли дело, соседка, ребёнком рисковать! Он  такой маленький, хрупкий...  И себя пожалеть нужно.  В чём только душа  твоя держится? Посмотреть - горсть костей в тряпочке. Не дело сено  на себе возить.  Всё.  Завтра будет машина.

Вечером  мать от окна не отходила, смотрела в сторону Замараевского переулка: не прозевать бы, как Федор с работы будет возвращаться.

 В сумерках с песней «Ой ты, Галя, Галя молодая» появился Фёдор. Приблизился к своему дому. Смолкла песня.  На смену  ей -  проклятия и маты Нюрки, жены Фёдора.  Дойдя до критической точки кипения, она надавала Федьке пощёчин.  Он часто заморгал, и,  выдавив слезу, изобразил на лице неподдельное горе:

- Нюрка, прости! Да, напился...  На фронт меня забирают. Повестка пришла.

Жена в лице изменилась, белая  стала, как стенка, и даже  забыла, что у Фёдора бронь.  Заголосила, запричитала не своим голосом:

- Ой, доченька! Кто ж теперь  нам уголь на зиму привезёт? Кто ж дров наготовит?
Также отчаянно, как хозяйка, завыла  сидящая на цепи, собака Лютра. Но через минуту жена от горя отошла, с судьбой  примирилась…
 
- Стюрка, - крикнула она дочери, - беги за водкой:  папку на фронт провожать будем!
А сама -  к соседям,  на проводы приглашать.

Фёдор продолжил песню,  добросовестно допел и уснул на скамейке у крыльца.
Соседи тем временем подтягивались к столу: как не проводить хорошего человека? Всем беда и выручка.

- Гости, дорогие мои, не обессудьте, - суетилась Нюрка. -  Всё готовила на скоромыгу. Да и Федю простите: перенервничал, устал и уснул. Не будем будить – ему завтра рано ехать. Эшелон уже в Зыково стоит. Давайте выпьем. Закусывайте…
Соседи  выпили, закусили, посудили, порядили, посочувствовали и отправились по домам.

Нюра всю ночь не спала: то начинала котомку собирать,  то жалобно выть, проклиная войну и не сложившуюся  жизнь…

Утром Федор открыл глаза, взглянул на часы:

- Нюрка, чаю! На работу опаздываю!

Котомка полетела  вслед уходящему  Фёдору. Радостно лаяла  Лютра, не обращая внимания на истерику хозяйки.

Легко отделался Фёдор. Только вот Дарье непонятно, что теперь с сеном делать.  Однако вечером он пришёл  извиниться за непредвиденные обстоятельства:

- Завтра, завтра, Дарья! Зуб даю! А вы,  пока  суть  да  дело,   копны в два стожка соберите – грузить удобнее.

- Зачем,  Васёк,  берданку берёшь? – спросила  утром  мать.

- Иногда козы на елань выходят, может, повезёт.

- Смотри, оружие – не баловство, - предупредила Дарья.

Весь день складывали сено. Получилось два приличных стожка,  как раз на машину. Сели под стогом – Фёдора ждут. Ждали, пока не стало темно  и что не будет никакой машины ясно.

- Уйдём, а наше сено увезут. Придётся Марту продавать. Как мы без коровы? С голода умрём. А не умрём, так что папке скажем, когда вернётся,  – загрустила Дарья.

- Я, мам,  останусь сторожить. Берданка есть… - предложил Василий.

- Что ты, сынок? Один в лесу? Ночью? Не дай Бог,  что-нибудь с тобой случится -  руки на себя наложу. Да и ночи холодные…

- А костёр? Я же таёжник, мам… Вон в тех соснах и разведу. И дорогу видно, и стожок. А тебе со мной никак нельзя оставаться… Бабуля…

Заготовили дров – на всю ночь хватит. От комаров – материнский платок, от холода – материнская кофта, от злого умысла – материнская молитва.  Шла Дарья,  оглядываясь,  пока не скрылась из виду.

Развёл Василий костёр. Заплясали причудливые тени. Огонь запылал, заметался, глотая трепещущую темноту. Где-то поблизости ухал филин, страшным голосом кричала  неизвестная птица…  А вдруг это не птица? Страх сжимал  сердце, леденил душу, сковывал руки и ноги…. Устал Василёк. Бояться тоже устал. Пригрелся, задремал, но берданку из рук не выпустил.

Вдруг слышит сквозь сон надрывный гул мотора: машина в гору поднимается, трудно ей. Первая мысль, пришедшая в голову: «Дядя Фёдор!» Подбросил дров в огонь.  Навстречу выходить не торопился. Машина остановилась возле стожка. Трое. Разговаривают. Собираются сено грузить.

Захлестнула Васю обида. Выстрелил он  в воздух – эхо в горах отозвалось. Побросали  воры в кузов вилы и проехали дальше в гору. А Василёк застыл у костра, не имея сил сдвинуться с места. Так и стоял до тех пор, пока  не прибежала  на рассвете взволнованная мать.

-  Сыночек, живой…  Мамкин помощник. Что бы я без тебя делала?  - обнимала она Василька.

Вскоре на машине приехал Фёдор. Сено привезли, сгрузили, сложили в сарай. Марта будет довольна.

А  на солдатиков, стоящих на полке, Василий больше не смотрел. Видно, кончилось детство…