Сероглазая высокая девочка в длинной тунике и с синей лентой в пепельных волосах благоговейно смотрела на Риру. Среди статуй на галерее дома она выглядела такой живой, такой удивительно юной и миловидной, что от нее невозможно было отвести глаз.
- Брат, - прошептала она, и щеки ее запылали, - брат, я переписала твою последнюю речь
начисто.
- Молодец, Феозва, ты хорошо поработала, - покровительственно сказал тот, потрепав ее по темно-русым кудрям.
Она еще более покраснела, бросив смущенный взор на Кесария.
- Посмотри, Кесарий, как пишет моя сестра, - горделиво сказал Григорий ритор, показывая Кесарию многократно затертый кусок старого пергамента.
- Замечательный почерк и ни единой ошибки! – заметил тот.
- Я с ней давно уже занимаюсь, - небрежно сказал Рира. – Феозва знакома с основами риторики, кстати. Ответь нам, сестра – если мы, вместо того, чтобы сказать, "Ахилл", говорим "Пелеев сын", то как называется такая схема ?
- Антономасия!
- Верно, Феозва. А если мы скажем так: "с постели он вставал, или к занятиям приступал, отдыхал, за еду принимался или из-за стола выходил, в постель ложился или на молитву становился - повсюду сопровождала его псаломская песнь, и не было от нее никому покоя ни днем, ни ночью, когда и бедные его родственники, и несчастные рабы надеялись отдохнуть…
- Это?.. это многосоюзие, полисиндетон с гомеотелевтоном - причастия рифмуются между собой, что придает речи размеренность.
- Это кто у вас такой набожный? – поинтересовался Кесарий.
- Василий, - ответил Рира. – Там еще продолжение есть. Гораздо более веселое. «А так как в детстве ему на ухо по недосмотру няньки наступил бурый каппадокийский медведь, то с гармонией он не был дружен, и его псалмопение было тягостно для всех, а брат его Навкратий даже бежал в леса, дабы его не слышать ежедневно…»
Сероглазая девушка посмотрела на него с укором и, перебивая брата, продолжила:
- Впрочем, сходноконечные колоны - это колоны, имеющие одинаковое завершение. Оно может заключаться в окончании колонов на одно и то же слово, - затараторила она. - Употребление таких колонов довольно рискованно. Оно не пригодно в том случае, когда хотят произвести особенно сильное впечатление. Созвучие колонов и противопоставление в них уменьшает силу речи, так как в них много искусственности. Вот как пишет об этом Анаксимен: "Созвучие есть усиление равенства: оно не только уравнивает колоны, но и уподобляет один колон другому, образуя их из сходных слов. Особенно важно делать сходными заключительные слова, потому что главным образом этим путем и создается подобие колонов. А сходными являются слова, состоящие из сходных слогов, совпадающих между собой в большей части букв".
- Дитя мое, тебе следовало родиться мальчиком! – воскликнул Кесарий.
- А что есть риторика? – довольно спросил сестру Рира, уже забыв о псогосе Василию.
- Наука хорошо говорить при помощи связных рассуждений, как пишет Диоген Лаэртский. Все знание, или философия, подразделяется на три части: физику, этику и логику. Логика состоит из диалектики и риторики.
- Неплохо. А из каких частей состоит риторика, сестра?
- Может, хватит, Григорий? - спросил Кесарий, сочувственно взглянув на девушку.
- Ничего, Феозва все знает, просто немного робеет, - махнул рукой Рира.
-Нахождение, расположение, выражение в словах, запоминание, произнесение или действие, - не задумываясь, ответила Феозва. Щеки ее уже перестали пылать, и она говорила уверенно.
- А какой стиль нашей с тобой риторики?
- Аттический.
- Правильно, мы хоть и в Асии живем, но стиль у нас не азианский, а аттический. Как же мы доказываем наше слово?
- Примером и энтимемой, или риторическое умозаключением.
- Ну, приведи нам пример энтимемы, - кивнул Рира.
