ЛО-15. ЦАРИЦЫНСКИЙ ПАРК : РУИНЫ И НОВОДЕЛЫ.
До самых преклонных лет для меня просто не существовало ни природы, ни «второй природы» (красот городской, сельской и пейзажной архитектуры). Они, как воздух, разумелись сами собой, и я проходил прелести земной жизни – даже потрясающие – как сквозь туман. Поневоле вспоминается анекдот про Ленина, которого на прогулке по горам Швейцарии завели на перевал, откуда открывались чудесные виды. «Не правда ли, изумительно?» - спросили его. «Да, - из вежливости согласился он, - Только вот иудушка Троцкий …». Ибо в голове у него была привычная суета сует, а перед глазами стояли не горные дали, а скандальные подельники. В этом смысле я до старости оставался верным ленинцем.
Помню штурмовщину студенческих и аспирантских лет, первое десятилетие 16-18-часового рабочего дня разом на двух объектах – на докторской диссертации и в родовых муках футурологии Голова от такого напряжения шла крУгом, а спасение придумывалось только одно – трижды в день становиться на получасовую зарядку-разрядку. При любом передвижении по земной поверхности перед глазами стелились только абзацы недописанных фраз. Общение с миром, сиречь с природой, ограничивалось только воскресеньем – иначе сошёл бы с катушек долой –когда совершался ритуальный визит с детьми к их бабушке и дедушке, становление дочери и сына на лыжи-коньки, а затем почти 2-часовая лыжная пробежка (или прогулка, когда нет снега) по Плющевскому, Перовскому и дворцовому Кусковскому паркам. Но даже во время этих променажей я, собственно, не общался в природой, а мысленно продолжал свои занятия или оставался в мире институтских дрязг.
И только, пожалуй, с 60-х годов, когда рабочее напряжение во время «Бума прогнозов» стало запредельным, я обнаружил, что часовая прогулка по скверу-парку-лесу – лучше дважды в день (до сих пор!) – поддерживает работоспособность (о самочувствии еще не задумывался) лучше, чем просто зарядки, кои были сведены к часовой утренней раз на весь день. И только спустя много лет пришло осознание первостепенной значимости таких променажей – в числе главных событий дня – и как бы сама собой написалась Благодарность Лесу, открывающая сие лирическое отступление.
За почти полвека жизни на Пресне в этом отношении особенно разгуляться было негде. Только примоскворечный сквер с его прудами, всё совсем 300х300 м., который дважды в день исхаживал по часу (зимой на лыжах). Поэтому, когда можно было, добавлял часовые прогулки до Садового кольца и затем до Триумфальной в одну сторону или до Зубовской в другую, и обратно. Или в центр – до Ленинки или до Фундаменталки, и обратно. Всё остальное – только возможно больше на даче – самое рабочее время для чтения и писания без заседаний.
Впервые Лес стал вступать в свои права с середины 60-х, когда мы сняли дачу в лесу на отшибе санаторно-курортного посёлка по-над Звенигородом. Когда в конце 60-х переехали на одну, затем на другую генеральскую дачу в Жаворонках, лес сделался как бы Второй Стихией, и я до сих пор помню в деталях излюбленные дорожки. Хуже стало с прогулками с конца 70-х в посёлке садовых домиков, разбитом на половине бывшего военного аэродрома между совхозом Воскресенское у Калужского шоссе и станцией Щербинка на Курской железной дороге. Здесь преобладали поля, и пришлось подключать велосипед. Наконец, с середины 80-х мы обосновались на купленной по случаю даче на окраине посёлка Белые Столбы по Павелецкой железной дороге – не того, где дурдом, а того, где Госфильмофонд.
Это было воплощение моей давней мечты: не домик в деревне (слишком хорошо знал, чтО такое деревня вообще и сегодняшняя подмосковная, в частности) и не вечно разграбливаемая дача в дачном посёлке без городских и даже без сельских удобств, а именно окраина маленького городка, где удачнее всего стирается грань меж городом и селом, где городской магазин соседствует с сельским лесом и полем (правда, небольшими, но достаточными для часовых прогулок).
