Предыдущее - http://www.proza.ru/2016/12/11/993
- Почему то, что не позволено женщине, позволено мужчине? Если женщина оскверняет ложе мужа, прелюбодействует и подвергается за это тяжкому наказанию по законам, а мужчина, неверный своей жене, остается безнаказанным? Не принимаю такого законодательства, не одобряю такой обычай. Мужчины были законодателями, поэтому и законодательство против женщин, потому и детей отдали во власть отцов, а слабый пол оставлен в небрежении. У Бога не так, но – «чти отца твоего и матерь твою». Смотрите, как равно законоположение! Один Творец у мужчины и женщины, одна персть – оба они, один образ. Один для них закон, одна смерть, одно воскресение. Мы рождаемся от мужчины и женщины – один долг детей по отношению к родителям. Как же ты требуешь целомудрия, а сам не соблюдаешь? Отчего взыскиваешь того, чего не дал? Почему, будучи сам плоть такого же достоинства, не равно законополагаешь?
Кесарий простер руку к воображаемому сенату. Безупречно уложенные складки тоги заструились по его плечам.
- А теперь давай им про змия, про змия! – весело сказала Горгония, беря с серебряного подноса сочный оранжевый плод диоспиры ( *).
- Если ты думаешь о худшем и будешь говорить, что первой согрешила женщина, то скажу тебе, что согрешил также и Адам. Обоих прельстил змей – ни та не оказалась слабее, ни этот сильнее.
- Вот-вот!
- Горгония, не перебивай Александра, пожалуйста.
- Но подумай о лучшем! Ведь обоих спасает Христос Своими страданиями! Ради мужчины стал Он плотью? Но также и ради женщины. Ради мужчины умер? Но и женщина смертью Его спасена. От семени Давидова Он называется, чем, может быть, думаешь, почтен мужчина? Но и от Девы рождается – это уже о женщинах! И будут, говорит Бог, двое одной плотью, а одна плоть обладает одинаковым достоинством.
- Молодец, братик! Так их! – Горгония зааплодировала.
- Ну что ты, Горги, в самом деле! Доченька, если кто со стороны на тебя посмотрит, подумает, что ты на ипподромы ходишь!
- Там еще не так шумят, бабушка!
- Аппиана, тебя никто не спрашивал. Александр, не слушай никого, продолжай, родной. Они все время тебя перебивают.
- Итак. Я заканчиваю. Хорошо жене почитать Христа в лице мужа, хорошо и мужу не бесчестить Церковь в лице жены.
- Ох, Александр, ты прямо так и сказал в сенате?!
- Да, мама. Теперь примут новый закон о праве матери наравне с правом отца. Потестас патриа и потестас матриа. (*)
- Да что ты?! – всплеснула руками Нонна. – Какой ты умница, Александр!
- Мама, он шутит! – рассмеялась Горгония. - И вообще, эту речь Григорий написал. (**)
- Ну вот… - расстроено развел руками Кесарий.
- Сынок, как тебе идет эта тога! – Нонна порывисто обняла его. – Ты такой красивый, высокий, стройный... Ты такой прекрасный ритор! О, как я благодарна Богу за тебя! Я просила у Него лишь одного сыночка, а Он дал мне двух дивных сыновей.
- И не менее дивную дочь, - рассмеялся Кесарий, нагибаясь к Нонне и целуя ее, а потом – по очереди - Горгонию и Аппиану. – А о внучке я уже и не говорю.
- Дядя Кесарий, - сказала Аппиана, рассматривающая содержимое изящной золоченой шкатулки, - ты знаешь, что я скоро замуж выхожу?
- Да, Кесарий, ты не забыл – я уверена, что Григорий писал тебе – мы сговорили Аппиану за Никовула, сына Флавиана? У которого пять дочерей и один сын? У них имение недалеко от нас.
- Да, да, знаю, - улыбнулся Кесарий. – Долговязый такой. Знаю.
- Мы приехали под тем предлогом, что Аппиане надо выбрать достойное приданое…ну, ты понял, Кесарий.
- Александр, нам так не хватает тебя, что приходится прибегать ко лжи, чтобы видеть тебя хоть изредка, - проговорила Нонна, касаясь лица сына. Ее глаза заблестели.
- Мама, ну что ты… Как хорошо, что вы приехали! Знаешь, что? Вы купите Аппиане что-нибудь, что ей захочется – это будет подарок от меня.
- Нет-нет, Александр!
- Отчего же нет? Вы посетите рынок, выберете что-нибудь, чего не найдешь в Назианзийской глуши…
- Я не хочу ходить на Константинопольский рынок, право, Александр.
- Вас понесут на крытых носилках. В сопровождении охраны.
- Аппиане я на рынок идти не позволю.
- Бабушка!
- Нет, я сказала.