- «Если ты будешь говорить справедливое, тебя возненавидят люди, а если будешь говорить несправедливое – тебя возненавидят боги, поэтому не следует говорить политические речи; или: если ты будешь говорить справедливое, то будешь угоден богам, а если несправедливое – то будешь угоден людям, поэтому следует говорить политические речи».
- Рира, давай отпустим твою сестру покачаться на качелях в саду! – настоятельно предложил Кесарий.
- Ничего, это как экзамен у нас получается. Не перед мною же одним ей держать испытание, пусть покажет свои знания, которые она получила от меня, при двух ученых мужах, - облокачиваясь на ограду, проговорил Рира и добавил: - Что говорил Аристотель о ритме и метре в речи, Феозва?
- Речь должна обладать ритмом, но не метром, так как в последнем случае получаются стихи, - уверенно ответила Феозва, не сводя глаз с Кесария.
- Милое дитя! – рассмеялся Кесарий, протягивая ей зрелую золотистую грушу. – Ты в любой школе была бы среди первых учеников!
- А вы правда – из Нового Рима? – осмелившись, спросила она, когда взяла грушу из его рук.
- Да, Феозва, - опередил Кесарий Рира. - Ты поэтому так на Кесария архиатра пялишься, что мне даже стыдно за тебя? Феозва, ты ведь хочешь поселиться в Новом Риме? Я, как старший брат, говорил с Кесарием о твоей помолвке.
Груша выпала из разжавшейся руки девочки, и лопнула, разбрызгивая сочную мякоть по мраморным плитам галереи.
- Сармат! – рявкнул Кесарий, успев подхватить сестру Риры, прежде чем она, став не румянее мрамора, упала рядом с грушей.
- Я же не сказал – «я тебя помолвил». Ты же отличаешь совершенное время изъявительного наклонения от сослагательного наклонения, Феозва? – оправдывался смущенный Григорий, растирая сестре ладони.
- Галл! Варвар! – говорил Кесарий. Он уложил Феозву на скамью и надавливал на кончики ее пальцев. Девушка открыла огромные, подернутые поволокой, серые глаза.
- Брат, - обреченно проговорила она, - ты же обещал мне, что я не выйду замуж и останусь с тобой… как личный секретарь… на всю жизнь…
- Сармат! – повторил грозно Кесарий. – Бессердечное существо! Да тебе варварские штаны носить, а не риторский плащ!
Его голос вдруг смягчился:
- Не бойся, дитя – твой брат неудачно пошутил. Тебе лучше? Вот и щечки порозовели… Выпей водички! Рира, подай воды! Живее!- рявкнул он на бывшего чтеца.
- Без штанов твоих я ходил, и ходить буду, - заявил Рира, поя сестру из чаши и гладя по голове. – Просто, находясь в вашем с Навкратием грубом обществе, я сам огрубел и позабыл, что сестры – нежные создания.
Феозва улыбнулась брату и села на скамейке.
- Мне уже лучше, Рира, - сказала она.
- Что случилось, Григорий? – раздался громкий голос из сада, и вскоре стройная фигура Эммелии показалась на галерее.
- Все в порядке, мама! – бодро ответил ритор.
- Да, все хорошо, - слабо улыбнулась его сестра.
- Кесарий, умоляю тебя – расскажи мне, что случилось? – потребовала мать Риры.
- Тетя Эммелия, не тревожьтесь. Ваша дочь рассказывала нам свой урок по риторике – признаюсь, блестяще! – переволновалась, и упала в обморок.
- Мне уже лучше, мама, - снова повторила Феозва.
- Григорий! – произнесла Эммелия. – Я просила тебя – не утомлять девочку! У нее уже второй обморок за неделю – а ты продолжаешь занятия с прежней нагрузкой. Мог бы и дать ей отдохнуть…
Эммелия подняла валявшийся на полу пергамент. Прочитав несколько строк, она устремила гневный взгляд на сына:
- Вомолох!(*) Так ты заставляешь ребенка не упражнения делать, а свои глупости переписывать?!
- Тетя Эммелия, значит, у Феозвы в последнее время часты обмороки? – быстро спросил Кесарий.