К несчастью, счастье было недолговечным. Наступили 90-е годы, массовая безработица (в Подмосковье сильнее, чем в Москве)лавинообразный рост пьяниц и наркоманов, а как следствие – волна грабежей.. Нашу дачу сын за эти годы превратил в виллу, откуда было что тащить: телевизоры, компьютеры, микроволновки, инструменты …После нескольких лет огорчений выход был найден в виде гигантского азиато-кавказского волкодава. Но для волкодава всё движущееся делится на хозяев (сын с женой, которых надо слушаться), овец (их роль, за неимением оных, играют гости и родственники, включая нас с женой), которых надо пасти, и на прочих, которые подлежат растерзанию.
Быть пасомым не всем и не всегда приятно, особенно если с «овцой» играют, опрокидывая её наземь. Короче, на даче живёт теперь сын с женой, которым там нравится больше, чем в городской квартире, тем более, что дороги до работы – одинаковы. А мы с женой изредка навещаем родственников, хотя у каждого остались личная спальня-кабинет с персональным санузлом.
Но мы здесь не о даче, а о парке. Парков за окраиной посёлка целых два: роскошные лесные аллеи ровно на час ходьбы и поход вокруг широкого поля с горизонтом на многие вёрсты (тоже час ходьбы). Можно, конечно, пересечь окружающие поля и углубиться в безбрежные подмосковные дебри. Но для меня и двух перечисленных туристских маршрутов за глаза довольно. Впрочем, дача теперь просто по состоянию здоровья сделалась таким же воспоминанием, как иные города и страны. Доживать последние годы (месяцы, дни?), видимо, придётся в Северном Орехове-Борисове (125 м. от метро «Орехово»), куда сын перетащил нас в 1996 г. поближе к своей городской квартире, сразу после смерти матери жены. Вскоре поблизости оказалась и его сестра, так что всё семейство в сборе.
У трехкомнатной квартиры на 9-м этаже 17-этажного панельного дома (вполне достаточной и удобной для двоих) два весомых достоинства, которые делают её существенно дороже многих таких же квартир-близнецов. Во-первых, это вид из лоджии на Царицынский парк с перспективой аж до Бирюлёва, т. е. почти до Луны. Во-вторых, зайдя за угол из подъезда и перейдя шоссе, ты- в парке, похожем на Плющевско-Перовско-Кусковский. Хочешь – дворцовый, хочешь – дикий, хочешь полутакой и полуэтакий, хочешь по берегу километрового пруда шириною с Волгу в Дубне, хочешь по безлюдным тропинкам,, хочешь – по людным аллеям, хочешь – пешком, хочешь зимой на лыжах, хочешь – летом на лодке, хочешь зимой и летом на велосипеде или еще на чём угодно, но это уже для меня излишняя роскошь. И вот этот парк стал последние десять лет как бы продолжением лоджии моего кабинета, в нём проходит значительная часть почти каждого дня.
Впервые я встретился со всем этим роскошеством где-то в середине 80-х, когда прошёлся по берегу Царицынского пруда с компанией иностранных гостей и выслушал чисто русскую историю о том, как Екатерина Великая (хоть, действительно, великая государыня, но обычная баба со всеми своими бабьими придурями) заказала архитектору Баженову дворцовый ансамбль под стать иным питерским на высоком берегу пруда у деревни с красноречивым названием Чёрная Грязь. Баженов действовал по согласованному с императрицей проекту, так что с этой стороны никаких сюрпризов не ожидалось. Он почти докончил строительство, когда пришлось начать переговоры с Павлом (наследник всё-таки!) о каких-то сооружениях в его Гатчине. Мать такие контакты с ненавистным сыном не прощала и, явившись под занавес строительства на бывшую Чёрную Грязь, сделавшуюся почти оконченным Царицыным, лицемерно возгласила: «Да ведь это острог!». Всё построенное было срыто (такой произвол продолжается на Руси и доныне). А царица приказала начать всё по-новому другому архитектору – Казакову. Казаков вновь довёл ансамбль до крыши, но тут царица скончалась, а её сынок приказал предать забвению каприз ненавистной матери. Не знаю, насколько всё рассказанное мне правда, но то, что в России точно таких же историй было множество – не возразишь. Эта история, по характеру своему, более правдива, чем могла бы быть на самом деле.