- Дядя Кесарий сказал, что я могу выбрать, что хочу, сама. Как же я выберу, если не пойду? – ротик Аппианы скривился, словно она вот-вот готова была расплакаться.
- Дядя не то имел в виду.
- Да, Аппиана, пока бабушка с мамой будут на рынке, ты побудешь с Олимпиадой, эта девочка очень приятная, из хорошей семьи…они христиане…Кстати, ее тоже недавно помолвили, так что вам будет о чем поговорить…О нарядах там, украшениях, прическах, косметике…
- Кесарий! – строго сказала Нонна. – Какая косметика?!
- Извини, мама, я оговорился. О книгах, о прялках, о молитвах, о покрывалах…
- Не хочу я к этой зануде Олимпиаде! – заревела Аппиана.- Она только про книжки и говорит. Меня засадили с ней прошлый раз, я не знала, куда деться!
- Очень хорошо, про книжки, замечательно, - сказала Горгония. – Тебе неплохо хотя бы узнать, что такие вещи существуют.
Аппиана заревела пуще прежнего.
- Что с тобой? – удивился Кесарий.
- Она так всегда, не обращай внимания! – бессердечно сказала Горгония.
- Дитя мое, у тебя все пальцы в крови! – вскричал Кесарий. – Что случилось?
Он схватил маленькую, как воробышек, девочку, и посадил к себе на колени, вытирая куском полотна кровь с ее ладоней.
- Эй, Трофим, принеси воды и масла!
Аппиана, трясясь от рыданий, уткнулась в белоснежную тогу дяди.
- Святые мученики, что с тобой, дитя мое? – опустилась рядом с ними на колени Нонна.
- Доигралась! – сказала, сурово покачав головой, Горгония. – Я все ждала, когда же ты о скальпель порежешься…нельзя все без спроса хватать, даже то, что красивое и золотое…
- Я теперь умру? – спросила девчушка, поднимая на Кесария огромные синие глаза.- Кровь не останавливается!
- Конечно, нет. Я тебя сейчас спасу, - заверил Кесарий, ловко перевязывая ее кисть.
- Хорошо, что не в глаз, - Нонна покачала головой.
- Вот и кровь остановилась, значит, не умрешь.
- Кесарий, что же ты оставляешь острые предметы без присмотра…
.
- Я?! – расхохотался Кесарий. – Я оставляю острые предметы без присмотра?!
- Мама, Аппиане давно не три года. Ей четырнадцать, и она знает, что ножи обычно острые, а иглы – колются. И она сама тайком взяла его шкатулку с инструментами.
- Это не шкатулка. В шкатулке серьги хранят с браслетами.
- Хорошо, Кесарий, ларец, ящик, как угодно! Ты даже не заметил, что я за тебя заступаюсь.
- Спасибо, сестрица… Ну как, Аппиана, уже не больно? Не страшно?
Он несколько раз качнул ее на коленях. Аппиана весело взвизгнула и рассмеялась, махая перевязанной рукой, как крылом.
- Вот ты уже и смеешься! – воскликнула Горгония, целуя дочь.
- Мама, я хочу спеть ту самую песенку, что меня вчера дядя научил, - заявила девочка. – В знак благодарности, - с важностью добавила она. – Можешь мне на кифаре подыграть?
- О, сестрица, ты еще не забыла, как играть? – удивился Кесарий. Трофим, незаметно прошмыгнувший за их спинами, подал довольной Горгонии кифару. Она тронула струны, и Аппиана, зажмурив глаза, запела нежным, детским голосом по-латыни:
- Dianae sumus in fide
puellae et pueri integri:
Dianam pueri integri
puellaeque canamus.
Нас Дианы покров хранит,
Девы чистые, мальчики,
Пойте, чистые мальчики,
Песнь Диане, и девы!
Горгония перестала аккомпанировать где-то на второй строчке, но Аппиана, не видя лицо матери, продолжала:
- o Latonia, maximi
magna progenies Iovis,
quam mater prope Delliam
deposivit olivam…
tu Lucina dolentibus
Iuno dicta puerperis,
tu potens Trivia et notho es
dicta lumine Luna …
О Латония, дивная,
Дочь Юпитера сильного,
Мать Лето родила тебя
У маслины делосской.
И Юнона-Люцина ты
Для родильниц томящихся,
Ты – Дорожница, ты – Луна,
Свет кидаешь заемный. (*)Катулл, гимн Диане, пер.А.Пиотровского)
- Аппианочка, какая хорошая песенка, - проговорила Нонна, с умилением глядя на внучку и не замечая страшные знаки, которые ее дочка делал Аппиане. – А что же ты перестала играть, Горгонион? Красиво, когда под музыку поют.