- Да, Кесарий, да, - ответила волоокая Эммелия, нежно прижимая к себе свое младшее дитя, но обратив при этом свои гневные взоры на Риру, подобно тому, как Гера, по сказаниям эллинских мифов, смотрела на Гермеса. – Я хотела, собственно, попросить твоего совета касательно ее здоровья… хотела бы, чтобы ты, как врач, ее осмотрел…
- Мама! – испуганно вскрикнула Феозва.
- Что такое, дитя? Чего ты испугалась? Дядя Кесарий – врач, очень хороший врач. Мы никогда бы не смогли показать тебя такому врачу при наших теперешних средствах… Врачам можно показываться, в этом ничего плохого нет. Тем более, я буду с тобой, - успокоила ее Эммелия и добавила, обращаясь к Кесарию: - Может быть, Кесарион, ты осмотришь ее сейчас – чтобы не откладывать?
- Как раз тогда, когда припадок только завершился. Сможешь сделать самое верное заключение… - начал Рира.
- Помолчи, вомолох!(*) – раздраженно прервала его мать.
- Конечно, тетя Эммелия, - кивнул архиатр.
- Тогда, Феозва, дитя мое – встаем… вот так… головка кружится? Пойдем потихонечку в мою комнату, - нежно заговорила Эммелия, помогая дочекри встать.
Феозва что-то прошептала на ухо матери.
- Конечно! – загремела каппадокийская Гера. – Само собой разумеется! Григорий с нами не пойдет!
- Как?! Отчего?! – растерялся ритор.
- Догадайся! – язвительно вопросила Эммелия не хуже Ливания, выступающего обвинителем в неокесарийском суде.
- Девочка стесняется тебя, болван! – отрезал Кесарий.
+++
В комнате Эммелии было прохладно и тихо. Тяжелые ковры на полу и стенах приглушали шаги, свет едва пробивался сквозь окна, закрытые занавесями. Только одно из окон было от них свободно – то, рядом с которым разместились на кушетке Эммелия и ее дочь.
- Значит, шум в сердце, несомненно, есть? – спросила Эммелия, тревожно приподнимая брови и обнимая Феозву.
- Да, тетя Эммелия, - кивнул Кесарий. – Счастье для вашей дочери, что она не хочет выходить замуж. Это не улучшит ее здоровья.
- А как же нам укрепить его? – спросила Эммелия. – Может быть, стоит поехать на воды? В Пифию Вифинскую, например?
Кесарий не успел ответить – скромная сероглазая девочка неожиданно схватила яблоко,
лежавшее на подносе, и с криком: «Уйди, дурак!» запустила его в сторону шевельнувшейся занавеси у входа. Раздался глухой удар и вскрик – бросок достиг цели.
- Рира! – грозно воскликнула Эммелия. Феозва взвизгнула и закуталась по уши в покрывало
матери – она еще не успела надеть хитон.
Григорий ритор, прижимая руку ко лбу, как персидский придворный на приеме у правителя, боком вошел в комнату.
- Ты видишь? – обратился он к Кесарию. – Вот так со мной здесь обращаются.
- Зачем ты явился? – нахмурился Кесарий, заслоняя поспешно кутающуюся в покрывало Феозву.
– Мне надо знать о состоянии здоровья моей сестры.
- Ей нельзя волноваться, а ты ее волнуешь.
- Я учился медицине, Феозва, разве ты не знаешь? – покровительственно спросил Рира.
- Одно дело – учиться, а другое – выучиться, - заметила Эммелия.
- Благородного искусства медицины у меня никто не в силах отнять, - заявил ритор.
- Мне нечего сказать тебе на это, - вздохнула Эммелия. – Как видишь, и Кесарию тоже.
- В Пифию? – продолжил прерванный диалог архиатр. - Можно, конечно… но дело не настолько серьезно, чтобы вам, тетя Эммелия, на это тратиться. Можно укреплять здоровье и дома – а там посмотрим, стоит ли ехать на воды вообще.
- Феозва, слушай внимательно! – сказала матрона, бросая огненные взгляды на сына, присевшего у ее ног на ковер.
