Той ночью он проснулся оттого что она проходила под его окном. Он нисколько не сомневался, что это именно она. А иначе, с чего бы это вдруг ему просыпаться без двадцати два в пятницу? Чуть не запутавшись в грязной попахивающей табаком занавеске, он прильнул к окну. Во рту каким-то образом оказалась прикуренная сигарета. На языке стало еще паршивее. Отбрасывая тень на тротуар, она проходила мимо. Какое-то отвратительное червячное чувство зародилось у него в груди, как только он ее увидел. Горькое чувство, вызывающее желание выплюнуть легкие, словно что-то чужеродное. Волосы модного подблондинистого цвета, облагороженные руками мастера и ухоженные дорогими бальзамами, пальто из натуральной кожи, бархатные перчатки, на плече сумочка с cd-плеером. Ее было просто не узнать. Куда же подевалась та забитая и одетая во что попало девушка, что он когда-то знал? Даже сигарета, что она курила, сверкала золотой фольгой. Да и какого черта она вообще тут ходит?! Пришла просить прощения? Вернулась?
Вот, представилось ему, она зайдет в парадный, нажмет два раза на звонок. Это когда-то было у них чем-то вроде пароля. Он выйдет к ней в одних трусах. Из двери напротив, конечно, высунется Тетя Галя и обязательно пообещает написать куда следует на его выселение. Она строит планы прибрать к рукам всю коммуналку. Две комнаты уже ее и его жилье - на очереди. И право первой продажи, как назло, за ней.
Вот он откроет дверь и скажет:
- Что тебе нужно? - язык слегка заплетается, сегодня выходной и он, обыкновенно пьян.
- Прости меня. Я пришла сказать, что мне очень жаль, что все так получилось. Я не могу без тебя жить, - скажет она и уставиться в пол.
И он будет стоять, тупо уставившись на нее. Смотреть на ее лицо, с которого никогда не смоются чужие губы. Ее язык, с которого никакой, даже самой дорогой щеткой не смыть вкус чужой спермы. Ее тело, с которого никакой пемзой не соскоблить отпечатки немилых рук...
Он будет вспоминать тот день, когда он и она впервые вошли в "нашу норку", как они называли темную комнату в коммуналке. Смех, радость, грусть, которые никогда не принадлежали только одному из них. Канун получки, когда они, раскуривая выцарапанные из пепельницы чинарики раскладывали в столбики собранную по карманам мелочь, споря о том, купить ли на эти деньги батон или четыре бич-пакета. Чаще всего они в последний момент они сходились на том, чтобы взять на все презервативов. Тишина. Дыхание. Все деньги уходили на книги, вермут "Сальватор", на кафе, клубы и кинотеатры. На еду не оставалось. Вспомнит он в один момент ее попытки внести уют в их скромное жилище, войны с соседями, вкус жареной картошки с тушенкой... или без тушенки… Некий мир, в котором они жили только вдвоем, не пропуская никого снаружи.
Он представил, как будет стоять и смотреть на нее, вспоминая тот вечер, когда она впервые улетела в ночь. Прямо как в песне Макаревича. Он не спал всю ночь, прекрасно понимая где она и чем занимается, но боялся сам себе признаться в этом. Он старался убедить себя, что это не так, что та чушь, что она навесила ему на уши - правда. Было страшно. Поднялась температура. Никогда до того он не чувствовал себя паршивее.
Он будет переживать вновь, глядя в ее голубые-голубые глаза, тот вечер, когда она отправила ему sms, в котором она написала, что больше не вернется! Как через месяц запоя он проснулся, и, умирая от похмелья, устроил уборку. Он вынес на свалку все, что напоминало ему о ней. Всю одежду, мебель, посуду, косметику, бытовую технику. Он оставил себе только самое необходимое. Диван, стол, стул и один комплект одежды. Вынес пустые бутылки и помыл пол. В этот день он впервые не выпил ни капли спиртного и при этом уснул на пару часов.
Он будет стоять, не в силах решить, какое из двух желаний, борющихся у него внутри сильнее? Желание прижать ее к груди, не в силах выдавить ни слова, от подкативших к горлу слёз радости, или же, буркнув "Пошла на ***, шлюха", захлопнуть дверь.
Однако барышня под окном прошла мимо его подъезда...