Когда я увидел в середине 80-х годов нечто простоявшее двести лет под дождём и снегом – это была гигантская общественная уборная, мерзость запустения, загаженная так, как умеют загаживать общественные уборные только в России. Дойдя по берегу пруда до мостика у устья образующей его речонки, увидел далеко на взгорье за диким лесопарком высокие жилые новостройки. Окинул их равнодушным взглядом. Ничто не породило предчувствия, что именно в одной из этих новостроек мне придётся скоротать остаток жизни.
Когда переехал сюда десяток лет спустя и отправился первый раз погулять по парку, увидел, что многое сделано, около полудюжины малых дворцовых строений ансамбля восстановлены. В одном открыт концертный зал, в других – небольшие музеи и службы. Но до Большого Дворца руки не доходили. Слишком дорогое удовольствие – восстанавливать руины, дешевле построить всё заново, новоделом.
Говорят: если нельзя, но очень хочется, то можно. Перефразируя этот замечательный афоризм, можно сочинить новый: если руки коротки, то зелен виноград. Впрочем баснописцы давно выразили эту мысль каждый на своём языке. И вот годами стала развиваться теория: руины Большого Дворца надо оставить такими, какие они есть, даже законсервировать на века. А все потуги реставрации окажутся презренным «новоделом», не более того.
Гуляя годами по парку, я мысленно возмущался этой дурью. Ведь если бы Дворец был построен и обветшал – да. надо было бы консервировать оставшееся, как памятник старины, как «руины» (кстати, в парке, как и во многих других парках ХУШ века, есть искусственные руины). Но ведь произошло трагическое недоразумение, никакими архитекторами не предусмотренное. И в некоторых случаях мы совершенно правильно идём на «новодел» - например, воссоздавая заново исчезнувшую игрушку царского дворца в Коломенском. А тут не знаю, надо ли исправлять ошибки природы, но ошибки вздорной дуры-бабы (хоть и Великой Государыни) и её психопата-сына исправлять нужно, даже должно.
По моему мнению, даже если бы весь дворцовый ансамбль в Царицыно был снесен с лица земли, если бы остались только архитекторские чертежи – и то надо было бы начинать строить всё сначала. Из уважения к памяти выдающихся русских архитекторов.
Как только кончат восстановление Большого дворца, вновь вспыхнет дискуссия, надо ли восстанавливать некоторые снесённые за ветхостью в своё время малые дворцовые постройки – или вновь попятиться в страхе перед ложным «новоделом». Думаю. что одолеют архитектурные пуритане и вместо домиков останутся таблички.
А жаль! Ведь и вместо сгоревшего Манежа на пустой площади могла бы красоваться табличка. Но Лужков не побоялся обвинений в «новоделе». И большое ему спасибо за это.
На прогулках я мысленно становился Хозяином Дворца и начинал наводить в нём порядок.
Я восстанавливал Большой Дворец таким, каким его почти достроил Казаков (раз уж творение Баженова исчезло бесследно – но и его я представил бы в чертежах и набросках на стендах) Устраивал в нём музей типа Царскосельского, прочил покровительства Третьяковки и цветаевского музея изящных искусств (в смысле картин, мебели, вообще интерьера ХУШ века из их запасников и на сменных выставках). Я делал парк регулярным с эстетичной сетью незаасфальтированных аллей, тропинок и полянок. Я чистил загаженный пруд и более чем загаженные его берега, превращая их в радующие глаз мраморно-песочные дворцовые набережные. Я окружал всё это великолепие гигантским лесопарком десятка на полтора вёрст – от Московской Кольцевой у Бирюлёва цепочкой прудов до Москвы-реки за Борисовым и Сабуровым. Исчезали пьяные компании, оставляющие после себя горы мусора. Исчезало разнообразное отребье, отравляющее жизнь людям – от раздражающего хулиганья до дерьмоносных собаководов. Для этого я строил ажурные ограды и без жалости расстреливал соляной дробью негодяев, пытавшихся проделать в них проходы. Для этого я собирал эскадроны екатерининских «гусар летучих» - добровольцев, которые в часы досуга поддерживали бы порядок в «своём» парке лучше всякой милиции. Ну, как сегодня добровольцы выезживают лошадей в царицынской дворцовой конюшне.