- Надо сократить время занятий. Это первое, - сказал Кесарий, многозначительно глядя на Риру.
- Не сомневайся, Кесарион. Сократим, - заверила Эммелия.
- Далее, нужна правильная диэта. Необходимы игры, упражнения…игра в мяч, качели. Езда на лошади очень полезна, но я думаю, вы не разрешите Феозве ездить верхом, тетя Эммелия.
- Отчего же? – гордо сказала матрона. – Я сама в молодости любила покататься. Только надо не выезжать за пределы имения, чтобы наши сплетницы не чесали языками. Рира, ты ежедневно будешь ездить верхом с сестрой!
- Ладно, верхом так верхом, - хмуро ответил Рира, прикладывая к растущей с каждой минутой шишке на лбу серебряную ложку. – А на качелях и в мяч – увольте. Пусть они с Келено играют…
- Рира!.. – страшным голосом проговорила Эммелия. – Неужели ты… ты… ты… н а с т о л ь к о деревянный…
- Мама, что такого я сказал? – возмутился Рира. – Вы все уже не знаете, к чему придраться в моих словах! Сестра швыряется тяжелыми предметами, а ты…
- Как ты мог з а б ы т ь, черствое создание, - проговорила Эммелия, и ее прекрасные карие глаза неожиданно заблестели от навернувшихся слез, - как ты мог забыть, что твоя жена – беременна?!
+++
Феозва подошла к беседке и осторожно заглянула под сень виноградных листьев. Кесарий сидел, читая вполголоса какой-то кодекс.
- Да, дитя мое? – спросил он, подняв голову. – Тебе уже лучше сегодня? Вышла погулять?
- Кесарий врач…- пролепетала девочка, - простите мою дерзость, но… я решила придти … по поводу того разговора.
- Какая же это дерзость? Я слушаю тебя, дитя мое.
Феозва стояла перед ним, сложив руки, как ученица.
- Кесарий врач! – Феозва глубоко вдохнула и выпалила: - Это правда, что мама и Григорий хотят меня с вами помолвить?
Кесарий в изумлении отложил кодекс и открыл рот, чтобы ответить, но Феозва его опередила:
- Мне нужно знать правду, Кесарий врач, - торопливо заговорила она, отбрасывая густые темно-русые пряди, прилипшие к ее искусанным губам.
-Дитя мое… - начал Кесарий, протягивая к ней руку.
- Григорий думает, что я маленькая, что я ничего не смыслю в риторике и в писаниях Оригена…Нет, дайте мне закончить, Кесарий врач! – неожиданно требовательно сказала она. – Я… я очень вас уважаю, вы очень, очень хороший и умный, и Макрина вас… тоже очень уважает…- тут она несколько смутилась, но потом продолжила с прежней решимостью: - Но я не хочу замуж! Я хочу помогать Рире в его трудах. Он так многому меня научил! Он, и, конечно, Макрина. Но Макрина сейчас занимается Ватрахионом … то есть Петром, - быстро поправила она себя, - потому что мы не можем нанимать частных учителей, а Василий… он очень честный, он сказал, что нельзя за счет церковной казны обучать своих родственников. А Григорий, знаете, Кесарий врач… он проводит со мной очень много времени. Даже теперь, когда он женился на Келено. Келено тоже очень, очень хорошая… Она крестилась недавно, она всегда хотела быть христианкой, а у них эллинская семья, и ей отец не разрешал…так она очень рада была, что выходит замуж за христианина, даже плакала от счастья. Она так переживает, что Рира ушел из чтецов…
Кесарий поднялся, подошел к девочке и, склонившись к ней, сказал:
- Дитя мое, Рира всего лишь неумно пошутил. Ни о какой помолвке и речи не шло.
- Правда? – просияла Феозва.
- Да – даю слово.
Девушка прерывисто вздохнула.
- Сядь же, дитя мое, - ласково проговорил он. – Я хочу тебе сказать – ты очень сильна в риторике. Григорий показывал мне твои упражнения.