- У сестрицы рука болит, - сказал невозмутимо Кесарий, и, деловито забрав кифару, ударил по струнам, и они с племянницей закончили хором:
- Sis quocumque tibi placet
sancta nomine, Romulique,
antique ut solita es, bona
sospites ope gentem.
Под любым из имен твоих
Будь, Диана, священна нам!
И храни, как хранила встарь,
Верных Ромула внуков. (*)Катулл, гимн Диане, пер.А.Пиотровского)
- Я вот, жаль, не знаю латинского… - вздохнула диаконисса. Горгония испепеляющим взглядом смотрела на брата. Аппиана открыла глаза и бросилась бабушке в объятия.
- Тут про девственниц каких-то, которые божественные песни поют, да, Кесарий? – спросила Нонна. – Я ведь кое-какие слова все-таки знаю, не просто так за твоим отцом почти полвека замужем провела. Тут вот и про внуков Ромула, то есть про римлян, то есть нас. Очень патриотичная песня, ничего, что на латинском.
- Правда, тебе нравится? Это меня дядя Кесарий вчера весь день учил. Я дедушке Григорию спою, он же латинский знает. Или в церкви спою. У меня хорошо получается. Дядя Рира может мне подыграть на кифаре.
- Нет!!! – хором воскликнули Горгония и Кесарий.
- Не надо петь эту песенку дедушке, Аппиана, - мягко сказал Нонна. – Расскажешь ему псалом какой-нибудь… покороче. Пойдем, разберем мое рукоделие…
Она взяла внучку за руку и увела.
- Зачем ты ее стихам Катулла научил? – прошипела Горгония, наступая брату на ногу.
- А хорошая песенка, правда? – улыбнулся Кесарий.
- Она вот эту вот хорошую песенку деду споет, и тот ее убьет! Ты понимаешь вообще, что делаешь? – закричала Горгония, замахиваясь на Кесария.
- Пусть девочка развивается, - отвечал молодой сенатор, отодвигаясь от старшей сестры. - А для деда ей нечего петь песенки. Да и он забыл латинский язык уже, наверное. Надо бы его снова в Британский легион послать, вспомнить молодость, я бы оплатил путешествие из собственных сбережений.
- Ничего он не забыл, - махнула рукой Горгония, - Молодость в Британском легионе не забывается. Вот она как споет ему – «Под любым из имен твоих будь, Диана, священна нам!» и все, он ее убьет за нечестие по закону Моисееву! Покалечит! Она же глупая, не сообразит, что это гимн Диане и его не надо петь для того, чтобы порадовать дедушку-епископа!
- Я все соображаю! – раздался возмущенный голосок вернувшейся Аппианы. – И я не собиралась дедушке это петь. Я нарочно… нарочно это сказала, чтобы вас всех напугать. Я же понимаю, что дедушка латинский знает.
- Аппианочка, лучше спой греческую песенку, которой я тебя учила! – следом за внучкой спешила маленькая диаконисса. – Спой, родная! А дядя и тетя подпоют, я их тоже этой песенке в детстве научила.
- Да, Горгонион, точно, давай, сыграй! – Кесарий весело передал сестре кифару. – А то я не очень хорошо с ней управляюсь.
- Хоть в чем-то ты не одарен, и это признаешь, - хмыкнула Горгония, взяла кифару и запела низким грудным голосом, в котором потонул тоненький голос Аппианы:
- Стремя коней неседланных,
Птичье крыло свободное,
Столион полон адаон,
Птерон орнисон апланон,
Парус надежный юношей,
Пастырь и Царь детей Твоих…
Кесарий слушал, подперев голову рукой. Нонна с надеждой смотрела на него, глаза ее были полны слез. Вдруг он выпрямился, и присоединил свой сильный голос к голосу сестры:
- Столион полон адаон,
Птерон орнисон апланон,
Пастырь и Царь детей Твоих
Сам собери
Чад Твоих
Петь Тебе
Энин агиос,
Гимнин адолос,
Устами чистыми,
Христа,
Детей вождя…
Нонна смотрела на своих поющих детей и улыбалась, и плакала.
+++
- Я так рад видеть тебя, Горги! Рад видеть всех вас! Такая счастливая неожиданность! Но скажи – как вам удалось выбраться из пещеры нашего домашнего Киклопа?
- Ничего нового, брат мой. Надо было только найти подходящего барана… Все старо, все уже выдумано до нас, - Горгония уютно устроилась на низенькой кушетке среди подушек, с огромной гроздью черного винограда в руке.
- И кто же был бараном, моя хитроумная сестра? Неужели … я даже боюсь помыслить …
- Ну, конечно, Аппиан, - улыбнулась в ночном полумраке Горгония брату. На ней, как обычно, не было никаких украшений, кроме золотых сережек с зеленоватым нефритом. Она откинула тяжелое покрывало на плечи, позволяя густым, уже тронутым сединой волосам, литься, словно струям ливня. Весенние звезды подмигивали с лилового неба.
