И музыка плыла...

   


                И музыка плыла…

                (зарисовка)


  Банальная, вроде, фраза: как быстро летит время! Но это ж факт! Уже без малого двадцать лет живём  живём в Германии.  Такой кусище жизни! 
–  Когда это случилось? Неужели? –  Вспомнишь иногда событие из прошлого, а ему куда больше десяти лет. Кому, к примеру, из юных любопытен Борис Ельцин, или что сделал для немцев Гельмут Коль? При нынешних, стремительно меняющихся временах для них, подростков, - замшелая история, скукота. Для нас - нет, мы были моложе, рискованней. Уехали, ведь, в чужую, незнакомую страну, покинув родину-мать (или мачеху?) навсегда. Но речь не о ностальгии и трудностях, а о музыке.

 Германская часть нашей жизни началась в деревне Simmersfeld, километрах в пятидесяти от земельной столицы Stuttgart, в шварцвальдских лесах, по местному - Швабии, в глуши. Деревенская жизнь, как мы позже узнали, отличается от городской только лучшим качеством. Но речь сегодня, как поётся в популярной песенке, не о том. Нами, советскими евреями, заселили гостиницу L;wen. Кстати, львиное имя украшает здесь каждая пятая, если не четвёртая гостиница. Будто мы в Кении, или другой обители африканских львов.

  Наутро после приезда нас разбудил торжественный баритон колокола кирхи, стоящей прямо против гостиницы. Колоколу, как и деревне, пять сотен лет. Едва отгудел колокол, услышали слаженный хор из открытых дверей церкви. Пение прерывалось старческим голосом пастора. Из нашего окна видно, - площадь перед кирхой заполнена свежевымытыми пузатыми машинами. Посмотреть службу в первый день постеснялись. Из всех окон гостиницы глазели, как степенно выходили нарядно одетые, некоторые в национальных костюмах, прихожане. Покучковались, посмеялись, поручкались, посадили домочадцев по мерсам и ауди, и вмиг разъехались. И всё замерло, на улице никого.

  А в три часа, (с полудня до трёх шуметь строго запрещено!) сонную тишину воскресенья разорвала бравурная духовая музыка. Из всех домов народ потянулся на звуки. К ним, по главной и почти единственной улице,  присоединились и наши. Местные одеты в яркие платья с фартучками, и красочные курточки с кожаными штанишками. Меж двух домов - духовой оркестр. Музыкантов с десяток. Все в одинаковом, на головах шляпки со значками и перьями. Сидят на раскладных стульчиках. Пред ними пюпитры с нотами. Играют простенькие, нередко знакомые по кино мелодии. Кто-то, немного знавших немецкий, выяснил, - это оркестр добровольной пожарной дружины. У них какой-то праздник. Для слушателей расставлены скамьи. Сбоку непременный на всех праздниках буфетик, где обязательны холодное пиво с жареными сосисками для мужчин, сладости с напитками для отпрысков и их мам. Интересно, - несмотря на задорную музыку, никто не танцует. Слушают, тихо переговариваются. Лишь дети играют весело, как дети.

 Нет, не описался, что пожарники были добровольцами. Конечно, они обучены и оборудованы как профессионалы. У них мощные, разумеется красные машины с пронзительной сиреной, форма, блестящие каски, брандспойты. Мальчишки им завидуют. Их уважают. Участие в пожарной команде – почётный долг крепких мужчин. Единственное вознаграждение, - пожарники не платят пожарный налог. Впрочем, весьма небольшой. Но как гордо перед сельчанами дули они в свои трубы и били в барабаны!

  А вскоре к нам заглянул местный староста, именуемый не иначе как  Herr B;rgermeister (господин бургомистр) и, среди прочего, поинтересовался, не хочет ли кто-либо попеть в зиммерсфельдском хоре. Несколько человек, в том числе и я, без слуха и голоса, записались. Соблазняло общение, необходимое для языковой практики. Хормейстер, приезжавший издалека,  выяснив, что вдобавок к «медведю на ухо» ещё не знаю и нот, предложил со мной заниматься отдельно, - так я срочно ретировался. Другие, музыкальные, репетировали и пели больше года, пока не разъехались, подружились, выучили классические и современные произведения, выступали с немалым удовольствием. Позже узнал, - незнание музыкальной грамоты, как и английского языка, явления нечастые, даже в деревне.

 Местные, по крайней мере внешне - сплошь верующие. Уж как они нас зазывали в кирху и на свои праздники! Так что религиозного пения наслушались вдоволь. Мы не отказывались музыку послушать, восхищались. У немцев любителей от профессионалов отличить непросто. Хотя, как не  обхаживали, никто протестантами не стал, впрочем, и к вере отцов пришли  немногие, так и остались советскими безбожниками.

 И всё же один концерт, несмотря на бег лет, помнится до сих пор.
Сельский доктор Зенф, человек добрейший и умница, мы подружились, предложил поехать послушать музыку.
 -   Какую?
-    Сюрприз, - улыбнулся он.

   Был сентябрь, когда урожай убран, настало время свадеб и праздников, он принял всех страждущих, и мы поехали. Долго едем средь лесов и долин. Темнеет.
Наконец вижу: стоят средь поля  громадные палатки со светящимися окнами. Прямо как оазис в пустыне, только не верблюды, а машины столпились, ожидая хозяев. Слышны голоса и звуки настраиваемых инструментов.
Зашли в самую большую палатку. Знакомая уже картина. Раскладные столы и скамейки. Шумно, накурено. Мужчины и женщины одетые кто в джинсы, кто в яркие народные костюмы и платья. Разгорячённые официанты спешат, разнося литровые кружки светлого и черного пива, непременные сосиски и что-то ещё, обильное. Народу – битком, и всё подходят.

 Огляделся – впереди помост, на нём рассажены музыканты, замерли хористы.   Дирижер, в усах и при косичке, одетый в классическое черное, строго осмотрел - все ли готовы. Выдержал паузу и взмахнул палочкой. Зазвучала стройная, многоголосая музыка, показавшейся знакомой.
-  Бах? – спросил неуверенно коллегу.
-  Ja!, - с повлажневшими глазами кивнул он.
   Музыканты и хористы с грубыми, обветренными крестьянскими лицами, облачённые в вынутые из сундуков старинные костюмы. Хористы держат в натруженных руках-лопатах  красные кожаные папки с нотами. Поглядывая на дирижёра, играли и пели божественную музыку-классику, и народные мелодии на понятном лишь местным швабском наречии.

Дождавшись паузы, спросил:
-  Вальтер, объясни, где мы, что здесь происходит?
-  Это юбилей. Здешний деревенский хор празднует своё сто десятилетие, и пригласили ещё восемь хоров соседей. Мы их ещё услышим. Понаехали, как видишь, и любители такой музыки.

И я слушал и не мог наслушаться.

А когда вышел, луна вместе со мной замерла, внимая, как объединённый хор крестьян в ночной тиши на много голосов мощно пел Аллилуйа.

И музыка плыла над швабскими лесами…

Незабываемо!

                Штутгарт, июнь 2011