- Я люблю учиться, Кесарий врач, - серьезно сказала Феозва. – Жаль, что девочек не отправляют учиться в Афинскую Академию или в Александрию.
- Жаль, - искренне согласился Кесарий. – Ты бы там блистала, Феосевия. И я вовсе не шучу.
Феозва, удивленная словами архиатра и тем, что он назвал ее полное имя, молчала. Затем вдруг доверительно сказала:
- Вы знаете, Рира – добрый. Он просто… просто легкомысленный. Так Макрина говорит. Вот, например, в прошлом году, когда я долго болела, он обо мне очень заботился, целые дни со мной проводил, рассказывал веселые истории, чтобы я не скучала. Они с Келено даже свадьбу отложили из-за моей болезни.
- Рира – хороший юноша, - ответил Кесарий.
- Вы думаете, у него это пройдет? – с надеждой спросила Феозва.
- Надеюсь, что нет, - не удержался архиатр от улыбки.
Феозва засмеялась.
- Я имела в виду – пройдет эта любовь к риторике и эллинской философии, и он вернется в церковь?
- Может быть, эта любовь и не пройдет, - ответил Кесарий, снова беря кодекс, - но если он вернется в церковь, неся с собою эту любовь, это будет прекрасно.
- Да! – воскликнула девушка от всей души. – Ведь и Василий, и ваш брат, Григорий, учились в Афинах, верно? И это им очень помогает. Знаете, Василий насильно отправил одного диакона учиться риторике, а тот плакал и на коленях умолял Василия не губить его душу среди язычников…Рира так забавно это представляет! Он и слово написал от лица Эвмена – как тот умоляет оставить его в темной Платоновской пещере, ибо он желает благочестиво носить длинную грязную рясу, что волочится чинно за ним по земле…
Девушка весело расхохоталась, уже нимало не смущаясь присутствием Кесария. Потом она сказала, погрустнев:
- А Риру мама смогла послать только в училище в Неокесарии. Папа умер, у нас совсем не было денег. А папа был ритор, и все сыновья у него очень способны к риторике…
- И дочери, - заметил Кесарий.
- Да, Макрина куда сильнее в риторике и Василия, и Риры, - как о чем-то само собой разумеющимся сказала Феозва, и продолжила доверительно:
- Понимаете, мне мама уже давно разрешила не выходить замуж. Во-первых, из-за этого шума в сердце… а потом, потому что я не хочу, и еще – надо было выбирать, или – готовить мое приданое, или – учить Ватрахиона. Но я же все равно не хотела замуж. Так что все хорошо получилось. Пусть Петрион учиться. Для мальчика образование намного важнее, чем для девочки.
Она тряхнула головой, словно подтверждая свое решение.
- Василий всегда такой высокомерный, - вдруг сказала она. – Ему всегда хочется быть… самым-самым. Только Макрина может его осадить!
Кесарий улыбнулся.
- Макрина часто осаживает Василия? – спосил он.
- Да. И она ругала его за то, что он пользуется друзьями. Вернее, другом – вашим братом, Григорием… Вы не обиделись, Кесарий врач? – спохватилась она.
- Нет, нет. Значит, Макрина ругала брата? Вот как?
- Она говорит, что единственная жертва для общего дела допустима – только твоя собственная жертва. Нельзя ломать кому-то жизнь ради общего дела. Она считает, что Василий не в праве был принуждать вашего брата к пресвитерству и делать еще это вдобавок с помощью вашего отца.
- Отец высоко ставит Василия, - проронил Кесарий.
- Ведь это Василий заставил Риру стать чтецом, хотя Макрина и тогда была против. Она говорила, что он должен возмужать, что он еще незрелый юноша, маменькин сынок, и более ничего…
Кесарий хмыкнул.
- … что он не может сам принимать серьезные решения. Но Василий надавил на Риру, и его рукоположили в чтеца. А теперь он видеть их всех там не может… в церкви Сорока Мучеников, я имею в виду. У Василия очень сильная воля. Неспроста он носит такое имя – «царственный»… А вы ведь тоже носите имя кесаря! – рассмеялась она.