- Аппиан! Многострадальный супруг твой! – воскликнул Кесарий, словно актер из трагедии, незаметно отщипывая виноградины от грозди сестры.
- Тише, мама спит уже … или молится, - дернула Горгония брата за край тоги, одновременно убирая виноград вне пределов его досягаемости, и неожиданно спросила: - Слушай, как я понимаю, ты так прямо в тоге и спишь?
- Нет, спать в ней нельзя никак – сомнется, - серьезно возразил Кесарий.
- Ах, вот как! Я и не подумала. Прости. Тогда, конечно, никак нельзя в ней спать.
- Все дело в складках – они должны правильно лежать. Иначе будет, как мешок… ну, как наш папаша носит.
- Да, на нем она совсем по-другому смотрится…я даже сначала подумала, что у тебя не тога, а что-то другое… При всем том, что у вас фигуры схожие… Покажись-ка еще! Привстань! Движение способствует перемещению онков и лептомеров!
Кесарий с легкостью вскочил на ноги, прошелся по зале.
- Это у него, а не у меня, не тога, а что-то другое. Видишь? Здесь складок с полсотни.
Горгония неожиданно проворно для своей комплекции почтенной провинциальной матроны выбралась из подушек, босиком ступила на лидийский ковер и подошла к брату сзади. Статная, высокая, так не похожая на худенькую, маленькую Нонну, она была всего на полголовы ниже брата. Сложив руки на груди, она со знанием дела осматривала тогу Кесария. Тот весело улыбался, глядя на сестру.
- Так-так…и этот оставшийся хвост закрепляется не сзади, как у папаши…а подгибается на угол…и потом вперед… понятно! А он ее носит, как полотенце после бани. Да, тебе она идет, - резюмировала Горгония, и добавила то ли насмешливо, то ли нежно: - Прямо не младший брат, а один из братьев Гракхов.
- Носить тогу – целое искусство. В прямом и переносном смысле.
- Это у тебя наследственное – любовь к тогам, речам и политике. У меня одно из самых ранних воспоминаний детства – папа выступает перед гостями по поводу кесарского налога. Вы с отцом так похожи…
- Ты нарочно это говоришь, Горги, чтобы меня поддразнить. Но я, как философ, не обращаю внимания на такие вещи. Лучше расскажи, моя Лисистрата, как ты обхитрила Аппиана?
Горгония положила виноград на серебряное блюдо, ополоснула руки в чаше для умывания, на которой были изображены купающиеся нимфы, проказливо поглядывающие по сторонам.
- Собственно, все было очень невинно. Как хорошо все-таки, что наш папаша мне более не господин! Помню, я дни считала до свадьбы – начиная с помолвки, за три года. У меня особый календарик был. И молилась за Аппиана три раза в день. Чтоб не умер. А то папаша мигом бы меня спровадил в диакониссы, чтобы все было, как у людей и не хуже…Но о чем это я?
- О многострадальном Аппиане, сестра моя. Чем вы его опоили?
- Скажешь тоже – опоили… Это по твоей части, медицинско-политической. Мы поступили, как слабые женщины, лишенные прав в вашем мужском мире и призванные пребывать у вас, мужчин, в послушании. И если глава семьи решил, что Аппиане надо купить приданное в Новом Риме, то как мы могли ослушаться!
- Так это идея Аппианы?! – воскликнул потрясенный дядя.
- Этими своими словами ты премного и несказанно обижаешь меня, брат мой, - горько вздохнула Горгония, подвигаясь ближе к очагу. Дрова весело потрескивали, из курильницы на мраморном полу поднималась тонкая струйка благовонного курения. – Идея моя. Естественно. Аппиане еще рановато иметь идеи.
Кесарий рассмеялся, откидываясь на подушки.
- Аппиана, к твоему сведению, только реветь и может. Чем она и занималась около недели, потому что ее подружка, Молпадия, ездила с родителями в Новый Рим и там ей всего всякого накупили, а свадьба у нее только через три года – позже, чем у Аппианки – только помысли, какое горе, сам прослезишься.
- Девочка плакала целую неделю, прежде чем Аппиан позволил ей такую невинную забаву? – вытирая слезы от смеха, проговорил Кесарий. – Он стал значительнее более суровым, по сравнению с тем, каким я его знал.
- Ошибаешься. Он только через неделю заметил, что с дочерью что-то не то.