Вершиной моей фантазии стало выступление по местному ТВ, где я предложил раз в год устраивать здесь театрализованное представление на всю страну.
По плотине пруда едет золочёная карета императрицы. Эскадрон екатерининских гусар впереди. Эскадрон екатерининских кирасир сзади. Карета приближается к площадке перед дворцом. Навстречу спешат реальный градоначальник и гласные Городской думы. Императрица выходит из кареты. Градоначальник встречает её рапортом о деяниях истекшего года. Государыня милостиво благодарит и указывает на упущения в Первопрестольной (текст подготовлен в мэрии). Прекрасная телепередача, если талантливый режиссер! И прекрасное живое зрелище для десятков тысяч москвичей и гостей столицы, если загодя разместить их вокруг умеючи. Тогда это казалось ненаучной фантастикой. Ныне – тоже фантастика, но уже научная
И вдруг минувшей осенью 2005 года виртуальность вдруг перевоплотилась в реальность.
Федеральному правительству надоело изображать из себя собаку на сене, и оно передало формальные права на Царицыно правительству московскому. Формально в обмен на что-то, но это, конечно, чисто бюрократические игры: в России, с её иерархией хозяев-«самодержцев» на всех уровнях социального управления, всё движущееся и недвижимое, как и 1250 лет назад, принадлежит очередному Рюрику, а уж он со своей дружиной решает, как быть с той или иной рухлядью. Богатые московские власти в отличие от бедных российских, немедленно высыпали гору денег, выписали из Средней Азии несколько сот тамошних сарматов, наняли еще столько же московских строителей высшей квалификации, и в три смены круглые сутки без выходных и праздников принялись преображать мерзость запустения в реализацию замыслов Баженова и Казакова. Обещают управиться за два года, но если управятся хотя бы за пять – и то низкий поклон.
Конечно, в России невозможно обойтись без благоглупостей.
Обшили медью крышу псевдоантичной беседки в одном из концов парка. Медь тут же ободрали в металлом местные алкаши. Завезли лесА для реставрации неохраняемых парковых караулен – здесь тоже растащили, что смогли. Такой русской народной игры в «казаки-разбойники» хватит на годы и годы, если не догадаются создать Общество Друзей Царицына (включая отряды добровольцев, особенно молодёжи), которое составит опору милиции в её борьбе против хищников.
Хочется верить, что разум в конечном счёте восторжествует. Что дворцовый ансамбль станет, действительно, ансамблем, органически включит в себя церковь (пока что это – инородное строение), парк и прилегающие лесопарки. Надеюсь, догадаются подсветить только что сделанную мозаичную Богоматерь над входом в церковь, подкрепить её Вечною Лампадою, сделать и сегодня прекрасный колокольный звон событием, на которое туристы будут стекаться, как в Ковне (Каунасе).
Конечно, по законам природы и статистики, мне вряд ли удастся полюбоваться на всё это великолепие. Но ведь не удастся-то всего лишь в реальности. А в виртуальности за эти годы я налюбовался Будущим Царицыным вдосталь.
Чего желаю в отношении своих любимых мест и всем моим читателям.
Вместо эпилога.
Сегодня лучший памятник Царицынскому музею и парку – одинокая мать с коляской в вечерних сумерках пустынных зарослей. А кругом, как мы знаем по московской статистике, бесчисленные стаи злобных бродячих псов – четвероногих и особенно двуногих. Значит, кто-то позаботился о том, чтобы четвероногие не кусались, а двуногие – не грабили, не насиловали и не убивали. Одного взвода конной милиции, временами патрулирующей парк, для этого мало. Необходима эффективная социальная организация, чтобы в насквозь криминальном мегаполисе появился зелёный Остров Безопасности.
Спасибо людям, создавшим такую организацию, низкий им поклон..