- Да, - улыбнулся архиатр. – Я родился в Неокесарии в день рождения императора Константина. Отец привез всю семью в столицу, не знаю, из каких соображений. Было народное гулянье, веселье, столпотворенье, еле место нашли в гостинице, но маме не смогли найти повитуху, и меня приняла Мирьям, моя будущая кормилица.
- Двадцать седьмого февраля? Солнце в Рыбах? Вы поэтому «ихтюс» носите? – спросила девушка. – Рира говорил, вы сильны в науке о звездах.
- Солнце в Рыбах, да, - кивнул Кесарий. – Но ношу не поэтому. Это мне Навкратий свой «ихтюс» подарил, давно, перед своим крещением. Я же так и не крестился до сих пор. А в науке о звездах много намешано – особенно, когда говорится о судьбе.
- Но там же не все о судьбе – вот, например, погоду можно предсказывать… и затмения… Это сложно очень, мне кажется. Я хотела бы изучить астрологию – чтобы уметь самой рассчитать время Пасхи, например. Это очень интересно. Или апокатастасис – когда все планеты и созвездия снова возвращаются на своих места…
- Я могу тебя научить, как рассчитывать Пасху, если хочешь, - предложил Кесарий.
- Правда?
- Конечно. Только завтра – сейчас уже вечер, время ужина и отдыха.
Феозва немного расстроено кивнула.
- Значит, о помолвке речи не было совсем? – снова спросила она, помолчав.
- Нет, дитя – я ума не приложу, откуда Рира это взял.
- Вомолох! – в сердцах сказала дочь Эммелии. Кесарий рассмеялся.
- Он знал, что я сразу поверю. Это же так логично! Я – сестра Макрины, и мы похожи, как сестры, и я младше… ну вот, а вы же… в общем, вся эта история про Ирис…
Кесарий закусил нижнюю губу.
- Простите! – вскрикнула Феозва. – Я вас обидела, простите! Я совсем глупая, да? Кесарий врач, я ни капельки не верю в то, что про вас говорят в Неокесарии! И Макрина не верит и никогда не верила! Она… она… вы для нее, как… как брат, как Навкратий…
- Я испугал тебя, дитя мое? – сказал Кесарий ласково. – Это мне следует попросить у тебя прощения. Не обращай внимания. Это я так… задумался…
- В нашем доме э т о м у никто не верит, Кесарий врач! – с жаром продолжала Феозва. – Никто! И мама не верит! Даже Василий не верит!
Ее щеки пылали.
- Никто не верит? – задумчиво переспросил Кесарий.
- Бабушка Макрина сразу сказала, что это глупости. Я знаю, я ей рассказывала – она уже глухая была, едва слышала. Так она, Кесарий врач, вот так вот сделала рукой, - Феозва махнула рукой так, что кодекс полетел на землю, - и как топнет, и даже прикрикнула на меня, что я чепуху ей рассказываю. «Кесарион!» - говорит, - «Кесарион! Золотое сердце! Бедный мальчик! Какой он несчастный! Какие испытания!». Она вас очень любила.
- Бабушка Макрина? – Кесарий смотрел куда-то сквозь виноградные листья. – Я хочу сходить на ее могилу. И на могилу дяди Василия, твоего отца.
Феозва собралась что-то ответить, но тут лозы винограда раздвинула чья-то маленькая узенькая ручка.
- Кесарий врач, - проговорила совсем молодая женщина – ее можно было принять за подругу Феозвы, если бы не покрывало, говорящее о том, что она замужем.
- Кесарий врач, мама просит вас на ужин.
Она спокойно, приветливо смотрела на него - без боязни или смущения. Черты ее миловидного лица были мягкими и немного размытыми.
- Это Келено, - сказала Феозва. – Моя новая сестричка.
- Мы как раз говорили с вашей сестрой о созвездиях и светилах. Я никогда до этого не встречал Плеяд на земле, - учтиво сказал Кесарий.
Феозва захлопала в ладоши. Келено кротко улыбнулась и ничего не сказала.
___
(*) вомолох - шут, скоморох