Горгония наморщила свой лоб и проговорила задумчиво и величаво:
- «Горгония, с нашей девочкой что-то не так. Ты заметила?», - тут она накинула по самые глаза покрывало, до этого лежавшее на ее плечах, сложила руки перед грудью и тоненьким голоском ответила: - «Да, муж мой». «Я не люблю потакать девичьим капризам…», -
продолжила она опять с деланной суровостью… и это дальнее путешествие, я понимаю…» - «Очень дальнее, Аппиан, очень!» - «Но я все-таки решил позволить ей съездить перед свадьбой в Новый Рим. Я знаю, ты будешь против, но я должен настоять.» - «О, Аппиан, это такая дальняя дорога!» - «Горгония, это твоя единственная дочь. Ты должна понимать, что свадьба бывает один раз в жизни.» - «Да, супруг мой…Но я так боюсь! Где нам остановиться в Константинополе? Я так не люблю эти столицы!» - «О вас может позаботиться твой брат». - «Кесарий?» - «Конечно! Он же придворный врач». - «И член сената». - «Именно. Как ты могла о нем забыть? Ах, вы, женщины, такие легкомысленные, такие глупенькие!» - «И правда, как я могла о нем забыть! Какой ты умница, Аппиан! Чмок-чмок-чмок! Но…» - «Что?» - «Не сердись, Аппиан, но я не поеду без тебя». - «Но я занят, эта кесарева подать занимает у меня весь досуг! Поезжайте вместе с твоей мамой!» - «С мамой? Но отец будет против!» - «Я поговорю с ним, Горгония. Иди на свою половину, порадуй Аппиану и начинайте готовиться в дорогу».
Горгония весело отбросила назад черные кудри и снова принялась за виноград. Кесарий, нежно глядя на сестру, сказал с укором:
- И не стыдно тебе, Горги? Так издеваться над бедным супругом? Иногда, глядя на тебя, я думаю, что неспроста древние мужи отобрали у вас власть и заперли вас в гинекее. В этом есть разумное зерно.
- А вот в Спарте не запирали, - сказала Горгония. – И вообще, после твоей речи тебе нельзя уже идти на попятный.
- Да уж, - добродушно сказал ее брат, протягивая ей чашу с вином. – Куда нам тут до Спарты.
- Если бы Аппиан был умный… как ты или Григорий…то он сам бы отпустил нас к тебе в гости, понимая, что я скучаю по брату. Но вы, мужчины, порой бываете такие непонятливые! – Горгония взяла его за руку. – Особенно когда речь идет о каком-нибудь добром деле. Маме тоже надо целую речь готовить перед отцом, чтобы он разрешил ей послать еду или одежду тем или другим беднякам. Все-то ему подробно расскажи, да объясни, да про всех выясни. Но если видно, что люди бедствуют, зачем выяснять и говорить, что церковная казна под его личной ответственностью. Ну не хочешь из церковной, дай из своей, в конце концов, не обеднеешь, а из-за этих проволочек чьи-то дети спать голодными лягут, а Христос так делать не учил.
- Горги, возьми, пожалуйста, у меня денег и передай потом маме – пусть у нее будут свои… ну, понимаешь, которыми она сможет распоряжаться, как хочет…мало ли, срочно кому-то помочь, - неожиданно сказал Кесарий.
Горгония несколько мгновений изумленно глядела на него, потом обняла и расцеловала:
- Кесарий! Ты совсем не изменился! Как хорошо! Какой ты… Новый Рим тебя не испортил!
- Ну что ты, что ты! – весело сказал он в ответ, тоже поцеловав ее. - Отчего это он должен меня портить? Наоборот, здесь я могу проявить все свои наилучшие качества. Кстати, наш многоученый брат наверняка написал об этом в якобы моем очередном письме отцу. Давай я подпишу его, и покончим с этим неприятным делом.
- Вот оно, ношу у сердца, - Горгония протянула ему пергамент. – Быстрее подписывай. Нечего читать.
Она взяла со столика пригоршню фисташек.
- Нет, я обязательно прочту. Ты знаешь, сестрица, на государственной службе я взял себе за правило не подписывать бумаги, не читая.
- Подумать только, как летит время, - проговорила Горгония сокрушенно. – Когда ты был вот такого росточка, – она показала на стоящую на полу чашу с нимфами, - и я тебя сажала на горшок, кто бы мог подумать, что ты возьмешь себе за правило не подписывать бумаги, не читая!
- Горги! – добродушно ответил Кесарий, пробегая письмо глазами, – Я знаю, что, если судьба послала мне старшую сестру, я обречен вовремя и не вовремя слушать про этот проклятый горшок. Я почти смирился с этим – не буду хвастлив чрезмерно, говоря, что до конца. Но я пытаюсь вести философскую жизнь…Так что ты напрасно пытаешься вывести меня из состояния атараксии… или что там у меня… Стой, а это что такое?- возмущенно вскричал он.
- Где? – испугалась сестра.
- Вот! Слушай! «Император нуждается в моих услугах теперь более, чем когда бы то ни было…Падеж среди овец – тринадцать голов, из них маток – семь, падеж среди коз – двадцать голов, в том числе выкидышей у коз и овец семнадцать, у жеребых кобыл – четыре. От куриной моровой язвы поголовье кур уменьшилось на тридцать одну…»
Горгония хохотала, вытирая слезы покрывалом.
- Он что думает, ваш Григорий – я тут кем, придворным коновалом в Новом Риме служу при дворе?!
- Ой, нет…Кесарий, нет! – задыхалась Горгония от смеха. – Это все кесарская подать, будь она неладна! Григорий не нарочно! Он так запутался и переутомился с этой податью, что стал подсчеты на том же листе проводить, на котором писал твое письмо! Как хорошо, что ты взял себе за правило…
- Дети! Уже далеко за полночь! Вы еще и не думали молиться! Горгония! Надень покрывало, ты не у себя дома! Кесарий! Как тебя, все-таки, испортила твоя придворная жизнь!
Нонна незаметно вошла в залу и теперь с укором стояла перед ними, закутанная с ног до головы в свое темное покрывало диакониссы. Судя по всему, она не ложилась спать, а проводила ночное время в молитве, когда до нее донесся шумный разговор ее взрослых детей.
- Вот она, матриа потестас! – воскликнул Кесарий, вставая и обнимая Нонну. – Пойдем, мама, посидишь с нами!
- Не хочу, Кесарий, я сердита! – пытаясь казаться строгой, проговорила она, но сын подхватил ее на руки и отнес к очагу, усадив между собой и Горгонией на кушетку.
- Не сердись, мама, мы тебя очень любим, - проговорила Горгония, и сестра с братом поцеловали Нонну в щеки с двух сторон одновременно, а потом стали покрывать поцелуями ее руки.
- Дети… - прослезилась диаконисса. – Какие вы у меня хорошие…Кесарий, а ты теперь никогда уже не молишься? – умоляюще спросила она, взяв сына за руку. – Ты же обещал мне! А Евангелие читаешь? Тоже перестал?
- Мама, как так не молюсь, как так не читаю! – рассмеялся Кесарий.
- Сегодня читал? Нет, скажи мне?
- Нет, еще пока нет. Но я прочту. Еще есть время.
- Он прочтет, мама.
- Вот видишь… За суетой ты забываешь о главном…Ты хоть крестишь себя перед сном?
Она благоговейно начертила на его груди крест.
- Видишь, я даже «ихтюс» ношу, - сказал Кесарий, показывая маленькую серебряную рыбку на шее. – Не совсем еще отпал от Христа в этом Вавилоне. – И в день солнца в церковь хожу.
- Погоди-ка, кто это там бродит… - Горгония зорко пронзила взглядом тьму галереи. – Аппиана! Быстро в кровать!
- Я хотела попить…- раздался знакомый плаксивый голос.
- Ну-ка подойди сюда… Открой рот… Не попить, а запить…Это же надо – так объесться пастилы! Утащила, поди, корзинку целую в комнату… Зубы все почернеют и выпадут. Кесарий, скажи.
- Да, мама права, Аппиана. Сладости вредны для зубов.
- Помнишь, как ты ревела, когда зуб заболел? Забыла?
- А дядя Кесарий меня вылечит, если у меня здесь зуб заболит, - с вызовом сказала Аппиана, незаметно отрывая от винограда веточку.
- Несомненно. Он просто вырвет его клещами. И все. Нет зуба – нечему болеть. Кесарий, скажи.
- Аппиана, мама права.
- Александр, скажи ей строго! Она совсем разбаловалась. Аппиан ей все разрешает.
- Аппиана, сейчас возьму свои лучшие клещи и пойдем рвать тебе зубы через один, если будешь есть пастилу корзинами на ночь! – Кесарий слегка дернул племянницу за нос, она расхохоталась, прячась за его плечом от матери. Он усадил ее к себе на колени.
- Бедная моя племянница… как тебя строго воспитывают, на женской половине… переезжай ко мне жить? – предложил он.
- Да, Кесарий, возьми, возьми ее к себе пожить. Через неделю взвоешь, сам запросишь, чтобы мы ее забрали.
- Дядя не запросит, чтобы вы меня забрали! – воскликнула Аппиана, обнимая Кесария за шею. – Он никогда не запросит.
- Подумай сама, Аппиана – когда дяде Кесарию тобой заниматься? У него каждый день дела в сенате…и ведение больных… и еще множество дел! – покачала укоризненно головой Нонна.
- А он возьмет меня с собой в сенат. Я там буду тихо. Правда, дядя, возьми меня?
- Конечно, возьму. Если только бабушка разрешит.
- Отлично! – воскликнула Горгония. – Будет два сенатора в семье. Дедушка Григорий сойдет с ума окончательно. Кесарий, забирай ее. Аппиан все равно не заметит.
- Аппиан, как и ты, Александр, раз в месяц поговорит с дочкой, наговорит глупостей, поцелует, даст сладостей наесться, а потом не интересуется, - с горечью проговорила Нонна. – Я надеялась, что хотя бы ты, Александр, проявишь в отношении ее строгость, как подобает мужчине в семье, но…
- …но ты такой же, как папа! – радостно заключила Аппиана, целуя дядю в щеку.
- Для строгости там у вас дедушка есть, - заметил Кесарий. – И Григорий, - тут он расхохотался первым.
- С дядей Григорием скучно, - сказала Аппиана. – Он все время или стихи читает, или спрашивает меня, что я выучила на последнем уроке.
- А поскольку мы уже давно отказались травмировать девочку уроками, то сказать ей нечего и беседа не клеится, - безжалостно добавила Горгония. – А последний раз он хотел научить ее писать письма красивым слогом. Она умно так кивала, глазками хлопала, он дал ей задание письмо написать на тему… На какую, дочь моя?
- Похвала дружбе, - недовольно буркнула Аппиана.
- Бедный, он как увидел, как она пишет, сразу так приумолк…Наверно, спрашивал себя, перед кем он бисер целый час метал.
- Горгония, ты очень строга к ребенку, - заметил Кесарий. – Как можно требовать так многого, тем более от девочки?
- Даже от девочки, брат мой, даже от девочки, можно требовать, чтобы она, особенно пройдя с грехом пополам грамматику, писала слово «филиа» не с буквой «эта», а с буквой «альфа», как все обычные люди!
Кесарий задумался. На Аппиану жалко было смотреть. Внезапно лицо его просветлело, и он сказал:
- Так это на ионийском наречии. Ничего страшного. Тем более, Аппиане никогда не придется письма писать. Слава Богу, рабы есть для этого.
- Да, действительно, - сказала Горгония. – Рабы. Как я могла забыть.
- Ах, Александр, о письмах – ты подписал письмо…ну, то самое… что Григорий сочинил? – спросила, борясь с укорами совести, Нонна.
- Слава святым мученикам – нет! – воскликнул Кесарий.
- Я потом тебе все объясню, мама. Без Аппианы, - быстро шепнула Горгония в ухо Нонне.
- Мама, а что, Григорий очень занят хлопотами с имением? – спросил Кесарий. – Отец все переложил на его плечи?
- Не совсем… но Григорий ведь еще и помогает ему, как пресвитер, по делам церкви…Он просто не успевает…
- Дело в ином, Кесарий. Он слишком мягкий. Рабы его не боятся. А знаешь, как это у них – не боятся, значит, не уважают и не работают. О совести у большинства из них говорить не приходится, - произнесла Горгония.
- А ты не могла бы устроить так, чтобы брат встретился с Аппианом? Пригласить Григория к вам в гости? Завести беседу о хозяйственных делах, об этой злополучной кесарской подати? – предложил Кесарий сестре.
- Ох, не думай, что мы такие уж глупые там, в Назианзе! Все уже было устроено. Аппиан навести у нас-то порядок не может, какой из него советник. Но тем не менее. Посидели, поговорили, Григорий прочитал свои стихи про свою тяжелую жизнь…
- Новые?
- Новые, новые! Тема сия воистину глубока и необъятна.
- Горгония, прочти-ка, у тебя память лучше моей, Александр, наверное, хочет послушать, - заторопилась Нонна.
- Сейчас…Как там…Ах, да:
Непрестанные и тяжкие заботы,
Снедая душу и тело ночью и днем,
С неба низводят меня к земле – матери моей.
Прежде всего, управлять рабами – это поистине пагубная
Сеть. Строгих господ они всегда ненавидят,
А благочестивых попирают бесстыдно. Ни к злым
Он не снисходительны, ни добрым не покорны. Но против тех и других
Дышат безумным гневом. Кроме того,
Надо заботиться об имуществе, и кесарево бремя на плечах
Всегда иметь, перенося сильные угрозы сборщика податей…
Надо присутствовать среди криков многолюдных собраний
И возле высоких тронов,
На которых решаются споры между людьми;
Переносить шумные возражения противников
Или законно претерпевать скорби в запутанных сетях.
Таково это бремя, таков этот труд!(***)
- Замечательно! – искренне воскликнул Кесарий. – Как всегда, несравненно! Страшно даже представить, что случилось бы, если при нашем почтенном родителе кто-то из рабов вздумал «подышать безумным гневом» на хозяина. Мама, - обратился он к Нонне, - а нельзя ли отца как-то подключить…рабов припугнуть? Он же, бедняга, вовек налог этот не соберет…
- Ты напиши ему, Александр, пожалуйста, - просительно проговорила Нонна. – Я понимаю, что ты занят…Но он так ждет… Он так одинок…
- Конечно, напишу! Я занят только папаше письма писать…и то придется. Напишу. Только он не слушается моих советов.
- Все равно напиши…
Нонна поцеловала сына.
- Он напишет, мама, - сказала Горгония.
Снаружи раздался громкий, победоносный крик петуха.
- Аппиана, спать немедленно! – не хуже видавшего виды центуриона отдала приказ Горгония.
…Когда Нонна, перекрестив несколько раз детей, удалилась с внучкой в спальню, Кесарий и Горгония вышли на балкон. Небо над Новым Римом было уже совершенно черным, только пестрая планета Венера одиноко светила над горизонтом.
- Накинь вот это, - брат набросил шерстяной плащ на плечи сестры. – Зима.
- Ты видишь? – произнесла она, словно продолжая какую-то давнюю беседу с ним. – Ну куда ее замуж… Дитя.
- Стрижик-воробушек.
- А с другой стороны, пусть она выходит замуж, пока я жива…Я смогу дать ей нужный совет, поддержать, утешить, хотя бы на первых порах. Никто не знает, сколько мне еще осталось, - тихо произнесла Горгония.
- Горги, отчего ты так говоришь? – Кесарий взял ее за плечи и прижал к себе. – Тебе нездоровится? Ты больна?
- Нет, нет, Кесарий, нет. Так, вырвалось. С годами не молодеешь, увы. Я уже стара. Четвертый десяток живу.
- Глупости, Горги.
- Это тебе глупости, в твои двадцать шесть, забыл - я старше тебя на шесть лет. И мы, женщины, старимся быстрее. А сколько подруг я уже похоронила…Пожалуй, только Макрина осталась из нашего девичьего хоровода.
- Макрине тоже столько лет, как и тебе?
- Кажется, она немного младше…Ах, Кесарий, как несправедлива судьба.
- Нет судьбы, ты это знаешь.
- Знаю, вырвалось…Мне горько за тебя.
- Ничего. Так, значит, должно быть. Мы ничего не можем изменить. Надо жить с этим.
- Ты не хочешь возвращаться и поэтому тоже?
- Нет, - с колебанием ответил Кесарий, и было непонятно, что он хочет сказать.
- Я часто думала о тебе, и мне как-то пришло в голову – ты полностью прав, что не возвращаешься. Не надо это тебе.
- Ты одна понимаешь это, Горги.
- Но на свадьбу Аппианы ведь ты приедешь?
- Да, обещаю, - улыбнулся Кесарий в темноте.
- Кесарий, - произнесла Горгония, и в ее голосе неожиданно послышалось колебание. – Я понимаю, это сплетни, это бабьи глупости, но до нас доходят слухи, что к тебе сватают дочерей влиятельные лица Константинополя.
- Это не слухи. Это правда, - сухо ответил Кесарий.
- Прости, я не хотела задеть тебя, но…
- Ты помнишь, как я клялся при тебе? – резко ответил ее брат.
Горгония замолчала, склонив голову – но в темноте они все равно бы не увидели слез друг друга.
- Да, помню, - с трудом совладав со своим голосом, сказала она, наконец. – Я знаю, ты никогда не женишься. Прости, что спросила.
Они еще постояли в темноте, молча. Было тихо, даже далекий петух заснул где-то в бездонной ночи на своем насесте.
- Ты устал, Кесарий. Иди спать, - она порывисто и крепко обняла его. Он ответил тем же. – Христос Бог да сохранит тебя.
- И тебя, сестренка.
Они одновременно начертили крест на лбу друг у друга.
____
(*)Хурма, или Диоспирос (лат. Diospyros) — род субтропических и тропических листопадных или вечнозелёных деревьев и кустарников семейства Эбеновые (Ebenaceae). У многих видов плоды съедобны — они представляют собой крупные оранжевые мясистые 2—10-семянные ягоды.
Другие названия: дикий финик, финиковая слива.
Латинское название рода, Diospyros, имеет греческое происхождение и может быть переведено как «пища богов».
Родиной хурмы является, вероятно, Китай. Деревья доживают до пятисот лет.
Ради плодов растение культивируется во многих странах Евразии, Америки и в Австралии . Некоторые виды являются источником ценной древесины.
(За это примечание спасибо Пассажирке)
(*) Potestas patria – римское «право отца», фактически дающее ему безраздельную власть над женой, детьми и домочадцами (рабами, параситами и др.). Potestas matria – «право матери», аналогичный термин, полностью – выдумка Кесария,
(**)Слово 37 Григория Богослова
(***)св.Григорий Богослов «Стихи о самом себе». Перевод иг.Илариона (Алфеева) Цит. по «Жизнь и учение св.Григория Богослова» , Алетейя, СПб, 2001. с.30
продолжение - http://www.proza.ru/2011/06/09/441